— Типа ЕО-1?..
— Да.
— А что за тип?
— Довольно старый, не меньше сорока.
— Точно, старый, — ухмыльнулся Тойвола.
— Как он выглядел?
— Ну, волосы слегка поседевшие, и в очках был. Одежда обычная, потому что не запомнилась.
— А он не был похож на иностранца?
— Может, и был, я не уверен. До него было не меньше пятнадцати метров, и Кими сразу газанул.
— И что дальше?
— Кими забздел, что тот тип на нас уставился. Сначала мы испугались, что, может, это его машина и он поедет за нами, но он не поехал.
— А водитель в машине, вы его видели? — спросила Стенман.
— Видели только, что женщина.
— Темноволосая, светловолосая, молодая, старая?
— Скорее, молодая и, кажется, темная, окно отблескивало, я толком не разглядел.
— И чем вы потом занимались?
— Покружили немного по окраинам, и спиз… Кими украл с одной машины номера на замену. Съездили в карьер, чтобы их прикрутить. А потом мне уже надо было возвращаться сюда.
— Ты хорошо знал Кими?
— Ну, когда он жил в Кераве. Мы с ним летом вместе работали.
— А как он относился к иностранцам, к арабам например?
— Да никак. Иногда по пьянке говорил, что они должны знать свое место, чтобы не забирали себе все квартиры и все рабочие места. Единственный араб, которого мы знаем, это Хасид, у него пиццерия на площади, но Кими его считал классным чуваком.
Мы поговорили с парнем еще, пока не стало понятно, что он больше ничего не знает. Я позвал охранника. Попросил Силталу позвонить, если еще что-то вспомнит.
— Ты обещал, что эта тема с машиной дальше не пойдет…
— Не пойдет.
— А ты не можешь организовать мне маленький бонус?
— То есть?
— Ну маленький отпуск… Скажешь, что мне надо на важное опознание. Они подробностей не спросят.
— Я не Дед Мороз.
Парень многого и не ждал, сразу сдался и с рассеянным видом встал.
— А как машина загорелась?
— Мы как раз это расследуем.
— Повезло мне. Я ведь тоже мог там сгореть.
— Это правда. Может, тебя это чему-то научит и ты поменяешь привычки, а то вдруг в следующий раз не повезет, — посоветовал Тойвола.
Парень ушел, размышляя о своем везении.
— Эх, чувствую, пропал хороший совет, — сказал Тойвола, глядя ему вслед.
Прежде чем отправиться по домам, мы договорились, что Тойвола с Силталой съездит на то место, где парни нашли машину, и организует прочесывание прилегающей территории.
На обратном пути в Хельсинки я в полной мере ощутил, что на руководителе расследования Отдела по борьбе с преступлениями против личности лежит гораздо большая ответственность, чем на других полицейских. Если кража, взлом или налоговое преступление останутся нераскрытыми, это не вызовет особых страстей. Если же нераскрытым окажется преступление против личности, это ляжет кровавой отметиной на лбу руководителя следственной бригады. Помимо всего прочего, оставшийся на свободе и ничем не связанный в своих действиях убийца представляет подлинную опасность. Настоящий кошмар для каждого полицейского, расследующего дела, связанные с насилием, заключается в том, что нераскрытое преступление может повлечь за собой новое.
На вершине неофициального топ-листа следователей по преступлениям, связанным с насилием, находятся те, у которых нет ни одного «глухаря». И это при том, что каждый понимает — тут дело не только в профессионализме, но и в везении. Иногда кажется, что на долю некоторых выпадают все самые трудные преступления. Стенман прочитала мои мысли и сказала:
— Расследование уже перешло административные границы. Мы можем попросить помощи в управлении криминальной полиции.
— Пока нет такой необходимости. Расследование продвигается.
— Это совершенно необычное дело. Помощь не помешала бы.
Почему-то предложение Стенман меня обеспокоило, хоть я и знал, что это не проявление недоверия. Она заметила мое смятение и добавила:
— Уверена, что дело этим не ограничится, а у нас уже пять трупов.
— Последний покойник все-таки отличается от остальных. Это наверняка случайность.
— Я тоже так думаю, но зажигательная бомба не была случайностью. Обычные преступники не используют таких бомб.
— Я и не говорю, что в данном случае мы имеем дело с обычным криминалом.
— Тогда с чем?
Я промолчал, да Стенман и не ждала ответа. За оставшийся путь мы обменялись лишь несколькими словами. Наверное, оба думали над ответом на повисший в воздухе вопрос.
Глава 10
Брат и Зильберштейн сидели в уголке за столиком в отеле «Пасила». Перед ними стояли чашки с кофе. Оба были мрачны, несмотря на мое предупреждение, что я опоздаю минут на пятнадцать, не меньше. Опоздал я на двадцать минут.
Я заказал кофе и себе.
Рауль Зильберштейн был председателем еврейской общины Хельсинки, и обычно именно он брал на себя освещение в средствах массовой информации всех вопросов, связанных с иудаизмом и евреями, касались ли эти вопросы палестино-израильских отношений, обрезания, умерщвления жертвенных животных или сектантства. Зильберштейн был умен, но несколько скучен. Во всяком случае, я не могу представить себе ничего, что могло бы его рассмешить.
Эли взглянул на часы и посмотрел на меня критически.
— Если вы спешите, можем встретиться в более удобное время, — сказал я. — У меня тоже есть чем заняться.
Зильберштейн махнул рукой. Он был худым, нос с горбинкой, на голове густые темные волосы. По слухам, Зильберштейн их красил. На нем были серый костюм и темно-синий галстук. На спинке стула висела темно-синяя поплиновая куртка. Зильберштейн сидел, наклонившись вперед, и казалось, что он к кому-то подкрадывается.
— Когда дело важное, то приходится находить время.
Мне принесли кофе. Я вопросительно посмотрел на Эли. Он, в свою очередь, перевел взгляд на Зильберштейна, который, похоже, взял на себя главную роль в предстоящем разговоре.
— Ты расследуешь дело, в котором убито уже четверо иностранцев, по-видимому арабов, так ведь? Не мог бы ты рассказать нам, в чем там дело?
— Если вы читаете газеты и смотрите новости, то и сами знаете.
— Ты понимаешь, что я имею в виду. Нас интересует то, о чем в новостях не рассказывают.
— То, о чем не рассказывают в новостях, не предназначено для того, чтобы об этом рассказывать.
— Не относись к нам предвзято, — сказал Зильберштейн, холодно глядя на меня.
Я ответил ему долгим взглядом, и это у меня получилось неплохо. Я напомнил, что как полицейский связан обязательством о неразглашении.
— Ты ведь знаешь, что мы не из любопытства спрашиваем.
Тон, взятый Зильберштейном, заставил меня занять жесткую позицию.
— Мне безразлично, почему вы спрашиваете. Я не могу сообщать сведения о расследовании преступления посторонним лицам. Если не веришь, спроси у сидящего рядом с тобой адвоката. Он знает, что означает обязанность неразглашения информации.
Эли помрачнел. Он боялся быть опозоренным младшим братом перед лицом уважаемого в общине человека.
— Ари, не создавай нам лишних сложностей.
Настала моя очередь посмотреть на часы.
— Если у вас ко мне дело, давайте перейдем к нему. Я расследую убийство, и у меня нет лишнего времени.
Зильберштейн вертел в руках часы — золотые и похожие на те, которые обычно получает в подарок прилежный работник, отдавший своей фирме тридцать лет жизни, или на юбилей.
— Мы не посторонние. Мы пришли к тебе как евреи, которые хотели бы защитить от насилия свой многострадальный народ и членов нашей общины — в том числе и твоих родственников, друзей и знакомых.
— Я хочу защитить от насилия всех людей.
— Но ведь ты тоже еврей, ты не можешь так вот увиливать. Помогая нам, ты помогаешь и своему народу.
— Это правда, я еврей, поэтому и не покупаю свинью в мешке.
Зильберштейн посмотрел на Эли. Тот покраснел еще больше. Лицо его исказилось.
— Я не могу поверить, что твой брат задумал шутить с такими серьезными вещами, — сказал Зильберштейн. — Я знал твоего отца, твою мать. Твой дядя — мой хороший друг, и я был на твоей бар-мицве. Как ты можешь так обращаться со мной?
Эли схватил меня за предплечье и сильно сжал:
— Ари, речь идет об очень серьезных вещах.
— То есть я должен совершить должностное преступление, даже не зная, ради чего я это делаю? Сделка представляется мне неразумной.
Зильберштейн наставил на меня указательный палец с перстнем из черного камня:
— Не верю своим ушам! Ты не доверяешь председателю своей общины и старшему брату, магистру права?
— Я повторю вопрос. Или вы мне не доверяете?
Зильберштейн сжал кулаки. Будь я мальчишкой, он вцепился бы мне в загривок или надрал уши.
— Если у вас есть какая-то информация, которую мне, как полицейскому и руководителю расследования, следует знать, то расскажите, — сказал я. — В противном случае…
