1918
АЛЖИР И ТУНИС
От Европы стариннойОторвавшись, Алжир,Как изгнанник невинный,В знойной Африке сир.
И к Италии дальнойДивно выгнутый мысПростирает печальныйБрат Алжира, Тунис.
Здесь по-прежнему стойкиПод напором ветровБашни римской постройки,Колоннады дворцов.
У крутых побережийНа зеленом лугуЛипы, ясени те же,Что на том берегу.
И Атласа громадаТяжела и черна,Словно Сьерра-НевадаЕй от века родна.
Этих каменных скатовМы боялись, когдаВарварийских пиратовЗдесь гнездились суда.
И кровавились воды,И молил СервантесВожделенной свободыУ горячих небес.
Но Алжирского беяДни давно пронеслись.За Алжиром, слабея,Покорился Тунис.
И, былые союзыВспомнив с этой страной,Захватили французыКрай наследственный свой.
Ныне эти долиныИгр и песен приют,С крутизны КонстантиныХристиан не столкнут.
Нож кривой янычараИх не срубит головИ под пулей ЖерараПал последний из львов.
И в стране, превращеннойВ фантастический сад,До сих пор запрещенный,Вновь зацвел виноград.
Средь полей кукурузыПоднялись города,Где смакуют французыСмесь абсента и льда.
И глядят бедуины,Уважая гостей,На большие витриныЧужеземных сластей.
Но на север и нынеЮг оскалил клыки.Все ползут из пустыниРыжей стаей пески.
Вместо хижин – могилы,Вместо озера – рвы…И отходят кабилы,Огрызаясь, как львы.
Только белый боротьсяРад со всяким врагом:Вырывает колодцы,Садит пальмы кругом.
Он выходит навстречуЭтой тучи сухой,Словно рыцарь на сечуС исполинской змеей.
И, как нежные девыЗолотой старины,В тихом поле посевыИм одним спасены.
1918–1921
ЕВАНГЕЛИЧЕСКАЯ ЦЕРКОВЬ
Тот дом был красная, слепая,Остроконечная стена.И только наверху, сверкая,Два узких виделись окна.
Я дверь толкнул. Мне ясно было,Здесь не откажут пришлецу.Так может мертвый лечь в могилу,Так может сын войти к отцу.
Дрожал вверху под самым сводомНеясный остов корабля,Который плыл по бурным водамС надежным кормчим у руля.
А снизу шум взносился многий,То пела за скамьей скамья,И был пред ними некто строгий,Читавший книгу Бытия.
И в тот же самый миг безмерностьМне в грудь плеснула, как волна,И понял я, что достоверностьТеперь навек обретена.
Когда я вышел, увидалиМои глаза, что мир стал нем.Предметы мира убегали,Их будто не было совсем.
И только на заре слепящей,Где небом кончилась земля,Призывно реял уходящийФлаг неземного корабля.
1919
МОЙ ЧАС
Еще не наступил рассвет,Ни ночи нет, ни утра нет,Ворона под моим окномСпросонья шевелит крыломИ в небе за звездой звездаИстаивает навсегда.
Вот час, когда я все могу:Проникнуть помыслом к врагуБеспомощному и на грудьКошмаром гривистым вскакнуть.Иль в спальню девушки войти,Куда лишь ангел знал пути,И в сонной памяти ее,Лучом прорезав забытье,Запечатлеть свои черты,Как символ высшей красоты.
Но тихо в мире, тихо так,Что внятен осторожный шагНочного зверя и полетСовы кочевницы высот.А где-то пляшет океан,Над ним белесый встал туман,Как дым из трубки моряка,Чей труп чуть виден из песка.Передрассветный ветерокСтруится, весел и жесток,Так странно весел, точно я,Жесток – совсем судьба моя.
Чужая жизнь – на что она?Свою я выпью ли до дна?Пойму ль всей волею моейЕдиный из земных стеблей?Вы, спящие вокруг меня,Вы, не встречающие дня,За то, что пощадил я васИ одиноко сжег свой час,Оставьте завтрашнюю тьмуМне также встретить одному.
1919
КАНЦОНА
Закричал громогласноВ сине-черную соньНа дворе моем красныйИ пернатый огонь.
Ветер милый и вольный,Прилетевший с луны,Хлещет дерзко и больноПо щекам тишины.
И, вступая на кручи,Молодая заряКормит жадные тучиЯчменем янтаря.
В этот час я родился,В этот час и умру,И зато мне не снилсяПуть, ведущий к добру.
И уста мои радыЦеловать лишь одну,Ту, с которой не надоУлетать в вышину.
1919
ЕСТЕСТВО
Я не печалюсь, что с природыПокров, ее скрывавший, снят,Что древний лес, седые водыНе кроют фавнов и наяд.
Не человеческою речьюГудят пустынные ветраИ не усталость человечьюНам возвещают вечера.
Нет, в этих медленных, инертныхПреображеньях естества —Залог бессмертия для смертных,Первоначальные слова.
Поэт, лишь ты единый в силеПостичь ужасный тот язык,Которым сфинксы говорилиВ кругу драконовых владык.
Стань ныне вещью, Богом бывши,И слово вещи возгласи,Чтоб шар земной, тебя родивший,Вдруг дрогнул на своей оси.
1919
ДУША И ТЕЛО
I
Над городом плывет ночная тишь,И каждый шорох делается глуше,А ты, душа, ты все-таки молчишь,Помилуй, Боже, мраморные души.
И отвечала мне душа моя,Как будто арфы дальние пропели:«Зачем открыла я для бытияГлаза в презренном человечьем теле?
Безумная, я бросила мой дом,К иному устремясь великолепью,И шар земной мне сделался ядром,К какому каторжник прикован цепью.
Ах, я возненавидела любовь,Болезнь, которой все у вас подвластны,
Которая туманит вновь и вновьМир мне чужой, но стройный и прекрасный.
И если что еще меня роднитС былым, мерцающим в планетном хоре,То это горе, мой надежный щит,Холодное презрительное горе».
II
Закат из золотого стал как медь,Покрылись облака зеленой ржою,И телу я сказал тогда: «ОтветьНа все провозглашенное душою».
И тело мне ответило мое,Простое тело, но с горячей кровью:«Не знаю я, что значит бытие,Хотя и знаю, что зовут любовью.
Люблю в соленой плескаться волне,Прислушиваться к крикам ястребиным,Люблю на необъезженном конеНестись по лугу, пахнущему тмином.
И женщину люблю… когда глазаЕе потупленные я целую,Я пьяно, будто близится гроза,Иль будто пью я воду ключевую.
Но я за все, что взяло и хочу,За все печали, радости и бредни,Как подобает мужу, заплачуНепоправимой гибелью последней».
III
Когда же слово Бога с высотыБольшой Медведицею заблестело,С вопросом: «Кто же, вопрошатель, ты?» —Душа предстала предо мной и тело.
На них я взоры медленно вознесИ милостиво дерзостным ответил:«Скажите мне, ужель разумен пес,Который воет, если месяц светел?
Ужели вам допрашивать меня,Меня, кому единое мгновенье —
Весь срок от первого земного дняДо огненного светопреставленья?
Меня, кто, словно древо Игдразиль,Пророс главою семью семь вселенныхИ для очей которого как пыльПоля земные и поля блаженных?
Я тот, кто спит, и кроет глубинаЕго невыразимое прозванье;А вы, вы только слабый отсвет сна,Бегущего на дне его сознанья!»
1919
СЛОВО
В оный день, когда над миром новымБог склонял лицо Свое, тогдаСолнце останавливали словом,Словом разрушали города.
И орел не взмахивал крылами,Звезды жались в ужасе к луне,Если, точно розовое пламя,Слово проплывало в вышине.
А для низкой жизни были числа,Как домашний, подъяремный скот,Потому что все оттенки смыслаУмное число передает.
Патриарх седой, себе под рукуПокоривший и добро и зло,Не решаясь обратиться к звуку,Тростью на песке чертил число.
Но забыли мы, что осиянноТолько слово средь земных тревогИ в Евангелии от ИоаннаСказано, что Слово – это Бог.
Мы ему поставили пределомСкудные пределы естества,И, как пчелы в улье опустелом,Дурно пахнут мертвые слова.
1919
ЛЕС
В том лесу белесоватые стволыВыступали неожиданно из мглы,
Из земли за корнем корень выходил,Точно руки обитателей могил.
Под покровом ярко-огненной листвыВеликаны жили, карлики и львы,
И следы в песке видали рыбакиШестипалой человеческой руки.
Никогда сюда тропа не завелаПэра Франции иль Круглого Стола,
И разбойник не гнездился здесь в кустах,И пещерки не выкапывал монах.
Только раз отсюда в вечер грозовойВышла женщина с кошачьей головой,
Но в короне из литого серебра,И вздыхала, и стонала до утра,
И скончалась тихой смертью на заре,Перед тем, как дал причастье ей кюре.
Это было, это было в те года,От которых не осталось и следа,
Это было, это было в той стране,О которой не загрезишь и во сне.
Я придумал это, глядя на твоиКосы-кольца огневеющей змеи,
На твои зеленоватые глаза,Как персидская больная бирюза.
Может быть, тот лес – душа твоя.Может быть, тот лес – любовь моя,
Или, может быть, когда умрем,Мы в тот лес направимся вдвоем.
1919
