– Уже отложено и принесено. – Яков сделал шаг влево, и за его спиной оказался здоровый вещевой мешок, поверх которого лежала шинель чёрного цвета.
– Что это? – Людвиг развернул шинель с множеством сверкающих золотом пуговиц, обратил внимание на хлястик и стал прикидывать, как на такую красоту напялить кольчугу.
– Это не для боя. Под бронь – вот. – Яков улыбаясь, вынул из мешка Бренко ватный костюм лесоруба.
– И перед кем вот в этом красоваться? Перед белками? – Шинель вновь была свёрнута.
– Алексий говорил, мол, когда послы приедут или ещё кто важный, слово ещё такое, не наше …ща … парад. Наверное, что-то радостное, я так понял. Вот тогда и надевать это. – Баталер ткнул пальцем в шинель. – Тут и картинка, как всё должно быть. Я её на дереве повешу, чтобы каждый мог посмотреть.
– Повесь. По мне, так лучше девок бы привезли. Ладно, созывай народ. – Людвиг запихнул ватный костюм обратно в мешок, подхватил шинель под мышку и направился в свой шатёр. Вскоре над островом зазвенел колокол, призывая людей собраться.
Бренко отчасти был прав. Новгородцы соскучились по женскому вниманию, однако и обновкам порадовались. Лишняя одёжка не помешает. Ночи уже холодные, а с собой захватить тёплую одежду никто не догадался. Кое-кто попытался узнать, вычтут ли из жалованья стоимость привезённой амуниции, и пока ждали речи воеводы, переговаривались друг с дружкой.
– Нет, доплатят, за всё: что на тебе Пятунька – серебришком плачено. Вот только, какова красная цена этому зипуну? – С ехидцей в голосе ответил Злобко.
– Тебе серебра по ряду положили мало? Чем-то недоволен? – Яков стоял рядом с Бренко, ответа на вопрос не знал, но решил пресечь спор, переводя разговор на другую тему.
– Много серебра не бывает. Мне … хватает. Делать-то что с этим? – Ушкуйник приподнял шинель над головой.
– Положи в свой мешок. Когда скажут облачаться, тогда и наденешь. Яков! Поши людей на рыбалку, да ещё двоих в помощь суздальцам дай, а то, притихли они что-то. Остальные, кто не в дозоре сегодня, бегом оружаться. Жирка смотрю, набрали, совсем обленились. А ну, бегом! Кому сказано. – Бренко понимал, что воины должны быть заняты делом, тогда и мысли глупые в голову не лезут.
Дни пролетали незаметно. Торговые суда, стремившиеся к Волхову, завидя башню, старались обходить остров стороной. Лишь лодки местных рыбаков, вольготно курсировали, иногда причаливая к берегу: новости передать, поинтересоваться как дела, а если повезёт, то и улов продать. Вот с таким рыбаком и прибыл на Ореховый остров Ощепок, соглядатель Строгана.
– Темнеет уже, дозволь православные у вас переночевать? Я и медовушку прихватил. – Пассажир рыбака представился приказчиком, которого хозяин послал разведать настроение и нужды островитян.
– В лодке спи. Не велено никого пускать. – Пятуня дежурил у пристани, мечтая поскорее смениться и завалиться на матрац.
– Дай Бог тебе здоровья, витязь. В лодочке сосну …, придётся одному хмельное пить, не по-христиански это. – Ощепок зевнул и неспешно отправился к рыбацкой долблёнке.
Сменщик Пятуни от предложенной медовухи не отказался, упустив из вида, как добрый приказчик что-то ливанул в бурдюк с питьём. Медовуха была вкусна, пахла травами и приятно согревала, были б на острове коты, то неприменно сбежались бы на запах валерианы. Злобко отпил ещё глоток. Ноги стали ватными, остро захотелось присесть. Вот и овчина заботливо разложена, прямо как дома ….
– Задумался о чём, витязь? – Злобку кто-то пихнул в бок.
– А? Что? – Ушкуйник открыл глаза. Ощепок сидел рядом.
– Светает уже. Пора мне, спасибо что приютили, как дома буду, свечку за тебя посталю. Прощевай … витязь. – Последнее слово верный строгановский пёс сказал сквозь зубы, глумясь.
Спустя седмицу, Строган узнал, где сокрыто зерно. Сроки поставки хлеба свеям подходили к концу, надо было торопиться. Уже был собран отряд из ливонских наёмников, ожидавших команды, и тут, такая удача. Не надо платить за зерно, пять амбаров дожидаются своего нового владельца.
– Жаль, Грот пропал. Он бы подсобил с кноррами на Ладоге. – От чёртова свея не было никаких известий с начала лета.
– Хозяин, в устье Волхва четыре кнорра[25] из Бирки. Это две сотни возов. Они порожние, сам видел. – Ощепок уловил размышления Строгана и решил выслужиться.
Утром, с немецкого подворья стали отходить телеги в сторону причала, припорошенные сверху соломой. По шуму, исходившему от движущихся возков, можно было догадаться – везли железо. Нисим, стоявший рядом, на соседних мостках просто закрыл глаза. Сын Яаков уже проверил тайник под яблоней и подал знак. Не учел Строган одного: после визита Степановны малец Тришка, неусыпно следил за боярином, докладывая жене Сбыслава о всех подозрительных действиях.
– Четыре десятка, рожи злые, а в телегах сбруя. – Докладывал мальчик.
– Строган с ними поплыл? – Мила заметно нервничала. Скоро свадьба у дочери, а мужа до сих пор нет дома. Что там, в Юрьевом монастыре такого, чего нет в Новгороде?
– Не, пузатый боярин дождался пока лодки отойдут, а затем к себе в терем уехал. – Малец теребил шапку в руках, ожидая дальнейших распоряжений.
– Умничка. Всё мужу расскажу, какой ты молодец. На тебе пряник – заслужил. – Боярыня протянула мальчику угощение.
– Благодарствуйте. – Тришка взял лакомство, но не уходил. – Insel[26], это слово несколько раз повторяли немцы, когда в лодки садились.
– Вот как? Значит, они не просто к Ладоге собрались. Ой, чует моё сердце …, да что ж это я сижу тут? – Мила позабыв о мальчике, бросилась в комнату дочери. – Анисюшка, бегом за голубем, что из Юрьевого монастыря привезён был,[27] батька в беду попал.
За этого голубя, Сбыслав отдал золотой крест с самоцветами. Подобная порода ценилась на вес золота. Далеко не каждый боярин Новгорода, мог похвастаться почтовым голубем. У Якуновича их было шесть. И если почтовый середнячок мог лететь со скоростью пятьдесят вёрст в час, то сбыславские – выдавали восемьдесят. Любил птиц боярин, да что там птиц, Сбыслав любил всё, что могло летать.
Юрьевский монастырь просто очаровал меня. Особую выразительность каменным зданиям придавал естественный цвет стен, сложенных из серого и голубовато– розового известняка-ракушечника. А Георгиевская церковь, если смотреть издалека, то создавалось впечатление, что храм слеплен руками. Это как сравнивать фотографию и картину художника, где, безусловно, предпочтение отдаётся последнему. И самое главное – тишина. Людям дают подумать о Боге, помолиться и ощутить себя единым целым с природой. День ушёл на осмотр красоты, второй на знакомство с настоятелем и обширной братией. Гаврила Алексич, по моей просьбе упросил двоюродного брата дать мне в провожатые монаха, который показал каждый закуток, рассказывая о традициях, которым уже более ста лет. Одна из них связана со старинным греческим обрядом – бить в блюдо во время общей трапезы. На край стола ставилось большое блюдо с пищей, старший из братии ударял в него большой ложкой, чтение молитв прекращалось, все вставали и благословляли пищу, а затем начинали трапезу только вслед за игуменом. В наше время, для того, чтобы привлечь внимание за столом стучат ножиком по ножке бокала. Оказывается вот, откуда всё пошло.
На третий день прибыли представители сёл и деревень, закреплённых за монастырём, коим сдавали землю в аренду. Это приносило обители десятую часть дохода. Помимо этого существовали ещё несколько источников обогащения, такой как вклад 'по душе', когда прихожане делали дарения, дабы обеспечить молитвы монастырских монахов по душе умершего вкладчика и его родственников. И разумеется вклад 'для пострижения'. Богоугодным делом считалось отречься от мира через пострижение в монахи даже за несколько минут до смерти. Треть дохода приносила торговля, освобождённая от всех пошлин.
– Каждая община получит один плуг с бороной, десять кос и тридцать серпов. Стыдно сказать, многие пользуются деревянными серпами – железо дорого. – Настоятель монастыря сидел с нами за общим столом, а чуть в стороне, сутулый монах вёл бухгалтерию.
В итоге, после расчёта с ладожанами и монастырём сельскохозяйственной техники у нас не осталось вовсе. Монах с потрясающей точностью назвал количество общин, равное оставшимся плугам с боронами. Как это получилось, не знал даже и Гаврила Алексич, когда на мой вопрос о возможном сговоре просто развёл руками. Лукавить в подобных местах русский человек не может.
После обедни мне пришлось запрячь лошадь и вспахать борозду, наглядно демонстрируя работу плуга. Старосты цокали языками, тихонько переговаривались друг с дружкой, после чего испробовали сами. Сравнивать было с чем. Деревянная соха лежала поблизости. С винтом, регулирующим лемех плуга, разобрались быстро, на сохе пахарь просто изменял усилие, которое оказывал на плечи, определяя нужную глубину борозды, тут же было намного проще.
