1919
ПЕРСИДСКАЯ МИНИАТЮРА
Когда я кончу наконецИгру в cache-cache[1] со смертью хмурой,То сделает меня ТворецПерсидскою миниатюрой.
И небо, точно бирюза,И принц, поднявший еле-елеМиндалевидные глазаНа взлет девических качелей.
С копьем окровавленным шах,Стремящийся тропой невернойНа киноварных высотахЗа улетающею серной.
И ни во сне, ни наявуНе виданные туберозы,
И сладким вечером в травуУже наклоненные лозы.
А на обратной стороне,Как облака Тибета, чистой,Носить отрадно будет мнеЗначок великого артиста.
Благоухающий старик,Негоциант или придворный,Взглянув, меня полюбит вмигЛюбовью острой и упорной.
Его однообразных днейЗвездой я буду путеводной,Вино, любовниц и друзейЯ заменю поочередно.
И вот когда я утолюБез упоенья, без страданьяСтаринную мечту мою —Будить повсюду обожанье.
1919
* * *
С тобой мы связаны одною цепью,Но я доволен и пою.Я небывалому великолепьюЖивую душу отдаю.А ты поглядываешь исподлобьяНа солнце, на меня, на всех,Для девичьего твоего незлобьяВселенная – пустой орех.
И все-то споришь ты, и взоры строги,И неудачней с каждым днемЗамысловатые твои предлоги,Чтобы не быть со мной вдвоем.
1920
* * *
От всех заклятий Трисмегиста —Орфеевых алмазных словДля твари, чистой и нечистой,Для звезд и адовых столбов
Одно осталось. Но могучеОно как ты. Ему даноИ править молнией летучей,И воду претворять в вино.
И все мы помним это имя,Но только редко говорим.Стыдимся мы входить слепымиВ сияющий Иерусалим.
Ты, стройная, одно несмелоСказала: «Вот пришла любовь!»И зазвенела, и запела,Ожила огненная кровь.
Я на щеке твоей, согретойЛучами солнца, целовалИ тени трав, и пламень лета,И неба синего кристалл.
1919
* * *
Если плохо мужикам,Хорошо зато медведям,Хорошо и их соседямИ кабанам, и волкам.
Забираются в овчарни,Топчут тощие овсы —Ведь давно издохли псы,На войну угнали парней.
И в воде озер, морейДаже рыба издерзела,Рыло высунула смело,Ловит мух и комарей.
Будет! Всадники – конь о конь!Пешие – плечо с плечом!Посмотрите: в Волге окунь,А в Оке зубастый сом.
Скучно с жиру им чудесить,Сети ждут они давно.Бросьте в борозду зерно —Принесет оно сам-десять.
Потрудись, честной народ,У тебя ли силы мало?И наешься до отвала,Не смотря соседу в рот.
1919
ЗАБЛУДИВШИЙСЯ ТРАМВАЙ
Шел по улице я незнакомойИ вдруг услышал вороний грай,И звоны лютни, и дальние громы, —Передо мною летел трамвай.
Как я вскочил на его подножку,Было загадкою для меня,В воздухе огненную дорожкуОн оставлял и при свете дня.
Мчался он бурей темной, крылатой,Он заблудился в бездне времен…Остановите, вагоновожатый,Остановите сейчас вагон.
Поздно. Уж мы обогнули стену,Мы проскочили сквозь рощу пальм,Через Неву, через Нил и СенуМы прогремели по трем мостам.
И, промелькнув у оконной рамы,Бросил нам вслед пытливый взглядНищий старик, – конечно, тот самый,Что умер в Бейруте год назад.
Где я? Так томно и так тревожноСердце мое стучит в ответ:Видишь вокзал, на котором можноВ Индию Духа купить билет?
Вывеска… кровью налитые буквыГласят – зеленная, – знаю, тутВместо капусты и вместо брюквыМертвые головы продают.
В красной рубашке, с лицом, как вымя,Голову срезал палач и мне,Она лежала вместе с другимиЗдесь, в ящике скользком, на самом дне.
А в переулке забор дощатый,Дом в три окна и серый газон…Остановите, вагоновожатый,Остановите сейчас вагон.
Машенька, ты здесь жила и пела,Мне, жениху, ковер ткала,Где же теперь твой голос и тело,Может ли быть, что ты умерла!
Как ты стонала в своей светлице,Я же с напудренною косойШел представляться ИмператрицеИ не увиделся вновь с тобой.
Понял теперь я: наша свобода —Только оттуда бьющий свет,Люди и тени стоят у входаВ зоологический сад планет.
И сразу ветер знакомый и сладкий,И за мостом летит на меняВсадника длань в железной перчаткеИ два копыта его коня.
Верной твердынею православьяВрезан Исакий в вышине,Там отслужу молебен о здравьиМашеньки и панихиду по мне.
И все ж навеки сердце угрюмо,И трудно дышать, и больно жить…Машенька, я никогда не думал,Что можно так любить и грустить.
1919
У ЦЫГАН
Толстый, качался он, как в дурмане,Зубы блестели из-под хищных усов,На ярко-красном его доломанеСплетались узлы золотых шнуров.
Струна… и гортанный вопль… и сразуСладостно так заныла кровь моя,Так убедительно поверил я рассказуПро иные, родные мне края.
Вещие струны – это жилы бычьи,Но горькой травой питались быки,Гортанный голос – жалобы девичьиИз-под зажимающей рот руки.
Пламя костра, пламя костра, колонныКрасных стволов и оглушительный гик,Ржавые листья топчет гость влюбленный,Кружащийся в толпе бенгальский тигр.
Капли крови текут с усов колючих,Томно ему, он сыт, он опьянел,Ах, здесь слишком много бубнов гремучих,Слишком много сладких, пахучих тел.
Мне ли видеть его в дыму сигарном,Где пробки хлопают, люди кричат,На мокром столе чубуком янтарнымЗлого сердца отстукивающим такт?
Мне, кто помнит его в струге алмазном,На убегающей к Творцу реке,Грозою ангелов и сладким соблазномС кровавой лилией в тонкой руке?
Девушка, что же ты? Ведь гость богатый,Встань перед ним, как комета в ночи.Сердце крылатое в груди косматойВырви, вырви сердце и растопчи.
Шире, все шире, кругами, кругамиХоди, ходи и рукой мани,Так пар вечерний плавает лугами,Когда за лесом огни и огни.
Вот струны-быки и слева и справа,Рога их – смерть и мычанье – беда,У них на пастбище горькие травы,Колючий волчец, полынь, лебеда.
Хочет встать, не может… кремень зубчатый,Зубчатый кремень, как гортанный крик,Под бархатной лапой, грозно подъятой,В его крылатое сердце проник.
Рухнул грудью, путая аксельбанты,Уже ни пить, ни смотреть нельзя,Засуетились официанты,Пьяного гостя унося.
Что ж, господа, половина шестого?Счет, Асмодей, нам приготовь!Девушка, смеясь, с полосы кремневойУзким язычком слизывает кровь.
1920
СЕНТИМЕНТАЛЬНОЕ ПУТЕШЕСТВИЕ
I
Серебром холодной зариОзаряется небосвод.Меж Стамбулом и СкутариПробирается пароход.Как дельфины, пляшут ладьи,И так радостно солоныМолодые губы твоиОт соленой свежей волны.Вот, как рыжая грива льва,Поднялись три большие скалы —Это Принцевы островаВыступают из синей мглы.В море просветы янтаряИ кровавых кораллов лес,Иль то розовая заряУтонула, сойдя с небес?
Нет, то просто красных медузПроплывает огромный рой,Как сказал нам один француз, —Он ухаживал за тобой.Посмотри, он идет опятьИ целует руку твою…Но могу ли я ревновать —Я, который слишком люблю?..Ведь всю ночь, пока ты спала,Ни на миг не мог я заснуть,Все смотрел, как дивно белаС царским кубком схожая грудь.И плывем мы древним путемПерелетных веселых птиц,Наяву, не во сне мы плывемК золотой стране небылиц.
II
Сеткой путаной мачт и рейИ домов, сбежавших с вершин,Поднялся пред нами Пирей,Корабельщик старый Афин.Паровоз упрямый, пыхти!Дребезжи и скрипи, вагон!Нам дано наконец прийтиПод давно родной небосклон.Покрывает июльский дождьЖемчугами твою вуаль,Тонкий абрис масличных рощНам бросает навстречу даль.Мы в Афинах. Бежим скорейПо тропинкам и по скалам:За оградою тополейВстал высокий мраморный храм,Храм Палладе. До этих порТы была не совсем моя.Брось в расселину луидор —И могучей станешь, как я.Ты поймешь, что страшного нетИ печального тоже нет,И в душе твой вспыхнет светСамых вольных Божьих комет.Но мы станем одно вдвоемВ этот тихий вечерний час,И богиня с длинным копьемПовенчает для славы нас.
III
Чайки манят нас в Порт-Саид,Ветер зной из пустыни донес.Остается направо Крит,А налево милый Родос.Вот широкий Лессепсов мол,Ослепительные дома,Гул, как будто от роя пчел,И на пристани кутерьма.Дело важное здесь нам есть —Без него был бы день наш пуст —На террасе отеля сестьИ спросить печеных лангуст.Ничего нет в мире вкуснейРозоватого их хвоста,Если соком рейнских полейПряность легкая полита.Теплый вечер. Смолкает гам,И дома в прозрачной тени,По утихнувшим площадямМы с тобой проходим одни.Я рассказываю тебе,Овладев рукою твоей,О чудесной, как сон, судьбе,О твоей судьбе и моей.Вспоминаю, что в прошлом былМесяц черный, как черный ад,Мы расстались, и я манилЛишь стихами тебя назад.Только вспомнишь – и нет вокругТонких пальм, и фонтан не бьет,Чтобы ехать дальше на юг,Нас не ждет большой пароход.Петербургская злая ночь;Я один, и перо в руке,И никто не может помочьБезысходной моей тоске.Со стихами грустят листы,Может быть, ты их не прочтешь…Ах, зачем поверила тыВ человечью скучную ложь?
Я люблю, бессмертно люблюВсе, что пело в твоих словах,И скорблю, смертельно скорблюО твоих губах-лепестках.Яд любви и позор мечты!Обессилен, не знаю я —Что же сон? Жестокая тыИли нежная и моя?
1920
