Иванов взял хрустящие бумажки и посмотрел на Егора совершенно круглыми птичьими глазами.
— Домой зайти можно? — шёпотом спросил он.
— Можно, — разрешил добрый Егор. — Встретимся в Шереметьево.
Ясно было, что орнитолог оставит все, до центика, дома, а в джунгли Амазонии отправится с рюкзаком консервов и допотопным кипятильником. И Егор ничего не мог с этим поделать! Иванов был из тех мужчин, которые несут деньги домой, а себя — на работу.
Прошла неделя. Егора не трогали, не звонили, но он чувствовал, что тучи сгущаются. Наконец он получил сообщение, что груз прибыл в Шереметьево.
Егор въехал на летное поле и, не выходя из машины, стал ждать прибытия чартерного рейса из Бразилии. Вечерело. Мысли Егора бежали по привычному кругу. Рискованную он затеял игру… И с кем?! Эти люди вообще юмора не понимают, у них все всерьез…
Рейс прибыл. Из самолета вышел только орнитолог Иванов. Его было не узнать. На голове — сомбреро, на теле — пестрое пончо, на ногах — мокасины. Лицо — задубевшее, обветренное, с резкими мужественными морщинами. Нет, это был не Иванов. Это был хэмингуэевский герой, убивший своего первого льва. Прижимая к груди, он нес сверток в пестром индейском одеяле.
Иванов подошел к Егору и отогнул уголок одеяла. Так молодая мать хвастается перед соседками своим первенцем. Егор увидел голову попугая и услышал густой храп.
— Спит, — подтвердил Иванов. — И ещё два часа проспит.
— Спасибо, друг! — искренне воскликнул Егор, принимая на руки тяжелого «младенца».
Он отнес спящего попугая на заднее сиденье своей машины и уютно устроил в заранее припасенном футляре от контрабаса. Потом вернулся к орнитологу и произвел окончательный расчет. Иванов небрежно сунул деньги куда-то в недра пончо и махнул рукой стюардессе. К самолету спешил автокар. Стюардесса открыла грузовой люк.
Егора оглушили щебет, свист, кваканье и гортанные вопли. Грузчики таскали клетки, короба и корзины с орущими птицами.
— Что это? — опешил Егор. — Я столько не заказывал.
— Это мое, — скромно улыбнулся Иванов, нежно поглаживая клетки и корзинки. — Тукан, гоацин, гокко, урубу, а там — колибри… Семнадцать видов. Сафо спарганура, зулампис югулярис, хэлиактин корнута, топаза пелла… — перечислял он свои сокровища, закрыв глаза и нараспев, будто соловей заливался.
Ошеломленный Егор неделикатно прервал орнитологическую «Песнь Песней», пытаясь вернуть романтика на грешную землю.
— А как же таможня?! Я не могу это уладить… Надо было как-то предупредить, подготовить…
Иванов снисходительно усмехнулся и достал из-за пазухи свиток.
— Это дар вождя племени чибча лично президенту Ельцину!
Свиток развернулся, и Егор успел заметить вверху надпись. «Amiho Boris!», а внизу — жирный отпечаток пальца.
— Сейчас в зоопарк заброшу, потом — домой, а ночью — обратно, — сухо информировал Егора орнитолог. — В самолете высплюсь. Пилот! — рявкнул он на все летное поле.
Из всех самолетов высунулись пилоты.
— Wait! Here! — приказал он.
— Yes, Sir! — ответил бразильский летчик.
Из машины Егор позвонил Веронике и через нее назначил встречу с теми, кто хотел получить попугая.
Он передал им лже-Фердинанда и отправился домой, моля Бога, чтобы обман не вскрылся.
6
Софья быстро шла по тротуару, легко перебирая стройными ножками в новых сапожках — бабушка прислала из Франции. Ее радовали сапожки, и ослепительный снег, и синее небо, и какая-то особая, тихая благодать, разлитая в воздухе после вчерашней бури. В Москве никогда тихо не бывает, но пушистый свежий снег заглушил всё ненужное, пошлое, мелкое, только колокола ближней церкви торжественно гудели в ясной утренней тишине.
Из-за сугроба вышел огромный толстый кот — черный-пречерный. Хоть бы одно белое пятнышко! И специально прошел перед самым носом Сони — нагло оставляя цепочку круглых следов на блистающем нетронутом снегу…
Соня горестно посмотрела на эти враждебные следочки и вдруг поняла, что ничего, собственно говоря, хорошего, кроме новых сапожек и утренней тишины, в ее жизни, в сущности, и нет. Она остановилась. Выход был один — обойти по проезжей части.
Но только Софья ступила на дорогу, откуда ни возьмись выскочила машина. Девушка взмахнула руками, выронила папку с нотами и села в сугроб. Перед самым кончиком блестящего парижского сапожка остановилось огромное грязное колесо. Софья слегка привстала и увидела белые от страха глаза водителя. По артикуляции выразительно кривящихся губ она поняла, что тот считает ее дурой, которой надоело жить.
А Егор, в свою очередь, увидел у самого капота голову, замотанную в пушистую шаль, и с нахлобученной сверху меховой шапкой, так что заметны были лишь испуганные прекрасные глаза. Потом голова исчезла, и он в ужасе подумал, что задавил девушку. Хотел было уже выйти из машины, но девушка выползла из сугроба самостоятельно, собрала какие-то бумажки и направилась по тротуару.
Егор с облегчением посмотрел ей вслед: легкомысленный пешеход жив-здоров, координация движений не нарушена, не хромает, идет довольно быстро. В медицинской помощи не нуждается.
Софья решила вернуться домой. Не будет ей сегодня пути. А все черный кот. Нет, от судьбы не уйдешь.
Егор тем временем заворачивал во двор. Остаток ночи он провел в клинике, приняв снотворное и впав в тяжелое забытье. Утром решил съездить домой, навестить Фердинанда и объявить бедной птице о том, что ее «сняли с крючка». Егор уже решил дальнейшую судьбу и мамы, и шкафа, и попугая… Лишь его собственная судьба оставалась туманной и, откровенно говоря, несчастливой. Но и к этому человек привыкает. Можно быть несчастным и в то же время успешно заниматься практической деятельностью, хлопотать, крутиться, устраивать тысячи крупных и мелких дел… Это в старинных романах герой умирал от мук неразделенной любви. А сейчас…
Когда Егор вошел в подъезд, Соня стояла у почтовых ящиков. Увидев того самого водителя, она сделала вид, что никак не может вытащить газеты. Егор подождал ее у лифта, но она уткнулась в газету «Известия» и не трогалась с места. Егор пожал плечами и поехал один. Соня пошла пешком, чтобы не встречаться лицом к лицу с человеком, под машину которого она так нелепо шлепнулась. Она чувствовала себя ужасно глупо и неловко. Да и слушать упреки раздраженного водителя не хотелось. «Вам что, жить надоело? Да из-за таких, как вы!..»
Девушка поднялась на пятый этаж в пустую гулкую квартиру, где доживала последние дни. Все наиболее ценное уже было вывезено и отправлено в Париж, и бабушка теперь, наверное, хлопотала, расставляя свои шкатулки и вазочки и ворча на том безупречном старомодном французском языке, которого давно уже нет во Франции и который сохранили русские дворяне. Ослепительная старуха, прямая, как стрела, с пышной седой прической и котом на плече…
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
