– Причешись сама и поройся в ларце. Тебе нужны украшения, чтобы каждая собака здесь понимала, где их место, а где твое. Выбери себе пару колец и что еще вы там носите… Не стесняйся, бери столько этих побрякушек, сколько захочешь. Потом уберешь ларец в этот сундук.
Слегка нахмурившись, он вспомнил, что, помимо одежды и украшений, девушке наверняка требуется что-то еще. А, ну конечно! Она же ничего не ела. У обитателей поместья есть по утрам вообще не принято, а их женщины частенько обходятся одним только обедом. Но Диху не собирался морить свою собственность голодом. По-хорошему, ее не мешало бы откормить слегка. Ножки-то костлявы, да и в постели приятнее держать тело помягче. Иначе можно самому себе синяков наставить, взявшись спросонья за острую коленку.
Сид порадовался своей предусмотрительности, заставившей его с вечера припасти пару куриных крылышек, кусок хлеба и крынку с молоком. Что-что, а молоко у них тут было замечательное.
– Да, и поешь. Видишь, на лавке блюдо стоит? Это все тебе. Должно хватить, чтоб позавтракать.
А затем собственности следовало начать отрабатывать кормежку. Например, учиться решать простые вопросы быта.
– Когда закончишь, кликни дворню, пусть отнесут мои вещи в сани, да проследи за ними, чтоб осторожней были. И жди меня там, – приказал Диху, подходя к двери. – Я скоро.
И ушел. Из-за этих утренних забот он чуть не забыл, что помимо девицы успел повесить себе на шею еще и боярского сынка, за которым тоже нужен был глаз да глаз.
И неожиданно для себя самой я, средневековая невольница Катя Говорова, переименованная хозяином в Кэтрин и назначенная его домашним животным, вдруг почувствовала себя… офис-менеджером. Нет! Скорее уж секретарем-референтом депутата городской думы от правящей партии. Видимо, это были очень схожие чувства.
Кольца-серьги приятны девичьему сердцу во все века, это понятно, а у сида в шкатулке имелось достаточно украшений, чтобы у меня глаза разбежались. Ну, какие у обычной девушки могут быть драгоценности? Как у всех – золотые сережки, цепочка, пара колечек. И крестик, который я как назло перед гаданием сняла с шеи вместе с цепочкой. И уже раз сто пятьдесят пожалела о содеянном – и о гадании, и о крестике.
И если браслетами поддерживались рукава рубашки, и без них было совсем не обойтись, то серьги еще предстояло выбрать. Чтобы и сиду понравилось, и остальные домочадцы и слуги боярина поняли, с кем имеют дело. К слову, тут даже у самой последней чернавки в ушах что-нибудь висело. Сначала я остановилась на скромных сережках в виде подвески-стержня с нанизанными на него двумя жемчужинами и зеленым стеклом, прикрепленной к гладенькому кольцу-мочке. Но потом расхрабрилась и выбрала серьги-полумесяцы, покрытые стилизованным растительным орнаментом с белой, зеленой, желтой и черной эмалью. И добавила несколько колец покрасивее и подороже. Сказано же, чтобы каждая собака понимала, с кем имеет дело. Вставила серьги в уши, посмотрелась в маленькое ручное зеркальце и ощутила себя странно. Словно только что ограбила краеведческий музей. Теперь оставалось поставить дворню на место. Потому что собственными силами вынести во двор тяжеленные сундуки я не смогла бы при всем желании.
– Кликни дворню, кликни дворню, – бормотала я, то высовывая нос из горницы, то снова прячась в спальне Диху. – Как их кликать-то?
Хорошо бы это был старый добрый «клик» компьютерной мышкой. Так ведь нет! Сейчас он явится и что тогда будет? Побьет ведь!
В конце концов, я выскочила навстречу пробегающей мимо девки и крикнула каким-то писклявым, срывающимся от волнения голосишком:
– Эй ты! Мне надобно сундуки хозяйские на двор снести! Немедля!
Само собой, девка плевать хотела на приказы какой-то бесовки и вознамерилась умчаться прочь. Однако же отступать мне было некуда, позади маячила черная тень чародейского недовольства.
– Стоять! – взвизгнула я и ухватила чернавку за косу. – Ты должна мне помочь!
– Вот еще чего придумала! Как я тебе помогать буду?
– Позови кого-нибудь из мужиков, – нашлась я.
– Отпусти, говорю. Щаз в морду дам! – пригрозила девка.
– Не отпущу!
Вот честное слово, я не дралась лет с десяти, со школы, и как все нормальные люди, меньше всего хотела попытать счастья в кулачном бою, но выбора мне Диху не оставил.
Дернув коллегу по несчастью за косу что есть силы, я во все горло рявкнула:
– Значит, так, гадость ты этакая! Сейчас же кликнешь боярских слуг, чтобы господина моего Диху, сына Луга, вещи доставили во двор! Или не сносить тебе головы!
Последняя фраза вырвалась сама, выскользнув откуда-то из детской памяти о русских народных сказках про Василисах Премудрых и о Царевнах-лягушках.
«Вот ведь! – Я прямо обалдела от собственной наглости. – Осталось только рукавом взмахнуть и каких-нибудь гусей-лебедей выпустить». На мне как раз надето было широкое одеяние с длинными, но на редкость нефункциональными рукавами, болтавшимися за спиной. Плюс бонус к уровню – забавная штуковина на голове, расшитая бисером, разновидность кокошника.
– А ну-ка! Бегом давай! – прикрикнула я на присмиревшую служанку, освободив ее от жесткого захвата за косу. – Иначе скажу моему господину, и он тебя в жабу превратит!
И кулаком вслед пригрозила, окончательно войдя в роль крутой средневековой барышни. Знакомый с детства облик Царевны-лягушки удивительным, если не сказать сказочным образом позволил мне распрямить плечи и твердо взглянуть в глаза двум здоровенным парням, явившимся на зов. Были они похожи друг на друга, словно братья-близнецы, одинаково белобрысые, веснушчатые и голубоглазые.
– Чего надо? – спросил стоявший справа.
– Эй вы! – дерзкой мышью пискнула я. – Вы, двое из ларца, одинаковы с лица, ну-ка, взяли сундуки и снесли их во двор в сани!
– Дык щас, – пожал плечами левый близнец.
«Йессс!»
Никогда прежде я не наблюдала за погрузочными работами с таким наслаждением и только проследив, чтобы приказ исполнили в точности, с облегчением вздохнула. Гнев Диху мне больше не грозил – самое главное, можно было перевести дух.
– Слышь… – Один из ларца аккуратно тронул меня за плечо.
– Чего?
Парень настойчиво протянул раскрытую и пустую ладонь.
– А! – сразу же догадалась я и крепко сжала ее обеими руками сразу, тряхнув пару раз изо всех сил. – Спасибо, това… то есть добрый молодец!
В конце концов, через час мы с Диху уедем отсюда навсегда, а парни сделали все, что их попросили, так зачем же быть невежливой, верно?
– Говорил же – бесовка, – мягко молвил второй близнец и, приобняв ошеломленного брата за плечи, увел прочь.
«Я что-то сделала не то», – догадалась я, но останавливать и выспрашивать боярских слуг не решилась. Не до того мне вдруг стало.
Впервые с момента выпадения из зеркала я очутилась под открытым небом. А на нем, синем и высоком, сияло бледное зимнее солнце, а ветер гнал редкие облака, предвещая скорое усиление мороза. О том же говорили знающему глазу и дымы из печных труб, что бодро, точно кошачьи хвосты, тянулись вверх. Я огляделась и застыла, завороженная зрелищем настолько фантастическим, что мозг отказывался верить глазам. Там, внутри терема, среди ярких цветочных орнаментов стенной росписи в парадных горницах, все эти пестрые изразцовые печки, оконные витражи, ковры и балдахины казались декорацией. Очень достоверной, качественной и скрупулезно воссозданной, но ненастоящей. И оттого где-то подсознательно я надеялась на чудо – стоит мне лишь выйти за дверь, а снаружи ждет съемочная группа какого-нибудь крутого реалити-шоу. Режиссер крикнет: «Снято!», артисты, так ловко сыгравшие средневековую челядь, закурят в сторонке, а ко мне подбегут резвые телевизионщики и все-все объяснят, а возможно, даже посулят немалые деньги, чем черт не шутит.
Но когда окончательно стало ясно, что все вокруг: и резная многоуровневая громада боярского терема, горделиво вознесшаяся над скромными деревянными срубами, глядящая на мир бельмами затянутых изморозью окошек, и широкий двор, полный разноликого народа, и сани-розвальни, застеленные овчинами, и лошади в упряжке, и даже парящий на морозе конский помет – самое что ни на есть всамделишные, я впала в ступор. Посреди предотъездной суеты и заполошной беготни дворни застыла ледяным изваянием, не в силах смириться с фактом: я застряла в другом времени – варварском и диком, жестоком и опасном, влипла, как муха-дрозофила в капельку варенья.
Впрочем, никому до моих чувств никакого дела не было. Мир вокруг жил своей повседневной жизнью, жизнью громогласной, бурной и нелегкой. Лаяли, захлебываясь злобой, цепные псы; с писком-визгом перебегали из одной двери в другую детишки; фыркали кони, и пар от их дыхания оседал на шкурах инеем; переругивались меж собой какие-то мужики, а девки, те чирикающей стайкой пробежали мимо якобы по делам, а на деле, чтобы убедиться своими глазами: иноземец не просто убирается со двора и рабу свою новую увозит, а еще и хозяйского пащенка забирает. Мальчишка выбежал к саням едва не вприпрыжку, в шубе нараспашку и пушистой шапке набекрень, но с бережно прижимаемым к груди мешком, в котором угадывались очертания книг.