— Не кажется ли тебе, что ты суешь нос не в свое дело? — спросил Весельчак тапирца.
— Нет! — заорал тот, хватаясь за кинжал.
Что он хотел сделать, осталось неизвестным, потому что Анри распахнул плащ и метнул свою мизеркордию. С характерным чмоканьем она вошла в солнечное сплетение бунтовщика. Врата его сбили с ног и связали.
Пользуясь случаем, Анаэль указал Анри на ларец с мощами.
— Позволь мне это взять?
— Если никто не желает.
Ларец с костями никого не интересовал.
Глава XV. Сыновняя почтительность
На следующий день Анаэль попросил вожака отпустить его в Бефсан.
— Пусть Кадм меня сегодня сопровождает, — сказал он.
— Зачем тебе туда?
— Мне кажется, я знаю, как добыть немного денег.
— У тебя не получится.
— Я попробую.
— Ну, попробуй. Если тебя там повесят, потеря невелика. Кроме Кадма с тобой пойдут еще двое. А то сбежишь.
Другого напутствия Анаэль и не ожидал.
На закате отправились вчетвером. Дороги промерзли, в выбоинах блестел ледок. Звезды проступали, как иглы сквозь бархат. Посвистывал пронизывающий ветерок. Ни огонька… Рыжий арбалетчик Лурих — тупой германец — сказал, что ночь слишком мрачная. Кадм помалкивал, предупрежденный Весельчаком, что Анаэль, наверное, надумал сбежать.
К городу подошли в полночь. За крепостной стеной стучали колотушки обходчиков и полаивали собаки.
Четверка подошла к дому, где несколько месяцев назад Анри обменял глиняный кувшин на серебряную монету.
Анаэль шел по тропке так быстро, что его спутники стали нервничать. Вода в ручье замерзла лишь у берегов, луна освещала его таким образом, что, казалось, у противоположного берега затоплена сабля из светлой сирийской стали.
— Тихо! — поднял руку Анаэль.
Все казалось в порядке — ни подозрительного звука, ни сомнительной тени.
— Заряди самострел, — велел Анаэль Луриху, — и дай мне.
— Это мой самострел, я его никому не даю.
— Тогда становись позади, и если собака бросится — не промахнись.
— Я не промахиваюсь, — сказал Лурих.
— Почему говоришь, что собака… — прошептал Кадм. — Ты здесь бывал?
— По-соседски.
Анаэль открыл кинжалом калитку в глинобитной стене и негромко позвал:
— Чум, Чум!..
В пахучей глубине двора зародилось движение, что-то грохнуло, и перед Анаэлем появилась громадная собачья голова, изрыгающая белый пар.
— Чум, Чум! — пес на мгновение замер, а после радостно взвизгнул. Над ухом резко присевшего Анаэля свистнула короткая стрела и угодила собаке в пасть.
Через несколько секунд в доме красильщика Мухаммеда уже хозяйничали ночные гости. Красильщик валялся на полу в изодранной рубахе и клялся, что ни денег, ни чего-либо ценного в доме нет. Лурих приволок за волосы из дальней комнаты онемевшую от ужаса дочь и бросил ее на пол рядом с отцом.
— Подумай, старик, что мы можем с ней сделать…
Красильщик причитал и бился лбом об пол. Дочь икала от страха.
Анаэль стоял тут же, не выходя в круг, освещенный масляной лампой. Наклонившись к уху Кадма, он сказал:
— Спроси, где вторая дочь.
— Слава Аллаху, я выдал ее замуж.
Не дослушав, Анаэль выскользнул во двор к красильне.
В ноздри ударил незабываемый запах. Вот эта стена. Анаэль торопливо ее ощупал, отыскивая тайник. Поддается! Он сунул руку в отверстие и вынул крупный кошель из ковровой ткани. Громко чихнул, сорвал с пояса мешок, пересыпал туда половину монет, а остальное вернул на место.
За спиной что-то загремело. Кадм ворвался в красильню.
— Эй, ты где?! — раздался его бешеный шепот.
— Здесь.
В это время Лурих, орудуя кочергой, разламывал в доме печь. От пыли и сажи нечем было дышать. Старик лежал на полу в крови. Дочь его сидела, закрыв лицо обеими руками.
Увидев тайник, Кадм искренне обрадовался.
— Как догадался?
— У меня нюх.
Кадм, урча, перебрал монеты, взятые из кошеля.
— Здесь даже золотые.
Появился Лурих, перепачканный сажей и паутиной.
— Надо уходить.
— А хозяева? Прирезать?
— Можно прирезать, — спокойно сказал Анаэль. — Но зачем?
— Они поднимут шум, за нами кинутся стражники.
— Достаточно их связать.
Весельчак Анри не скрыл удивления.
— Ну что ж, — сказал он, отделив от денег красильщика свою долю, — если бы ты не сам устроил себе проверку, я бы, наверное, мог тебе доверять.
Анаэль понял, что все остается по-прежнему, но теперь знал что делать.
На следующее утро Анри отбыл на встречу с покровителем шайки.
После его отъезда разбойники разбрелись на охоту за дичью в лесу и на людей по дорогам. Кто-то ушел за топливом для костра. Анаэль остался в подвале один. Здесь никто за ним не следил.
День получился без прибыли. Предстояло лечь спать не евши. Люди ворчали. Анаэль сказал Кадму во всеуслышание:
— Но есть же деньги. Можно купить жратвы. Анри чего-нибудь привезет.
Раздался хохот. Анри?.. Привезет?..
Кадм зашипел. Мол, я же тебе объяснил!
— Нет, — громко сказал Анаэль, — кто видел благодетеля, которому, по твоим словам, Весельчак возит дань? Но если он существует, то глуп. Любой пастух стрижет овец, когда на них вырастет шерсть, а не морит их голодом и не дерет с них шкуру.
— Урод говорит правильно, — проворчал кто-то в углу.
— Заткнись, — зверским шепотом сказал Анаэлю Кадм и тронул кинжал.
Анаэль как будто завелся.
— Этому благодетелю, будь он проклят, на нас начхать. Мы для него, как черви… Если он все-таки есть.
Тут не выдержал Лурих, он заорал:
— А что — его нет? Анри нас морочит?
Народ загудел. Многие встали.
— Обвинения надо доказывать! — прозвучал вдруг голос Весельчака Анри.
Он вошел незаметно.
— Что же ты молчишь, пятнистая тварь? Ты сказал, что я вроде присваиваю общие деньги, — проревел Анри. В руках его был аквитанский топорик.
— Утверждаю, — встал Анаэль.
— Ну, так доказывай, не то пожалеешь, что вообще родился на свет.
— А если докажу? — спросил Анаэль.
Анри тяжело усмехнулся.
— Пойманный в сокрытии общих денег повинен в смерти, — выкрикнул младший тапирец, и никто ему не возразил.
Анри сказал:
— Ага. Я почитаю пока символ веры… Да святится имя Твое, да приидет царствие Твое. Да будет воля Твоя…
— Я не могу выйти из подземелья, но здесь уж позволь мне действовать, как хочу, — зловеще сказал Анаэль.
— Как мы отпускаем должникам нашим… — продолжал, усмехаясь, Анри.
Анаэль раздвинул столпившихся и прошел к волчьему пологу, прикрывавшему пещеру Анри. Он, Кадм, тапирец, Лурих и еще несколько разбойников вошли туда с обыском.
Мгновенно все было там перевернуто.
Анаэль держался подальше от шкуры, служившей постелью вожаку. Кошель с деньгами красильщика Мухаммеда нашел Кадм.
Последняя фраза молитвы застряла в горле Анри.
Несколько секунд вернейший слуга стоял перед своим господином, показывая всем доказательство его бесчестья. Весельчак растерялся. Он не мог представить себе, что этот ублюдок перехитрит его. Он понял, что деньги подброшены и точно знал, кем. Но что толку! Никто ему не поверит. Он молчал.
— Это наши деньги, — с угрозой сказал Кадм.
— Что ты бормочешь, дурак!
— Они лежали у тебя в изголовье, — тупо разглядывая кошель, сказал Лурих.
— Вам еще непонятно, в чем дело? — в ярости закричал Анри.
— Ты украл их у нас, — сказал Кадм и поднял на хозяина налитые мукой глаза. Анри понял, что это — конец, и изготовился раскроить череп Кадма топориком, которым владел в совершенстве. Но опоздал. В горле его уже вибрировал нож, посланный тапирцем. Тот отомстил за брата.
Тяжелое тело Весельчака Анри повалилось на шкуру.
Ночью пятнистый урод Анаэль, прихватив ларец с костями неведомого праведника, оставил притон разбойников и растворился в холоде ночи.
Глава XVI. Почтовый роман
«О Прекрасная Дама, каждое слово, которым я решаюсь потревожить Ваше утонченное и богоподобное внимание, не что иное, как извинение за то, что я решился все же внимание Ваше потревожить. Я — варвар, вторгающийся в алтарь, но падающий ниц при величии и святости открывшейся картины. И я готов немедля отречься от своего варварства и даже от самого себя; более того, я готов вступить в смертельный бой с каждым, кто лишь дерзновенно подумает подвергнуть сомнению чистоту и возвышенность вышеупомянутого алтаря. Нет, нет, не подумайте, о Прекрасная Дама, что я смею просить о чем-то Вас. Просить я могу лишь о позволении мечтать, ибо бестелесный, эфемерный материал моих мечтаний никак не затенит тихого сияния Вашей невинной красоты. Я прошу лишь о том, чтобы дикарю с пылающим сердцем разрешено было надеяться на то, что когда-нибудь ему будет разрешено называться рыцарем Прекрасной Дамы и рисковать жизнью повсюду, единственно ради возвеличивания блеска ее возвышенного имени».
