Видно было, любили своего сипахи. Женщины и девушки подняли плач. Поп Маркос, опираясь на суковатую палку, вскинул руку, призывая к молчанию:
— Что ж это, Орхан-бей?
— В гостях у Демирджана-ага была Лия-ханым?
— Да.
Снова запричитали женщины. Поп Маркос бросил на них строгий взгляд, но ничего не сказал. Бесшумно ступая по траве в старых сандалиях, подошел к Кериму, положил руку ему на голову.
Керим, не узнавая, глянул темными глазами на белобородого старца. Лицо у Керима осунулось, щеки ввалились. Он попытался улыбнуться. Под исполненным сострадания взглядом Маркоса постепенно таяла смертная тоска, заморозившая сердце. Он приходил в себя. Облизнув пересохшие губы, хотел что-то сказать, но лишь в отчаянии провел рукой по щеке. Из глаз хлынули крупные слезы.
— Терпи, сын мой! Ты должен прощать, пока можешь. Сказано: «Поднявший меч от меча и погибнет. Пустивший стрелу от стрелы падет». Безгранична мощь всевышнего. Зло будет наказано. Ведь ты из тех, кто знает священные книги! Перед лицом несчастья долг познавших — терпение! — Он обернулся к Орхану.— Пусть господина нашего отнесут в шатер. Прикажите вытащить стрелу.
Орхан заморгал глазами, будто не понял.
— Да... Пусть вытащат... Но не потеряйте ее... И пригоните арбу...
Священник взял Керима за плечи, поднял, как малого ребенка.
— Под этим небом всему свое время и всему свой час. Время рождения и время смерти. Час поиска, час обретения и час потери. Мы должны нести бремя, возложенное на нас господом! — Закрыв глаза, он прислушался к рыданиям женщин.— Вся община оплакивает ушедшего, поминает его добром!
— Не столько в словах, сколько в голосе его звучало утешение.— Да будет рай его обителью, аминь!
Мужчины обнажили головы, перекрестились. Женщины встали на колени. По знаку Маркоса один из юношей побежал в деревню за повозкой. Четверо понесли тело Демирджана в шатер.
Не сознавая себя, Керим шел за телом брата.
Орхан отвел попа в сторону.
— Это не личное дело, отец Маркос! Они не только убили Демирджана-ага, но и угнали коней моего отца.
— Да что вы! Кто мог решиться на такое?
— Дознаемся. У вас в деревне есть следопыты?
— Следопыты? — Маркос помолчал, потом улыбнулся.— Если крестьян спросить, на меня укажут.
— Не может быть, отец!
— В молодости пристрастился я к этому делу, научился. Поглядим, не забыл ли.
— Не станем вас утруждать. Похоже, воры ушли на землю Караджахисара. Вы знаете наше тавро?..
— Да.
— Мы ставим его и на копытах дорогих коней. След взять легко.
— Я пойду по следу убийц нашего Демирджана,— спокойно, но решительно сказал Маркос.— Откуда вы узнали, что это караджахисарцы?
— По черному оперению стрелы...
Поп в самом деле оказался отличным следопытом. Тщательно осмотрев место убийства, ограду, загон и колодец, он уверенно сказал:
— Их двое. Пешком пришли из болота... Взяв коней с луга, вернулись к убитому.
— Когда же они убили его? После того, как взяли коней?
— Нет, сначала убили... Из шатра ничего не взято. Значит, коней угнали прямо с выпаса.
Орхан оцепенел — только сейчас пришла мысль, что и с Лией могло что-то случиться. До сих пор он был уверен, что Демирджана убили после того, как девушка уехала. «Не дай бог, если их убили... Не потому ли Демирджан не почуял опасности?» Если так, подлость убийц во сто крат гнуснее. Он в отчаянии провел ладонью по лицу. Мысли его смешались. Юное сердце объял ужас.
Маркос, внимательно оглядывал землю, быстро шел по следу. За ним шагах в пятнадцати толпой бежали мужчины, девушки и почти все деревенские мальчишки.
Поп, опиравшийся на сучковатую палку, в черной рясе и высоком черном клобуке был похож на мстителя, сошедшего на землю с небес.
Когда до болота осталось шагов двести, он остановился и сказал, словно видел, что здесь произошло, своими глазами.
— Они возвращались на четырех лошадях, Орхан-бей... На подковах одной нет вашего тавро.
— Может, то кобыла Лии-ханым?.. Разве она не одна уехала?
— Нет. Четыре лошади шли вместе. На трех были всадники, одна без седока.
— На трех? Вы сказали: их было двое?
— Пришли двое, уехали трое.
— Помилуйте, эфенди! — Они переглянулись.— Можно ли от Лии ожидать зла?
Маркос уверенно покачал головой.
— Быть не может, Орхан-бей... Дочь моя Лия не из тех, кто может причинить зло нашему господину Демирджану-ага. Готов руку свою положить в огонь!
— Лишь бы с ней беды не случилось!
Маркос не успел ответить. Сзади раздался вопль, потрясший долину. Эхом прокатился по болоту.
— Ох, отец! Погиб я! Погубили моего брата, могучего, как гора! Шлялся за птицами да зверями, чтоб мне провалиться! А должен был грудью прикрыть Демирджана!
Колотя себя кулаками по голове, к ним бежал помощник Демирджана армянин Торос. Ни у кого в округе не было громче голоса, и теперь этот голос гремел во всю свою мощь.
— Мертвец я, Орхан-бей! Мертвец! Нет больше бродяги Тороса! Не считайте меня за человека. Конец пришел Торосу! Не уберег я брата Демирджана! Оттого и конец мне...
Подбежав к Орхану, он бросился на землю, рванул ногтями по лицу, оставив на щеках три глубоких кровавых следа. Он был весь в грязи с головы до ног, видно охотился на болоте. Сбив кулаками на шею красную тряпку, обматывавшую его башлык, Торос раскачивался из стороны в сторону.
— Что же это? Кто убийца? Ох, мой бей, лучше бы мне умереть! О аллах!..
— Не мужское это дело рыдать, точно баба, Торос-ага! Не дело показывать врагу наши слезы. Решат, что мы не в силах отомстить, потому и вопим!
— Месть! Месть! Да я порублю их баб и щенят всех до единого! Всю скотину, всю тварь. Пока не прикончу последнего воробья на их крышах, не вложу саблю в ножны! — Голос его вдруг сорвался, и он растерянно прохрипел: — Как можно! Орхан-бей, как можно!
Смуглый, невысокого роста, сухопарый Торос напоминал несправедливо обиженного ребенка.
Никого у него на свете не было. Однажды пересек он в одиночку болото, повстречал Демирджана и полюбил его, привязался. Привязанность эта не походила на обычную дружбу, на братскую, родительскую или сыновнюю любовь. Нигде до того не мог прижиться буйный Торос, а тут его словно подменили — стал уважителен, спокоен. Они удивительно подходили друг к другу, понимая один другого даже не с полуслова — чутьем. Та же мысль, то же желание захватывали их в равной степени и почти одновременно. Иногда они даже сами удивленно переглядывались, поражаясь такому совпадению.
Орхан вспомнил обо всем этом и горько усмехнулся. Торос, закрыв глаза, продолжал раскачиваться из стороны в сторону.
— Где твоя сабля?
Торос непонимающе посмотрел на Орхана.
— Сабля! Она была мне нужна, чтобы защищать Демирджана от подлых убийц, а теперь...
— Ошибаешься, Торос-ага! Она и теперь тебе понадобится. Мы пойдем по их следу в болото. Беги за своей саблей! А саблю покойного Демирджана принеси мне.
Торос тяжело поднялся. И вдруг стремительно направился к шатру.
Орхан с трудом увел Керима.
Конские следы привели их к границе с Караджахисаром. Одиннадцать человек прошли болото насквозь, почти не разговаривая, и были по пояс в грязи.
Далее следы спускались в пересохшее русло, считавшееся границей между уделами, и уходили по склону на земли Караджахисара. Орхан вышел вперед.
— Остановитесь!
— В чем дело? — удивился Маркос. Он не знал, что русло считается границей.
— Приказ моего деда, отец Маркос! Никто без дозволения не может перейти границу. Подождите здесь, а я пойду погляжу.
Кое-кто из пожилых крестьян сел на землю. Торос вздохнул и снова закачал головой, всхлипывая и размазывая слезы.
Орхан уверенно пересек русло, поднялся на холм и огляделся. Убедившись, что следы вели прямо в Караджахисар, вернулся назад.
Вечерело. Над болотом закурился туман. Поднялся легкий ветерок.
Орхан, положив ладонь на рукоять сабли, неторопливо, как опытный воин, распорядился:
— Мы прошли по следу наших кровников до земель Караджахисара... Теперь слово за Эртогрул-беем. Ступайте все по местам...
II
На Сёгют, где проводил зиму Эртогрул-бей, властитель удела Битинья, и который арабские писатели-путешественники называли Бельде-и-Сафсаф, а византийцы — Тебизон, спустился вечер. Тени в долине вытянулись и сгустились, только на юго-западе, на вершине горы Боздаг, еще светилась полоска зари шириной с ладонь. Скот возвращался домой. Во дворах раздавалось мычание телят. Над трубами закурился тонкий дымок, торопя вечернюю трапезу.
У большинства сёгютских хозяев трапеза состояла из одного хлеба, да и его редко было вдоволь.
Уже несколько лет в домах среднего достатка мясо ели раз в два-три месяца, а бедняки, и говорить нечего, видели его только в курбан-байрам. Скота мало — мало масла, сыра, даже йогурта и того стало не хватать. Затянувшийся мир довел женщин Сёгюта до отчаяния: нечего стало варить в очагах. Все чаще случались кражи овец и коз, а Кара Осман-бей, хоть и злился, не очень-то гонялся за ворами, ибо знал, в чем причина воровства. Иногда дервиши, потеряв терпение, выходили на охоту за одичавшими буйволами, бродившими без надзора в болоте.
