На память о празднике каждая дама привезла домой своеобразный гостинец – сделанные из сахара букетики роз, тюльпанов и других цветов. Старания французского посла были не напрасны. Государь остался доволен приемом и удостоил маршала продолжительной и важной беседой.
Французские кавалеры продолжали блистать и на балу у герцога Девонширского, но здесь им стремились ни в чем не уступать кавалеры из Швеции и России. Сам герцог научился вальсировать в Москве. На одном из балов он, танцуя кадриль с А. Ф. Вельяминовой, упал и растянулся во весь рост перед своей партнершей. Прусский принц, стоявший рядом, сказал ей: «Сударыня, вы, должно быть, немало удивлены тем, что Великобритания оказалась у ваших ног». – «Нет, ваше высочество! Уже давно я замечала, что величие ее склоняется к закату».
Поведение англичан было до такой степени своеобразно, что они могли, не обращая внимания на присутствующих, танцевать в углу зала мазурку. Когда один англичанин, поправляя перед зеркалом прическу, увидел за собой государя, к которому стоял спиной, вместо того чтобы вежливо отойти, раскинул перед ним руки, сделал гримасу и закричал: «А-а!»
По отзывам современников, у французского посла было весело, а у английского – оригинально.
Вкус и изящество французских балов славились по всей Европе. Москвичи убедились в этом на балу у маршала Мармона. Заметим, что окружавшие маршала генералы, штаб- и обер-офицеры принадлежали к лучшим фамилиям Франции, и сама личность маршала вызывала интерес приглашенных. Все знали, что в марте 1814 года герцог Рагузский, маршал Мармон вместе с маршалом Мортье подписали договор о сдаче Парижа союзникам. Прошло всего 12 лет, и маршал, как представитель королевской Франции на коронации русского государя, радушно встречал гостей на балу в честь нового императора Николая Павловича.
Приемы в посольствах – одно из средств международной пропаганды могущества своих государств.
В 1837 году королева Виктория взошла на английский престол. 24 мая 1839 года леди Гренвил устраивает в честь своей королевы роскошный «бал роз». «В английское посольство прибывают две тысячи гостей: мужчины в белом, с розой в петлице, молодые дамы в белом и розовом, а пожилые – в белом с букетом роз. Все они танцевали до самого восхода солнца под сенью роз и листвы».
Светский успех во многом зависел от воспитания. Леди Гренвил была необычно популярна в Париже прежде всего благодаря своим манерам, она слыла дамой приветливой, остроумной, и к тому же общение с ней приносило собеседнику, по словам современников, «ни с чем не сравнимое удовольствие». Для укрепления политического авторитета Англии супруга посла сделала не меньше, а может быть, и больше, чем лорд Гренвил.
Заметим, что, в то время как французский посол в Москве стремился превзойти всех приемом в честь русского императора, посольство России в Париже уступало по значительности английскому и австрийскому. Это было вызвано, с одной стороны, особенностями внешней политики России, а с другой – тем, что русский император выделял дипломатам скромные денежные средства. Так, в 1838 году граф Пален в течение двух месяцев искал себе достойное жилье в Париже. В результате он нанял для канцелярии маленький особняк в Париже, а для себя снял на лето поместье Тюильри в Отее. Судя по дневнику секретаря русского посольства Виктора Балабина, гостей в русском посольстве принимали не часто.
Успехи в военных кампаниях начала столетия укрепили международный авторитет Российской империи, и долгое время она не нуждалась в аплодисментах европейской аристократии. Россия могла их благосклонно выслушать, но не более.
Несмотря на то что все московское общество было поглощено коронационными торжествами, «самую крупную новость эпохи» составляли, по словам Д. Н. Толстого, «прощение Пушкина и возвращение его из ссылки». «В то самое время, когда царская фамилия и весь двор <…> съезжались на бал к французскому чрезвычайному послу, маршалу Мармону, герцогу Рагузскому, в великолепный дом князя Куракина на Старой Басманной, – писал М. Н. Лонгинов, – наш поэт [Пушкин] направлялся в дом жившего по соседству (близ Новой Басманной) дяди своего Василия Львовича Пушкина, оставивши пока свой багаж в гостинице дома Часовникова <…> на Тверской. Один из самых близких приятелей Пушкина [С. А. Соболевский], узнавши <…> о неожиданном его приезде, отправился к нему для скорейшего свидания в полной бальной форме, в мундире и башмаках. На другой день все узнали о приезде Пушкина, и Москва с радостию приветствовала славного гостя».
Во время коронационных торжеств в Москве (длившихся около месяца), когда сам император вернул А. С. Пушкина из Михайловской ссылки, граф А. А. Толстой (младший брат деда Л. Н. Толстого Ильи Андреевича) пригласил Александра Сергеевича на домашний бал в дом своих родителей в Малом Власьевском переулке. Во время танцев Пушкин, потанцевав со взрослыми барышнями, пригласил на танец младшую дочь графа – А. А. Толстую (1817–1904). Это событие Толстая запомнила на всю жизнь. Ее ум ценили Л. Н. Толстой и Ф. М. Достоевский, И. С. Тургенев и И. А. Гончаров. «Так, под знаком Пушкина, суждено ей было вырасти и стать незаурядной личностью».
Своеобразной данью новым веяниям стал так называемый «бал с мужиками» 1 января 1828 года в Зимнем дворце, более половины гостей которого составляли петербургские мещане.
«Полиция счетом впускала народ, но более сорока тысяч не впускали. Давка была страшная, – вспоминала А. О. Смирнова-Россет. – За государем и государыней шел брат мой Иосиф, уже камер-паж, он держал над ее головой боа из белых и розовых перьев. Государь говорил беспрестанно: «Господа, пожалуйста», и перед ним раздвигалась эта толпа, все спешили за ним».
В Георгиевском зале императрица, одетая в прекрасный русский сарафан, садилась за ломберный стол играть с министрами в бостон или вист, туда «простых людей» пускали по десять за раз, не более. Везде гремела полковая музыка. По углам стояли горки, на которых были выставлены золотые кубки, блюда и другая посуда. Лакеи разливали чай и сами размешивали в нем сахар ложечками, чтобы кто-нибудь не позарился на царское добро. Церковь была открыта: и священники, и дьяконы служили молебны… В десять часов вечера государыня с дежурной фрейлиной и свитой отправлялись ужинать в Эрмитаж, во время ужина играли Бетховена. Простые же гости могли оставаться во дворце до полуночи.
Придворные собрания разделялись на утренние и вечерние. На утренние собрания для принесения поздравлений их величествам и их высочествам в высокоторжественные дни являлись фрейлины, камер-фрейлины, статс-дамы, высшие чиновники, генералы, штаб- и обер-офицеры, члены дипломатического корпуса. На вечерние собрания приглашались только высшие придворные чины, иногда артисты и люди, известные императору и высочайшей фамилии по уму и познаниям.
Балы давались круглый год, за исключением времени постов. Главным же бальным сезоном была зима. Великосветские праздники Петербурга отличались особым блеском и роскошью.
Бал, как и любой церемониал, – это высший уровень общения между людьми. Здесь вы несете ответственность не только за себя, но и за свою семью, за свой род, своих друзей, за тот класс общества, к которому принадлежите.
Но именно на балу, в силу специфики этого церемониала, больше искушений, а следовательно, больше возможностей или испортить свою репутацию, или возвыситься в глазах света. Особенно это важно для женщины, потому что бал – это единственный церемониал, где ей предназначена главная роль. Здесь она демонстрирует свой вкус, грацию, манеры, умение поддерживать беседу.
Мнением света не пренебрегали, но при этом одних светская жизнь тяготила, тогда как других она буквально окрыляла, даруя чувство свободы, спасая от одиночества.
«Многие упрекают меня, – писала в своих записях Е. А. Сушкова, – в сильной привязанности к свету; да, я люблю его, я жажду балов, выездов, шума, толпы, но я люблю их, как угар, как опьянение, как свободу. В толпе мне дышится свободнее. Вы, все вы, взлелеянные родительской нежностью, вы не поймете меня! Вы возвращаетесь домой весело, спокойно, есть кому порадоваться вашим успехам, есть вам с кем посоветоваться, есть кому вас приголубить, когда вы обманетесь в надежде, – а я дома более одинока, чем в свете… Нет, поверьте мне, не завидуйте, а главное – не осуждайте тех, которые кажутся слишком привязанными к свету, – это верная примета, что нет им отрады дома!»
Первый выезд на бал, который состоялся 1 января 1829 года, Екатерина Александровна Сушкова (1812–1868) запомнила на всю жизнь.
«Войдя в ярко освещенную залу, у меня потемнело в глазах, зазвенело в ушах; я вся дрожала. Хозяйка и дочь ее (бал состоялся у Хвостовых. – Авт.) старались ободрить меня своим ласковым приемом и вниманием. Когда же я уселась и окинула взором залу, я готова была хоть сейчас уехать домой. <…> «Протанцую, думала я, один только танец, не промолвлю ни словечка, вот и останется мне лестное воспоминание о моем первом бале», – вспоминала Е. А. Сушкова.
