Поверьте, он не достоин вас. Для него нет ничего святого, он никого не любит. Его господствующая страсть: господствовать над всеми и не щадить никого для удовлетворения своего самолюбия.
Я знал его прежде, чем вы, он был тогда и моложе, и неопытнее, что, однако же, не помешало ему погубить девушку, во всем равную вам и по уму, и по красоте. Он увез ее от семейства и, натешившись ею, бросил.
Опомнитесь, придите в себя, уверьтесь, что и вас ожидает такая же участь. На вас вчуже жаль смотреть. О, зачем, зачем вы его так полюбили? Зачем принесли ему в жертву сердце, преданное вам и достойное вас.
Одно участие побудило меня писать к вам; авось еще не поздно! Я ничего не имею против него, кроме презрения, которое он вполне заслуживает. Он не женится на вас, поверьте мне; покажите ему это письмо, он прикинется невинным, обиженным, забросает вас страстными уверениями, потом объявит вам, что бабушка не дает ему согласия на брак; в заключение прочтет вам длинную проповедь или просто признается, что он притворялся, да еще посмеется над вами, и – это лучший исход, которого вы можете надеяться и которого от души желает вам
Вам неизвестный, но преданный вам друг
NN».
После допроса, устроенного близкими, она чувствовала себя отверженной от семьи.
Разлука с Лермонтовым, которого не пускали в дом, становилась с каждым днем все более невыносимой.
Спустя время на вечере у Лонгиновых, где Сушковой было запрещено танцевать мазурку с Лермонтовым, они все же нашли друг друга, сели рядом и весь вечер проговорили. На других вечерах она старалась танцевать только с Михаилом Юрьевичем. Так Екатерина Александровна и жила от вечера к вечеру и считала жизнью только те минуты, когда видела поэта. Затем они встречались все реже. И вот на одном из балов Лермонтов прошел мимо Сушковой, сделав вид, что не заметил ее. Она попыталась понять, за что он сердится.
«Имею ли я право сердиться на вас? Я доволен всем и всеми и даже благодарен вам, за все благодарен».
В этот вечер Михаил Юрьевич больше не разговаривал с Екатериной Александровной. Но через несколько дней он ей скажет: «… Я вас больше не люблю, да, кажется, и никогда не любил».
Впоследствии одной из кузин Сушковой, которая во всех подробностях знала историю взаимоотношений Екатерины Александровны и Михаила Юрьевича, Лермонтов признается: «<…> Я ее любил искренне, хотя и недолго, она мне была жалка, и я уверен, что никто и никогда так не любил и не полюбит меня, как она».
В перипетиях любовной игры, инсценированной Лермонтовым в столичных светских гостиных зимою 1834/35 года, поэт напишет в одном из писем к A. M. Верещагиной: «Теперь я не пишу романов, я их делаю».
Однако, как справедливо отмечает Ю. Г. Оксман: «… Лермонтов не только делал романы, – вопреки своей юношеской браваде, он их писал. Страницы «Княгини Литовской» свидетельствуют о том, что уже в 1836 году история с Е. А. Сушковой дала материал для одного из важнейших сюжетных узлов романа, почти все персонажи которого представляли собою откровенные сколки с живых лиц, участников той же светской эпопеи».
«Полтора года тому назад, – читаем мы в третьей главе «Княгини Литовской», – Печорин был еще в свете довольно новый: ему надобно было, чтоб поддержать себя, приобрести то, что некоторые называют светскою известностью, то есть прослыть человеком, который может делать зло, когда ему вздумается; несколько он напрасно искал себе пьедестал, вставши на который он бы мог заставить толпу взглянуть на себя; сделаться любовником известной красавицы было бы слишком трудно для начинающего, а скомпрометировать девушку молодую и невинную он бы не решился, и потому он избрал своим орудием Лизавету Николаевну, которая была ни то, ни другое. Как быть? В нашем бедном обществе фраза: он погубил столько-то репутаций – значит почти: он выиграл столько-то сражений».
История взаимоотношений Сушковой с Лермонтовым, особенно ее финал, стала для девушки сильным душевным потрясением, она потеряла «надежду на любовь».
Екатерина Александровна уезжает в деревню, где в 1836–1837 годах пишет свои записки – исповедь, отнюдь не предназначавшуюся для печати[19]. В 1838 году Е. А. Сушкова вышла замуж за А. В. Хвостова, с которым познакомилась на балу 1 января 1829 года, – он был первым кавалером ее первой мазурки[20].
Находясь долгое время за границей, последние годы Е. А. Хвостова провела в Петербурге в заботах о воспитании дочерей.
И все же, что бы ни писал Лермонтов о своих отношениях с Сушковой, не всякой женщине суждено вдохновлять поэтов на создание поэтических шедевров.
В Середникове летом 1830 года Михаил Юрьевич написал и посвятил Екатерине Александровне стихи, в которых кроется истинная правда о чувствах поэта.
Светский этикет строго различал правила проведения бала и танцевального вечера. Последний не требовал большого количества приглашенных, изысканных костюмов. Одинаково неприличным считался как городской костюм, так и бальный наряд. На эти вечера дамы наряжались лишь слегка. На балах не танцевали под рояль, а только под оркестр, причем лица, как говорили тогда, «средних лет», не решавшиеся танцевать на балах, могли свободно делать это на вечерах, где почти всегда царила атмосфера простоты и веселья. Программа вечера зависела от личных пристрастий, вкусов, убеждений хозяев, каждый из которых собирал свое общество.
В начале 20-х годов XIX века в Кишиневе на вечерах у Варфоломея танцевали, у Крупянского обедали и играли в карты, а у Липранди «не было карт и танцев, а шла иногда очень шумная беседа, спор и всегда о чем-либо дельном, в особенности у Пушкина с Раевским». Надо заметить, что А. С. Пушкин бывал и у Варфоломея, и у Липранди, и у Крупянского.
На вечере 22 октября 1831 года в присутствии императора Николая Павловича и императрицы генерал-адъютанты, камергеры и фрейлины высочайшего двора играли в «веревочку», танцевали вальсы, разыгрывали фанты. «Это была точно семейная, простая, бесцеремонная беседа. Государь был истинно не государем, а добрым каким-то отцом в семействе и между короткими знакомыми», – вспоминал А. Я. Булгаков.
Накануне Рождества Христова, в сочельник, после всенощной у императрицы Александры Федоровны всегда была елка для ее детей, и вся свита приглашалась на этот семейный праздник. Государь и царские дети имели каждый свой стол с елкой, убранной подарками. После раздачи подарков императрицей все входили в зал, где был приготовлен большой длинный стол, украшенный фарфоровыми вещами императорской Александровской мануфактуры. Здесь разыгрывалась лотерея среди всей свиты. Государь Николай Павлович выкрикивал карту, выигравший подходил к ее величеству и получал выигрыш-подарок из ее рук. Среди призов было немало книг, в том числе сочинения Пушкина и Жуковского. Участница этих вечеров баронесса М. П. Фредерикс вспоминала спустя десятилетия: «Так все было мило, просто, сердечно, несмотря на то что было в присутствии государя и императрицы; но они умели, как никто, своей добротой и лаской удалять всякую натянутость этикета».
Необычайно роскошным был бал, данный в конце апреля 1834 года петербургским дворянством по поводу совершеннолетия наследника престола.
Для этого был выбран огромный зал в доме обер-егермейстера Д. Л. Нарышкина на набережной Фонтанки, но зала этого оказалось недостаточно, и, сделав крытый переход, к дому Нарышкина присоединили ряд комнат соседнего дома. Кроме того, поручили архитектору А. П. Брюллову построить «столовую залу» для парадного ужина.
О балах у графа Потоцкого говорил весь Петербург. «На его вечерах были швейцары со шпагами, официантов можно было принять за светских франтов, ливрейные были только в большой прихожей, омеблированной как салон: было зеркало, стояли кресла, и каждая шуба под номером. Все это на английскую ногу». Но если убранство гостиных Потоцкого было действительно заимствовано из Англии, то сам граф оставался истинным польским аристократом. Мало кто мог сравниться с ним в умении танцевать мазурку.
Граф с поразительной для своих лет легкостью буквально летал во время танца и говорил партнерше: «Мазуречка, пане», а дама отвечала: «Мазуречка, пан храббе». В то время пары буквально неслись по залу (впоследствии движения стали спокойнее), а зрители аплодисментами встречали графа и его даму.
Балы в Мариинском дворце блистали великолепием. Особенностью этих балов, поражавших воображение современников, было присутствие среди приглашенных профессоров Академии наук и Академии художеств и офицеров Горного инженерного корпуса. Общество Мариинского дворца отличалось серьезными интересами. Великая княжна Мария Николаевна проявила себя талантливой художницей, герцог Лихтенбергский интересовался точными науками и горным делом. Профессоров приглашали во дворец не только на балы, но и для чтения лекций. Великосветские дамы съезжались сюда на лекции по истории профессора Петербургского университета К. И. Арсеньева. Когда подросли маленькие герцоги, профессора приезжали на уроки к детям.
