…
— Ты! Встать. Два шага вперед.
Юноша с трудом поднялся на затекших ногах и подошел к Румате.
— Как звать?
— Брат Тиба, благородный дон.
— Так что за предмет у меня в руке, дорогой мой Тиба?
— Это… Это трезубец, которым пригвожден был Господь, слава ему.
— Что, вот этим самым? Посмотри на эту штучку, ей разве что мышь можно пригвоздить. Спрашиваю снова. Что у меня в руке?
Брат Тиба помялся и неуверенно сказал.
— Это есть священный символ, которым… Который мы носим в память о нашем Господе…
— Постой, Тиба, — мягко перебил его Румата, — тебе ведь никак не больше двадцати лет, верно?
— Мне девятнадцать, благородный дон.
— Тогда как ты можешь помнить, что было шестьсот лет назад?
— Я знаю от святых отцов…
— А они откуда знают? Им ведь тоже, наверное, не шестьсот лет.
— Из Книги Каты Праведного, благородный дон.
— Ты читал книгу, написанную самим Катой Праведным?
— Нет, благородный дон. Я ведь и грамоте-то не обучен. Нам из этой Книги читают мирные монахи, а мы — монахи военные, наше дело — за веру сражаться.
— Ладно, посмотрим, что в этой книге написано. Эй! Приведите мне быстро какого-нибудь монаха с книгой…
Некоторое время Румата прохаживался между кучками пленных. Присматривался — что за люди. Оказывается, в основном такие же мальчишки, как этот Тиба. Самым старшим от силы лет 25. Что они в жизни видели? Браги кружку да случайную подружку, как говорят у ландскнехтов. Впрочем, у орденских мальчишек и того, наверное, не было. Они же, помимо всего прочего, еще и монахи…. А вот, кстати, и монаха ведут. Ну, продолжим.
— Скажи, дорогой мой Тиба, ведь Ката Праведный не мог написать ничего дурного, верно?
— Конечно, не мог! — радостно согласился юноша. Наконец-то ему задали вопрос, на который легко было ответить.
— И значит, если там написано что-то дурное, это — не настоящая книга Каты Праведного. Так ведь?
— Ну, понятно, что так, благородный дон!
— Таким образом, мы легко проверим, из той ли книги Каты Праведного вам читают, — заключил Румата, и, повернувшись к монаху, сказал — дай свою книгу, почтенный.
Монах был слишком запуган, чтобы спорить.
Полистав книгу, Румата показал монаху место на одной из страниц и велел:
— Читай.
Монах откашлялся и громко начал:
«Говорит Господь.
Вы должны преследовать их, пока не выбьются из сил.
А тогда — убивайте их, сначала мужчин, потом женщин и детей.
Головы их разбейте камнями, чтобы быть уверенными.
После же скот и вещи можете забрать себе.
Но не раньше, чем убьете всех до единого.
И остерегайтесь пощадить хоть одного — а иначе будете прокляты.
И весь ваш род будет проклят до двенадцатого колена…»
— Пока достаточно, — сказал Румата и обернулся к изумленному Тибе, — что-то странное написано в этой книге. Как ты полагаешь, я сейчас поступлю хорошо, если последую тому, что прочитал монах?
— Благородный дон! Прошу, не делай этого, наверное, в книге неправильно переписана страница.
— Ладно, — согласился Румата, снова отбирая у монаха книгу, — посмотрим еще… Читай отсюда.
«Так сказал Господь: Прокляну
И проклял.
И пришли на них,
И мужчин удавили
И женщинам вспороли животы
И детей сожгли огнем
И дома разорили, а землю засыпали солью
Чтобы не росло там ни плодов, ни злаков…»
— Достаточно, — оборвал монаха Румата, — одного я не понял: разбить головы камнями или удавить. Как ты полагаешь, дорогой Тиба?
— Благородный дон! У этого монаха, наверное, неправильная книга!
— Ты так думаешь? Ну, хорошо. Эй, приведите другого монаха.
Как и следовало ожидать, вторая книга практически от первой не отличалась. Отличался монах. Он был совсем уж испуган, читал заикаясь, а Румата намеренно выбрал в книге еще более радикальную главу. К двум рекомендациям «разбить головы камнями» и «удавить» добавилась третья: «сжечь огнем, начиная от стопы».
— Достаточно, — сказал Румата, — похоже, я не зря приказал разжечь костер. Что скажешь, Тиба?
Некоторое время у юноши слишком сильно тряслась челюсть, чтобы он мог произнести членораздельные звуки, но потом он, все же, справился с собой.
— Благородный дон, вели привести какого-нибудь ученого человека! Не может быть, чтобы такое было написано в настоящей Книге.
— Действительно, это неплохая мысль, дорогой Тиба… Вы здесь, дон Пина? Очень кстати. Вас не затруднит найти высокоученого Синду и попросить, чтобы он подошел сюда?
— С удовольствием, дон Румата. Мне и самому интересно, что же на самом деле с этими странными книгами. Я-то признаться, никогда не задумывался, что в них написано. Надо же, сжигать, начиная от стопы. Чтобы просто сжигали — видел, но чтобы вот так… Я, конечно, не силен в богословии, но думаю, это не очень хорошая рекомендация.
— Почему же?
— Много времени займет, опасаюсь, что до утра не управимся — охотно пояснил капитан ландскнехтов, — на мой взгляд, сжигать такую толпу лучше целиком. Но решать, конечно, вам, Светлый.
— Я учту ваше мнение, — любезно ответил Румата, — но давайте все-таки послушаем, что скажет почтенный Синда.
— О, разумеется. По части огненного снаряда почтенный Синда — непревзойденный мастер.
С этими словами дон Пина отбыл.
Эта реплика породила яростный спор среди конвоиров. Одни утверждали, что алхимик уж точно придумает, как быстро сжечь всех пленных в соответствии с Книгой, другие настаивали на том, что все одно, до утра не управиться.
Наконец, появился Синда. Не очень скоро, но своевременно — среди пленных еще не начались истерические припадки, хотя некоторые явно были уже близки к этому.
— Приветствую вас, благородный дон. Мне сообщили, будто вас заинтересовало происхождение Книги Каты Праведного?
— Да, почтенный Синда. Видите ли, эти два монаха вычитали в книге весьма странные вещи и у нас возник спор о том, действительно ли Ката Праведный это написал. У меня, признаться, есть некоторые сомнения…
— Ваши сомнения всецело справедливы, — сказал Синда.
— Вот как? — удивился Румата, — но я же еще не сказал, в какой именно части книги.
— Это вовсе не важно, благородный дон. Как известно, Ката Праведный никак не участвовал в написании той книги, которой пользуются монахи.
— Вы говорите странные вещи, почтенный Синда. Кто же тогда написал эту книгу и где настоящая книга Каты Праведного?
— Эта книга появилась лишь через двести лет после смерти Каты Праведного, при императоре Дескаде. Император приказал, чтобы монахи составили священную книгу — и, разумеется, это было сделано. Сам же Ката Праведный вообще не писал книг.
Среди слушателей прошел нестройный ропот.
— Вы достоверно это знаете?
— Вполне достоверно, — подтвердил Синда, — как известно, Кате Праведному было откровение. Ему открылось, что святые истины нельзя записывать, потому что они сразу превратятся в ложь и святотатство.
— Не слушайте его! — выкрикнул один из монахов.
Румата медленно повернулся в его сторону.
— Ты, кажется, что-то сказал? Если так — очень зря. Потому что присутствующий здесь дон Пина весьма заинтересовался способом сожжения человека начиная со стоп.
— Я… Я молчал.
–.. И правильно делал… Простите, что перебил вас, почтенный Синда. Так что же говорил Ката Праведный?
— Он говорил всего две вещи, дон Румата. Одна — «будьте справедливыми».
— А вторая?
— Вторая — «будьте милосердными».
— И все? — спросил Румата.
— Все, — подтвердил Синда, — если его просили объяснить, в чем справедливость и в чем милосердие, он отказывался, говоря: «зачем объяснять то, что люди и сами знают».
— И книгу он не писал.
— Не писал, благородный дон.
— А вот это? — Румата протянул Синде знак трезубца.
— А это родовой герб императора Дескада. Он повелел делать его оттиск на всех священных книгах.
— Понятно. И здесь обман… Ладно, слушайте меня, парни. Я даю каждому из вас шанс. Каждый, кто будет хорошо сражаться в войске Хозяйки, после войны получит надел земли и денег, чтобы обустроить хозяйство. Кто проявит трусость или нарушит присягу … помните, этот костер разжечь недолго. Решайте — я никого не неволю.
— Я с вами, благородный дон! — пискнул Тиба, — только я не знаю, как присягать. Ордену-то на трезубце присягали…
Румата размахнулся и швырнул трезубец в костер. Затем воткнул в землю меч и сказал:
— На этом будете присягать. Берись за рукоять и повторяй за мной: я, Тиба, свободный человек и воин…
— Я, Тиба, свободный человек и воин…
— …присягаю на верность Хозяйке и Светлым,
— …присягаю на верность Хозяйке и Светлым,
