– Ваша жизнь, Старлинг Дэй, определенно изменилась. – Он был поражен переменами в ее голосе. Где ее прежний ноттингэмпширский выговор, который трудно понять даже такому, как он, уроженцу центральных районов Англии? Теперь ее можно было принять за лондонскую леди. Почти, но не совсем.
– Господин Уоттс многому меня научил. Он объяснил, как правильно говорить, и даже обучает меня грамоте. Он обещал, что однажды, очень скоро, он представит меня ко двору. Да я готова умереть, только бы познакомиться с королевой! В самом деле, так прекрасно быть любовницей богатого торговца, господин Шекспир. Господин Уоттс очень хорошо обо мне заботится, а я всегда к его услугам, как и положено куртизанке. Теперь, господин Шекспир, я называюсь именно так, а не проституткой, как раньше. Вам нравится?
– Это слово вам очень подходит, госпожа Дэй.
– Господин Уоттс услышал его в Италии, где оно считается уважительным. – Она хлопнула в ладоши, и рядом с ней мгновенно оказалась горничная, миловидная девушка, быть может, лет на пять моложе своей госпожи. Сама Старлинг была одета в дорогое, стоимостью не меньше пятидесяти марок, платье из золотой с серебром ткани, с объемной подкладкой под юбку для пышности и глубоким вырезом, из которого выпирали ее большие, молочно-белые груди. Этот наряд, который, как она рассказала, сшил Треджер, портной из Чипсайда, предназначен для того, чтобы ее принимали за благородную даму, но, к сожалению, в этом платье она выглядела тем, кем она была в действительности, а именно безвкусно одетой проституткой, которой здорово подфартило.
– Винни, принеси нам мальвазии и булочек с шафраном.
Горничная поклонилась и вышла из комнаты. Комната была богато украшена гобеленами из Арраса и подушками из разноцветного индийского шелка. Такое убранство очень подходило живущей в достатке проститутке, которой покровительствовал богатый торговец, такой как Джон Уоттс, который нажил свое состояние пиратством.
– Чем могу вам помочь, господин Шекспир?
– Я пришел задать весьма странный вопрос, поскольку знаю, что у вас есть подруги в публичных домах Саутуарка.
– О боже, теперь я не так хорошо знакома с публичными домами, как раньше. После того как я приглянулась господину Уоттсу, я там больше не появляюсь, хотя я бы с радостью приняла вас в своей комнате, чтобы доставить вам удовольствие, господин Шекспир.
Шекспир ответил улыбкой на ее предложение, но покачал головой.
– Я ищу женщину по имени Элеонора Дэйр, урожденную Уайт, но весьма вероятно, что теперь она носит другое имя. На прошлой неделе ее видели возле загона для травли быков, там, где обычно прогуливаются «винчестерские гусыни» в ожидании клиентов. Говорят, на ней была одежда уличной проститутки, выставляющей напоказ свои прелести.
– Как она выглядит?
– Хорошенькая, как мне рассказывали. Стройная, со светлыми волосами и необычными пронзительными голубыми с серой каемкой глазами.
– Расскажите, зачем она вам.
– Это странная история. – Когда горничная вернулась с вином и булочками, Шекспир рассказал Старлинг историю Роанока и о том, что Элеонору видели в Саутуарке. – Это все так подозрительно, что мне не хотелось бы поднимать шум. Если эта Элеонора действительно в Англии – и если она узнает о том, что я ее ищу, – боюсь, она может исчезнуть.
– Тогда я постараюсь разузнать все по-тихому, господин Шекспир. Я дам вам знать, как только услышу что-нибудь интересное.
Шекспир попрощался со Старлинг Дэй и пешком отправился домой в Даугейт, чтобы взять лошадь. Он был уверен, что на протяжении всего пути за ним следят. Другой на его месте, может, и испугался бы, но невозможно работать в мире секретов и тревожиться из-за подобных пустяков. Шекспир знал, как опознать соглядатая, желающего остаться незамеченным: тень на стене, которая останавливается, когда останавливаетесь вы; фигура в толпе, которая движется вне людского потока; лицо, скрываемое капюшоном, несмотря на теплый день. Но главное – Шекспир знал, как избавиться от слежки, когда это будет необходимо.
В конюшне он приказал конюху Перкину Сайдсмэну подготовить его серую кобылу, затем отправился в дом, чтобы наскоро перекусить, взять сменную одежду и положить ее в подседельную сумку. Еще он встретился со своим помощником, Джорджем Джерико, и попросил его ненадолго принять на себя обязанности главы школы. Джерико оторопел и сильно разволновался, но Шекспир лишь пожал ему руку и поблагодарил за терпение.
– Господин Джерико, я прослежу, чтобы вам заплатили как положено, – сказал он, оставляя его наедине со своими новыми обязанностями и не дав Джерико шанса опротестовать его решение.
Проходя по внутреннему двору, он столкнулся с Рамси Блэйдом. На его узком лице играла насмешка.
– А-а, господин Шекспир, могу ли я с вами переговорить?
– Позже, – не останавливаясь, резко ответил Шекспир.
Блэйд ускорил шаг, чтобы не отстать.
– Я лишь хочу уведомить вас, что сегодня утром я отослал отчет епископу Айлмеру. Вас ждет самое суровое взыскание.
– Хорошего дня, господин Блэйд.
– Епископу все это очень не понравится, поэтому я посоветовал ему отозвать у вас школьную лицензию. Я уверен, он со вниманием отнесется к моему донесению, поскольку приходится мне родней.
Шекспир остановился. Он посмотрел Блэйду в глаза.
– Мне тоже есть что вам сообщить, сэр. Вы уволены. Вы сегодня же покинете стены школы и никогда больше сюда не вернетесь.
Узкое лицо Блэйда еще больше сморщилось: он не ожидал, что с ним будут разговаривать в таком тоне.
– Вы не можете так поступить, Шекспир.
Шекспир жестом подозвал слугу, который тащил к дому бочку с водой. Джек Батлер был гигантского роста, выше шести футов. Он поставил бочку и подошел к хозяину.
– Господин Батлер, проследите, чтобы господин Блэйд покинул расположение школы до заката.
Батлер поклонился.
– Как пожелаете, хозяин.
Рамси Блэйда охватил ужас.
– Это невыносимо. Епископ этого не допустит. Особенно когда узнает о том, что вы не позволяете бить учеников, пропускаете занятия и что ваша жена – папистка.
Шекспир хлопнул его по плечу и широко улыбнулся.
– Епископу известно все это и даже больше. И со временем он меня в этом полностью поддержит, обещаю. Так что прощайте. А если вам нужен совет, то поищите новую работу, где вам не придется пороть маленьких мальчиков.
Серая кобыла стояла под седлом. Конюх держал поводья, а Шекспир, став на специальную ступеньку, проворно прыгнул в седло. Рядом стоял обескураженный Рамси Блэйд с каменным лицом. Шекспир забрал поводья у конюха, затем наклонился и прошептал Блэйду:
– И можете забрать с собой розги, сэр, ибо с этой минуты им не место в школе Маргарет Вуд.
Болтфут Купер сидел в углу таверны «Надежда» на южном берегу Темзы, напротив западных границ Тауэра. Его не отпускала тревога.
В молодости он частенько захаживал сюда с товарищами. Здесь тепло встречали, а за разумную плату вас ждал ночлег и пухлые милашки с радушными улыбками. Теперь единственная девушка в заведении была тощей и с угрюмым выражением на лице. Хозяин хмурился, когда проливал пиво. Обмазка стен облупилась, а сквозь соломенную крышу проглядывало небо. В таком же состоянии находились десятки или даже больше других таверн, куда заходил Купер. Он устал от этих мест. Ему не нравилось находиться далеко от дома, пока Джейн беременна.
Но здесь, в «Надежде», ему удалось встретить Уилла Легга, старого товарища по трем долгим годам плавания на «Золотой лани», когда они ходили в кругосветку.
Легг, который служил у Дрейка стюардом, едва подобрал слова для приветствия.
– Взгляни-ка на нас. Жалкое зрелище. Нас оставили подыхать после кровавой победы над армадой. Для кого эта победа? Только не для простого моряка, Болтфут.
– Как всегда, жалуешься, Уилл Легг.
– А разве у меня нет на то причины? Разве Дрейк не обошелся с нами, как с собаками, когда присвоил себе обещанное нам золото? Там было и твое золото, не только мое. Двадцать девять унций. С таким богатством я бы мог жить в прекрасном особняке.
Болтфут не стал спорить, поскольку знал, что тот говорит правду, хоть немного и преувеличил размеры трофея.
– Пошли к моим приятелям, – сказал Легг. – Их послушай, если мне не веришь. – Он повел Болтфута через зал к компании из полудюжины длиннобородых, закаленных непогодой и покрытых шрамами мужчин. Один был высоким, гораздо выше шести футов, с деревянной ногой и ярко-красным шрамом на лбу; у другого осталась лишь одна рука, а ног не было вообще, и подпоркой ему служил ящик, третий оказался слеп на оба глаза.
– Эти люди победили армаду, Болтфут. Взгляни на них, на их лохмотья. Еще больше умерло от голода на берегах, куда их высадили, когда битва закончилась. Думаешь, королева, чью шкуру мы спасли, прислала нам еды и золота в знак благодарности? Как же, черта с два! Да меня вздернут, если я скажу, что думаю об этой старой вонючей овце!
