За открытым в палисадник окошком пролетел грибной август, прополз за мокрым, запотевшим стеклом холодный сентябрь. Люся почти не выходила на улицу. Разве что до магазина, за молоком, за хлебом, и сразу обратно. Во-первых, некогда. Столько всего надо прочесть и выучить наизусть! Во-вторых, не хочется встреч с бывшими одноклассниками. В институт не поступили только самые отпетые двоечники, да и те еще как задавались! Лешка Терехин с Валькой Шкуркиным, провалившиеся где только можно, пошли в школу милиции, теперь ходят важно, как павлины, хвастая, что скоро переловят всех бандитов и шпионов. Наташка Петрова хвастается длинным белым платьем, которое шьет в ателье, и будущей свадьбой в ресторане «Космос», Галька Федоренко – тем, что лепит протезы, а когда закончит свой зубной техникум, денег у нее будет – вагон! Таня Морозова все зовет посмотреть, как она, старшая пионервожатая в школе, вышагивает впереди отряда под красным знаменем, под барабанный бой. Словом, у всех началась новая, устремленная в светлое будущее жизнь, а Люсина жизнь застыла, законсервировалась в деревянной банке с низким потолком. Вдобавок ко всему и лучшая подруга ее совсем-совсем забыла. С лета от нее ни слуху ни духу, а дозвониться Нонке, с тех пор как та работает в Останкино, из автомата невозможно: все время занято. Если же вдруг дозвонишься, подходит Елена Осиповна. После взаимных приветствий Елена Осиповна каждый раз говорит, что Нонночка на работе, будет поздно. Прощаясь, просит звонить, не забывать, но, скорее всего, только ради приличия…
– Ты, Люсинк, на их зря-то не обижайся. Люди они очень хорошие, но, чай, правда занятые. Заместо того чтоб в будке топтаться, прогуляйся до почты, конверт купи за четыре копейки и напиши: так, мол, и так, дорогая моя подружка, очень я по тебе скучаю.
Нюша, как всегда, оказалась права: ответ на слезное письмо не заставил себя ждать.
«Привет тебе, друг мой Люська, от твоей верной подруги Нонки, которая работает как сумасшедшая и потому забыла, мерзавка, что есть у нее на свете самая родная-преродная душа! Прости! В ногах валяюсь, целую, Н.З. Ах да, вот еще: я – ж! Поняла? Т. е. больше уже не НЗ, не неприкосновенный запас! Он – принц! Подробности письмом».
Конечно же, Люся все поняла. Тут любой бы понял! Даже Нюша. Если бы вдруг прочла это послание. Как же Нонка не побоялась написать о таком в открытке? – изумлялась Люся. Могла бы зашифровать получше, ведь Заболоцкая на это мастер. Маленькими девчонками – когда деревья в саду трепали дождь и ветер, а на террасе струилось тепло от жарко-красного рефлектора на ножках – они постоянно придумывали разные шифровки, коды, тайные знаки, рисовали зловеще-черным карандашом танцующих человечков и подсовывали Еремевне под дверь, надеясь напугать старуху до обморока, запрятывали в укромные места планы с цветными стрелками, указывающими, где искать Надькины несметные сокровища.
Удивление вызывало и « Ах да, вот еще…» . Неужели бывает такая захватывающе интересная работа, что любовь отходит на второй план?
Через три долгие недели в ответ на двухстраничное письмо с признанием «и скучно, и грустно, и некому руку пожать», дополненным описанием увядающей природы, и с осторожными вопросами о принце опять пришла открытка:
«Заболоцкая – Артемьевой. Совершенно секретно. Сообщаю: перевелась на заочное. Агент по кличке Принц отбыл в Л. Волосы темные. Глаза светлые. Характер нордический. Особые приметы – все. Временно НЗ».
Вслед за открыткой, спустя два дня, Люся вытащила из почтового ящика письмо. С предложением приехать в Останкино на съемку!
«…Будем изображать танцы золотой молодежи. Гонорар – 3 р. Надень что-нибудь простенькое, но со вкусом. Не забудь паспорт. Жду тебя 10-го в 13.45. в бюро пропусков. Общнемся, познакомлю с П.», – накорябала Заболоцкая синей ручкой, паста в которой у нее, видимо, заканчивалась. Другой, черной, нарисовала криво-косой план: дорога, остановка троллейбуса, башня, здание телецентра, бюро пропусков в перпендикулярном зданию прямоугольнике – и знакомыми с детства стрелками указала направление.
Моднючие девчонки и женщины, мужчины и парни в кожаных или замшевых куртках проносились мимо – из одних стеклянных дверей к другим, лишь на секунду замедляя свой стремительный шаг, чтобы предъявить пропуск милиционеру. Даже пожилые люди – их было совсем немного – двигались гораздо быстрее, чем положено в их возрасте. Знакомые приветствовали друг друга на бегу громко и весело, энергично жали еще издалека протянутые руки: привет, старик! Казалось, одни торопятся на какой-то праздник, а другие с радостью с него сбегают. Все эти возбужденные, снующие туда и обратно работники телецентра вели себя так, как будто они артисты на сцене под прицелом множества глаз.
На больших часах над милиционером стрелки показывали уже пятнадцать минут третьего. Нонки все не было, а ведь написала, что будет ждать в тринадцать сорок пять. Отчаявшись дождаться ее – наверное, забыла! – Люся направилась к выходу. Оглянулась на всякий случай – и пошла обратно: по ступенькам к бюро пропусков, размахивая белым клочком бумаги, неслась в высоченных сапогах на платформе ненормальная Заболоцкая.
– Люська, подожди! Извини… щас умру… так бежала, чуть не задохнулась… давай паспорт… выпишите, пожалуйста, девушке пропуск… спасибо большое… бежим!
Первое, что услышала Люся в огромной, наполовину темной и пустой, наполовину ярко освещенной и набитой суетящимися людьми студии под названием «А», – это грозный женский голос по радио:
– Нонна, где ты все время болтаешься, черт тебя подери?!
Схватив наушники с камеры оператора, Нонка посмотрела туда, где почти под самым потолком за стеклом сидели боком, глядя сразу в несколько телевизоров, две женщины, и извиняющимся голоском зашептала в маленький микрофон:
– Извините, Лидия Сергеевна, я была в костюмерной… и гримерной…
– Скажи лучше, что кофе пила, – с усмешкой уличил радиоголос. – Гони срочно массовку в студию! У нас все готово.
Нонка умчалась, а Люся поспешила найти укромный уголок, где никому не могла помешать, и принялась с интересом разглядывать залитую ослепительным светом декорацию богато обставленной комнаты с нарисованными в окне вспышками праздничного салюта. Разглядеть она успела только этот очень похожий на настоящий салют и – вздрогнув от неожиданно раздавшейся ритмичной музыки, – магнитофон на журнальном столе, который вроде никто не включал.
В студию уже на всех парах летела Нонка, за ней – шумная ватага артистов: человек десять парней и девчонок. Увидев изящных, тоненьких девчонок в черных, коричневых и песочных импортных свитерочках, клетчатых мини-юбочках или в брюках, заправленных в высокие сапоги, Люся только тут поняла, что имела в виду Нонка, когда велела одеться «простенько, но со вкусом», и почувствовала себя нелепой деревенщиной в своем голубом платье, сшитом к выпускному вечеру. Вдобавок к дурацкому, немодному цвету оно стало еще и заметно мало после бесконечного лежания на кровати с учебником в одной руке и с Нюшиным пирогом – в другой. Настолько мало, что пришлось срочно покупать новый лифчик, на размер меньше. Сейчас он впивался в бока как-то особенно больно, сдавливал, будто железными тисками, не давал дышать, но в старом было бы еще хуже – до того неприлично пышной выглядела бы тогда ее грудь. Прямо как когда-то показывала Вовкина мать…
– Люсь, иди сюда! – крикнула Нонка. Вытащила ее из темноты на яркий свет и, как нарочно, поставила в пару с самым красивым парнем – смуглым брюнетом с небесно-голубыми глазами. Люся обратила на него внимание еще тогда, когда они с Заболоцкой бежали мимо лестницы, где курили и смеялись артисты, и тогда же подумала, что, скорее всего, это и есть Нонкин Принц.
– Привет, – равнодушно поздоровался он и, отвернувшись, вскинул подбородок в ожидании команды режиссера.
Страшно смущенная его неизбежной через несколько секунд близостью в танце, Люся смотрела в одну точку – на золотую булавку в шелковом галстуке своего будущего партнера – и, стараясь не дышать, краснела все сильнее и сильнее.
– Тишина в студии!.. Начали!
Уши не слышали музыку, ноги не слушались. Вдруг кто-то захлопал в ладоши, закричал: «Стоп, стоп, стоп!» – музыка оборвалась, и маленький нервный режиссер заорал:
– Где у нас Нонна?!.. Быстро убери с площадки девушку с косой! Эту, эту, в голубом платье! В конце концов, у нас здесь не сельский клуб!
Даже не успев сообразить, что речь идет о ней, Люся почувствовала, как кто-то настойчиво тянет ее за руку.
– Побудь пока здесь, – зашептала Нонка, указав на скамейку слева от декорации, где сидела пожилая женщина в рабочем халате. – Вот идиот! Изображает из себя Эйзенштейна, а сам только и умеет, что орать. Псих! Ты не уходи без меня, общнемся после съемки, кофейку попьем в баре, лады?
