За кофейней Мустафы Строхайма располагался дворик с развалившейся жаровней — глиняные кирпичи, полурасплавленная решетка — и старым деревянным столом. Весь следующий день Кроукоростл ремонтировал жаровню, чистил ее и мазал решетку маслом.
— Судя по ее виду, огня там не разводили лет сорок, — сказала Вирджиния Бут. С ней уже никто не хотел играть, зато коричневая сумочка раздулась от замусоленных пиастров.
— Да, где-то так, — согласился Кроукоростл. — Может, чуть дольше. Джинни, займись делом. Я составил список того, что нужно купить на базаре. В основном всякие травы, пряности и щепу. Вместо переводчика можешь взять кого-нибудь из детей Мустафы.
— С удовольствием, Корости.
Остальные члены Эпикурейского клуба убивали время каждый по-своему. Джеки Ньюхаус налаживал контакты с местными жителями, которых очаровали его элегантный костюм и мастерская игра на скрипке. Огастес ДваПера Маккой подолгу бродил. Профессор Мандалай коротал время, переводя иероглифы, выдавленные на кирпичах жаровни. Он объявил, что бестолковый исследователь бы решил, будто жаровня Мустафы Строхайма — святилище Солнца.
— Но я, человек искушенный, — сказал он, — сразу понял, что когда-то, давным-давно кирпичи эти были частью храма, и теперь, тысячелетия спустя, им нашли новое применение. Сомневаюсь, что эти люди сознают ценность того, что попало им в руки.
— О, они все прекрасно сознают, — сказал Зебедия Т. Кроукоростл. — И кирпичи не из какого не из храма. Они здесь уже пять тысяч лет, с тех пор как мы сложили жаровню. До этого все делалось на камнях.
Вирджиния Бут притащила с базара полную корзину.
— Вот, — сказала она. — Красное сандаловое дерево и пачули, ванильные бобы, веточки лаванды, шалфей, листья корицы, цельные мускатные орехи, чеснок, гвоздика и розмарин: все, что нужно, и даже больше.
Зебедия Т. Кроукоростл довольно улыбнулся.
— Жар-птица будет просто счастлива, — сказал он ей.
До самого вечера он готовил соус для жаркого. Сказал, что это дань уважения, а кроме того, мясо жар-птицы часто бывает суховатым.
Эпикурейцы встретили закат в ивовых креслах на улице, а Мустафа Строхайм и его домочадцы приносили им чай, кофе и горячий мятный настой. Зебедия Т. Кроукоростл предупредил эпикурейцев, что в воскресенье на обед будет жартаунская жар-птица, так что лучше им на ночь не наедаться, чтобы не потерять аппетит.
— У меня предчувствие надвигающейся беды, — сказал Огастес ДваПера Маккой, укладываясь на кровать, слишком маленькую для его габаритов. — И боюсь, ее подадут нам под соусом для жаркого.
Наутро все проснулись голодные. Зебедия Т. Кроукоростл надел клоунский передник с ядовито-зеленой надписью ПОЦЕЛУЙ ПОВАРА. Он уже разбросал зерно и вымоченный в коньяке изюм под чахлым авокадо за домом и теперь раскладывал на подушке из древесного угля ароматные щепки, сушеные травы и пряности. Мустафа Строхайм уехал с семьей к какой-то родне на другой конец Каира.
— Спички есть у кого? — спросил Кроукоростл.
Джеки Ньюхаус вытащил зажигалку и отдал ее Кроукоростлу, а тот поджег сухие лавровые и коричные листья, присыпанные древесным углем. В полуденном воздухе заструился дымок.
— Сандаловое дерево и корица приманят жар-птицу, — сказал Кроукоростл.
— Откуда приманят? — спросил Огастес ДваПера Маккой.
— С Солнца, — ответил Кроукоростл. — Она там спит.
Раздался осторожный кашель профессора Мандалая.
— Земля в перигелии отстоит от Солнца приблизительно на 91 миллион миль. Рекордная зафиксированная скорость птицы, пикирующего сапсана, немногим превысила 273 мили в час. При такой скорости лететь к нам от Солнца жар-птица будет чуть больше тридцати восьми лет. Если, конечно, ей нипочем темный холод космического вакуума.
— Конечно, — согласился Зебедия Т. Кроукоростл. Он прикрыл рукой глаза, посмотрел в небо и сощурился. — А вот и она.
Казалось, птица летит прямо из Солнца; но это, разумеется, была лишь иллюзия. Не станешь ведь в полдень прямо на солнце таращиться.
Сначала появился лишь силуэт, черный силуэт на фоне солнца и голубого неба, потом солнце тронуло его перья, и у людей на земле перехватило дыхание. Ничто не сравнится с блестящим на солнце оперением жар-птицы — от этого перехватит дыхание у кого угодно.
Жар-птица взмахнула крыльями и закружила, все ближе и ближе, над кофейней Мустафы Строхайма.
И приземлилась прямо на авокадо. Ее перья были золотыми, они были серебряными, они были пурпурными. Она была крупнее упитанного петуха, меньше индейки, с длинными ногами и шеей цапли, а голова ее напоминала орлиную.
— Она прекрасна, — прошептала Вирджиния Бут. — Посмотрите, какой у нее хохолок из двух перьев. Такой симпатичный.
— Весьма симпатичный, — согласился профессор Мандалай.
— Что-то мне эти перья напоминают, — пробормотал ДваПера Маккой.
— Мы ощиплем хохолок перед жаркой, — сказал Зебедия Т. Кроукоростл. — Так положено.
Жар-птица сидела на авокадо, под солнцем. Казалось, она сияла изнутри, отражая солнце, будто ее перья были сплетены из света, переливавшегося пурпуром, зеленью и золотом. Потом она стала прихорашиваться, подставив солнцу расправленное крыло. Она ворошила и поправляла перья, пока не пригладила все до единого. Затем наступила очередь второго крыла. Наконец, птица удовлетворенно чирикнула и слетела на землю.
Близоруко озираясь, она потрусила по высохшей грязи.
— Смотрите! — воскликнул Джеки Ньюхаус. — Она нашла зерна.
— Как будто искала их, — сказал Огастес ДваПера Маккой. — Как будто знала, где искать.
— Я всегда сыплю зерна в том месте, — сказал Зебедия Т. Кроукоростл.
— Какая красивая, — повторила Вирджиния Бут. — Но вблизи видно, что она гораздо старше, чем я себе представляла. Глаза мутные, ноги заплетаются. Но все же какая красивая!
— Птица Бенну — красивейшая из всех птиц, — сказал Зебедия Т. Кроукоростл.
Вирджиния Бут умела объясниться с египетским официантом, но на этом ее языковые познания заканчивались.
— Что за птица Бенну? — спросила она. — Жар-птица по-египетски?
— Птица Бенну, — ответил профессор Мандалай, — ночует на ветках персеи. На голове у нее два пера. Иногда ее изображают, как цаплю, иногда в виде орла. Это не все, но остальное до того невероятно, что нечего и повторять.
— Смотрите, она склевала зерно и изюм! — воскликнул Джеки Ньюхаус. — Теперь ее шатает — но какое величие, даже в опьянении!
Зебедия Т. Кроукоростл подошел к жар-птице, которой огромного усилия воли стоило, топчась туда-сюда в пыли под авокадо, не путаться в собственных ногах. Он встал перед жар-птицей и очень медленно ей поклонился. По-стариковски, натужно и скрипуче, однако же поклонился. И жар-птица поклонилась в ответ, а потом повалилась в пыль. Зебедия Т. Кроукоростл почтительно взял ее на руки, точно ребенка, и понес обратно во дворик за кафе Мустафы Строхайма, а остальные последовали за ним.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
