Граф д’Амьен обвел всех взглядом.
— Прошу простить нам этот маскарад.
— Да, граф, — капризно сказал король, — неужели это необходимо?
Великий провизор мягко улыбнулся.
— Это — рабочее облачение братьев-госпитальеров. Оно для безопасности.
Раймунд Триполитанский — квадратный, белокурый, лет сорока, громко кашлянул в ладонь, внушительную, как железная перчатка.
Д’Амьен продолжил:
— Я понимаю, что любой из нас, кроме особ духовного звания, может постоять за себя в открытом поединке, но наш нынешний враг не достоин честного боя. И я почел обязанностью принять меры.
— Говорите, граф, яснее, — сказал Конрад Монферратский.
— Одним словом, я не хочу, чтобы ищейки де Торрожа дознались, что мы все собрались в этом помещении. Вне зависимости от того, чем закончится наш разговор, я уверен, что мы его не разгласим. Тем более, если не договоримся.
Если бы в подземелье были мухи, стало бы слышно их жужжание.
Раймунд Триполитанский поднял ко рту ладонь, но кашлять раздумал.
— Де Торрож при смерти, — сказал он, — это знают даже мои поварята. Не разумнее ли подождать выборов нового Великого магистра тамплиеров и тогда решить, стоит ли нам собираться.
Д’Амьен сдержано улыбнулся.
— Воля ваша, граф Раймунд, но, насколько я знаю, у тамплиеров со времени основания ордена сменилось не менее дюжины Великих магистров, но жадность, наглость и развращенность рыцарей ордена от года к году растут. С каждым днем их правая лапа все ближе к нашему горлу, а левая — к нашему карману. Имею в виду не только орден Госпиталя.
— Все, что вы говорите, справедливо, — сказал привыкший, чтобы его слушали внимательно, маркиз Монферратский. — И у графа Раймунда, и у меня, многогрешного, есть противоречия с тамплиерами, и я бы рад укоротить когти на их загребущих лапах. Но ведь римский престол определенно — за них. Клирики тамплиерских церквей не подчиняются патриарху Иерусалима, а сколько было петиций! И над Великим магистром ордена только — папа и Бог… Не секрет, что храмовники держат в своих подвалах такие сундуки, что в сравнении с ними наши сокровища, даже объединенные, — ничто.
Граф д’Амьен поднял руку.
— И это верно, маркиз. Я хочу, кстати, сказать, что при определенных обстоятельствах сундуки храмовников превратятся в камни на шее их ордена.
— Изволите говорить загадками? — буркнул патриарх.
— Нет, ваше святейшество. Я не в прятки играю, а предлагаю совместно поразмышлять, в чем дело. С чего это первосвященники римского капитула так благосклонны к храмовникам? Храм ведь, насколько знаем, с ними не делится…
— Вы, граф, задели важный момент, — важно сказал король. — Договаривайте.
Граф д’Амьен привык к тому, что Бодуэн IV в основном помалкивает, равно как и патриарх Гонорий. Госпитальеры уступали в богатстве и влиянии только храмовникам, и только они могли возглавить борьбу с тамплиерами.
Глядя в глаза его величеству, великий провизор сказал:
— Я, к сожалению, не в силах рассеять неопределенность. Думаю, что храмовники держат Рим на крючке, располагая некими тайнами и сведениями, реликвиями, недоступными понтифику.
Конрад Монферратский поморщился.
— У вас слишком богатое воображение, граф. Римская курия — это вертеп.
Патриарх как бы умыл свои маленькие ручки.
— Весьма огорчителен для моего сердца ваш циничный настрой, господа, по отношению к римской администрации. Но в данном случае… С прискорбием должен сказать, что кардиналы в Риме… Они слишком уж не без слабостей.
Граф д’Амьен поднял обе руки.
— Мы отклонились от цели собрания. Хорошо бы признать или не признать, это уж как мы решим, что притязаниям тамплиеров пора положить конец. Что скажете, Ваше величество?
Бодуэн IV рассматривал свои ногти.
— Я держусь мнения, что откладывать… то есть терпеть их самоуправство, нельзя. Вас, маркиз, тамплиеры нервируют в Агаддине, вас, граф Раймунд, в Тириане; они там повесили двоих ваших егерей. О бедствиях и унижениях его святейшества я уж не говорю. Что касается династии, — из уст короля вырвался нервный смешок, — вы знаете пределы власти иерусалимских королей. Любой барон — сам себе власть, и вы, господа, более государи, чем я. По кодексу Годфруа…
Видя, что король сворачивает не на ту тропку, великий провизор вмешался:
— Извините, Ваше величество…
— Да, — вздохнул Бодуэн IV. — Вы правы, не будем ворошить муравейник. Доспорим после победы. Сейчас один враг, Очень сильный. Никто с ним не справится в одиночку. Но если вместе: династия, патриарх, держатели крупнейших феодов, орден Святого Иоанна…
Граф д’Амьен взял толстую, с металлической крышкой и серебряными застежками, Библию, поднял ее на левой руке и наложил сверху правую. Первой поверх костлявой ладони великого провизора легла пухлая ладонь его святейшества, потом железная длань Раймунда и, наконец, длиннопалая кисть итальянского маркиза. Д’Амьен не рассчитал своих сил и почувствовал, что едва удерживает одной левой рукой Библию, отягощенную общею клятвой. Иоаннит с рассеченной губой подскочил сбоку, помог. Король подошел последним.
После совершения обряда в комнате остались великий провизор, патриарх и монах-иоаннит с рассеченной губой. Его звали де Сантор, в недавнем прошлом он был приором Наркибского замка.
Граф д’Амьен сказал:
— Нам в узком кругу предстоит обсудить еще некоторые проблемы.
Патриарх Гонорий произнес:
— Говорите. Я не представляю себе круг уже нашего.
Великий провизор криво улыбнулся.
— Полагаю, что скоро встанет вопрос престолонаследования.
— Вы считаете, что Бодуэн так плох?
— Ну, многое вы могли рассмотреть при таком освещении, ваше святейшество.
— Что-то с рассудком?
— Что-то с волей. Он мечется. Сегодня он с нами, а завтра — бог весть.
— А почему вы, мессир, не захотели говорить об этом в присутствии графа и маркиза? — осторожно спросил де Сантор.
— Потому что для одного из них он был бы болезненным. Один из этих господ уже видит себя на троне.
— Кто именно? — живо спросил патриарх.
— Итальянец, ваше святейшество. Он много сильнее Раймунда. Но не уверен, что мы его поддержим.
— А мы захотим? — спросил патриарх.
— Пока нет. А если да, то не сразу скажем ему. Пока нужно очистить ситуацию во дворце.
— Во-первых, мальчишка, — сказал де Сантор.
— Ему нет и двенадцати, он пока не опасен. Он медленно развивается. Верный признак — вокруг него нет прихлебателей и даже намека на партию. Туповат, характер крысенка. В общем, не симпатичен.
— Во-вторых, дочери, — произнес его преосвященство.
Д’Амьен наклонил голову.
— О них я и собираюсь поговорить. Воцариться любая может, лишь заключив подходящий брак, сказано в кодексе Годфруа. На мой взгляд, есть человек, устраивающий нас в этом смысле.
— Гюи Лузиньянский, — произнес де Сантор.
— Гюи Лузиньянский, — согласился д’Амьен. — По разным причинам. Во-первых, для него во всем свете существует только один человек, к слову которого он прислушивается.
— Ричард Плантагенет.
— Да, де Сантор, Ричард Львиное Сердце. Как бы там ни было, Гюи его обожает и подражает ему. Для нас важно то, что к тамплиерам Ричард относится хуже, чем к нам.
Патриарх Гонорий притворно вздохнул.
— При таком короле, как Гюи, очень важно, кто будет рядом с ним.
— Кого вы прочите в королевы? Изабеллу или Сибиллу?
— Принцесса Сибилла, по моему разумению, вся в своего папашу. Она как воск. Но свечи из этого воска горят недолго. Сейчас она в полной власти своего духовника — отца Савари. Этот мошенник нам кое-чем обязан, и ему велено добиться, чтобы Сибилла постриглась в монахини и не мешала.
— Отец Савари? — прищурился патриарх. — Это какой?
— Вы должны его помнить, ваше святейшество, замечательный проповедник.
— Что же вас привлекает в Изабелле? Она готова служить Госпиталю?
— При ее полном равнодушии к нам, слугам болящих, ей почему-то очень не милы рыцари Храма. Сведения надежные.
— Вот оно что, — сказал патриарх.
— При дворе принцессы в Яффе только что появился Рено Шатильонский, — сказал де Сантор, — клянусь стигматами святой Агриппины, он там — не по своей воле. Как раз тот случай, когда за этим событием кроется что-то, чего мы не ждем.
— Кто-то хочет расстроить будущий брак Изабеллы и Гюи? — догадливо спросил его святейшество.
— Кто-то… — фыркнул де Сантор.
— Когда пришла новость? — спросил великий провизор.
— На рассвете сегодня.
— Но этот вертопрах приговорен к казни, — удивился патриарх.
— Приговор подписал всего лишь король, — мрачно пошутил д’Амьен.
— Насколько я понимаю, мы не нарушим закона, если поможем его исполнить, — сказал де Сантор.
