Другие капитаны играли в карты за складным столиком, кое-как примостившись у трубы камбуза.
Лоуренс вручил свои письма Харкорт.
– Спасибо, что взялись их доставить, – сказал он и сел, тяжело переводя дух.
– Мне очень жаль, Лоуренс, – ответила она, кладя толстый пакет в свою полевую сумку. – Вам здесь устроили настоящую бойню.
– Трусливая вылазка, – покачал головой Беркли. – Подкрадываться к противнику ночью достойно скорее шпионов, чем храбрых солдат.
Лоуренс, благодарный им за сочувствие, был слишком подавлен, чтобы поддерживать разговор. Он и так уже простоял на ногах целый час, пока за борт отправляли тела погибших. Всех покойников зашили в их полотняные гамаки. Грузом для моряков служили пушечные ядра, для авиаторов – оболочки бомб. Райли медленно читал текст похоронной службы.
Остаток утра он вместе с Феррисом, перешедшим теперь в чин второго лейтенанта, просматривал удручающе длинный список потерь. Грэнби был ранен в грудь из мушкета. Пуля, к счастью, повредила только ребро, но он потерял много крови, и его лихорадило. Второго лейтенанта Эванса со сложным переломом ноги собирались отправить обратно в Англию. Мартин не внушал опасений, но из-за опухшей челюсти не мог говорить и временно окривел.
Еще двое верховых получили менее серьезные раны. В стрелковой команде убили Доннела и ранили Данна. У низовых погиб Миггси. От одного пушечного ядра пало сразу четверо портупейщиков: смерть настигла их под палубой, куда они убирали лишнее оснащение. Морган, несший коробок с пряжками, тоже там оказался.
– Я оставлю вам Портиса и Макдонага, – предложил Беркли, словно читая по лицу Лоуренса. Этих двух верховых из экипажа Отчаянного перевели на Максимуса во время неразберихи с китайцами.
– Но ведь у вас самих большие нехватки. Я не могу грабить Максимуса, пока вы участвуете в боевых действиях.
– Транспорт из Галифакса, «Вильгельм Оранский», везет нам с десяток парней. Можете спокойно взять обратно своих.
– Мне не хочется спорить с вами – видит Бог, нас здорово потрепало. Однако транспорт может задержаться на целый месяц.
– Вы были внизу и потому не слышали нашего разговора с Райли, – сказал Уоррен. – «Вильгельм» замечен несколько дней назад, он уже близко. Мы отправили за ним Чинери с Дульцией; транспорт зайдет сюда и увезет нас домой вместе с ранеными. Вашей посудине, по словам Райли, тоже кое-что требуется. Дерево какое-то, так, Беркли?
– Рангоутное, – подсказал Лоуренс. При свете дня стало видно, как сильно пострадали реи от ночного обстрела. – Будет большим облегчением, если «Вильгельм» чем-то поделится с нами. Но корабль, Уоррен, не следует называть посудиной.
– Подумаешь, важность, – не смутился тот. – С виду это настоящая большая лохань, хотя для Максимуса и она маловата – того и гляди в воду свалится.
– А вот и нет! – Высказав это возражение, Максимус все-таки оглянулся на свою тыльную часть, убедился, что подобная опасность ему не грозит, и заснул опять.
Лоуренс, чувствуя, что битва проиграна заранее, промолчал.
– Значит, вы на время останетесь с нами?
– Только до завтра, – ответила Харкорт. – Если «Вильгельм» запоздает, нам придется лететь. Не хотелось бы утомлять драконов, но оставлять Лентона без поддержки и вовсе нельзя. Он и так уже, наверно, понять не может, куда мы делись. Мы вылетели, чтобы проделать ночные маневры вместе с флотом у Бреста, и тут увидели вашу пальбу – ни дать ни взять годовщина Порохового заговора.
Райли, разумеется, пригласил к обеду и воздушных капитанов, и пленных французских офицеров. Харкорт, не желая, чтобы посторонние узнали, что она женщина, отговорилась морской болезнью. Беркли, молчун по природе, произносил за один раз не более пяти слов, но Уоррен любил поговорить, особенно после пары бокалов крепкого вина, а у Саттона имелся запас анекдотов, исправно служивший ему уже тридцать лет. Они двое в основном и поддерживали беседу – энергично, хотя и не слишком связно.
Подавленные французы сидели тихо, британские моряки тоже не блистали красноречием. Лорд Парбек был чопорен, Макриди мрачен; даже Райли постоянно впадал в несвойственное ему молчание и явно чувствовал себя очень неловко.
– Лоуренс, – сказал Уоррен на драконьей палубе, когда они пили кофе, – не хотелось бы обижать ваших прежних сослуживцев, но Боже ты мой! Можно подумать, мы нанесли им смертельное оскорбление, а не вызволили из беды, позволив сохранить приличное количество крови.
– Должно быть, они полагают, что мы могли это сделать чуть раньше. – Саттон, прислонившись к своей Мессории, раскурил сигару. – А так мы не только лишили их заслуженной славы, но еще и забрали у них часть призовых. Хочешь нюхнуть, моя девочка? – Он поднял сигару так, чтобы Мессория могла втянуть в себя дым.
– Могу заверить, что вы оба неправы, – ответил им Лоуренс. – Если б вы не подоспели, мы бы ни за что не захватили этот фрегат; он не получил сильных повреждений и мог уйти от нас в любую минуту. Каждый человек на борту был просто счастлив, увидев вас. – Он предпочел бы не вдаваться в объяснения, но если бы он промолчал, у авиаторов сложилось бы самое нелестное мнение об офицерах «Верности». – Дело в том, что мы еще до вашего появления потопили их второй фрегат, «Валери», вместе со всей командой.
Поняв, как удручен этим сам Лоуренс, капитаны перестали ему докучать. Уоррен, кажется, был не прочь спросить о чем-то еще, но Саттон толкнул его локтем и послал вестового за колодой карт. Харкорт присоединилась к ним, и они, как обычно, сели играть в «спекуляцию». Лоуренс допил свой кофе и потихоньку ушел.
Отчаянный, сидя, оглядывал пустой океан. Он проспал весь день, а потом еще раз сытно поел. Подставив Лоуренсу переднюю лапу, он тихо вздохнул и свернулся кольцом.
– Не принимай это очень уж близко к сердцу. – Сам Лоуренс так и не сумел последовать совету, который давал сейчас – но он боялся, что размышления о потопленном корабле вгонят Отчаянного в меланхолию. – С обоими фрегатами на плаву мы были под угрозой захвата; французы потушили бы все огни, и Лили с остальными не нашла бы нас в темноте. Ты спас много жизней, не говоря уже о самой «Верности».
– А я и не чувствую себя виноватым, – сказал Отчаянный. – Я не хотел топить этот корабль, но не жалею, что потопил. Они собирались убить моих авиаторов – этого я не мог им позволить. Только вот наши моряки теперь смотрят на меня как-то странно и стараются не подходить близко.
Лоуренс не стал размениваться на ложные утешения. Моряки предпочитают видеть в драконе боевую машину, что-то вроде корабля, который дышит и умеет летать, орудие, полностью подчиненное человеческой воле. Они понимают, что этот зверь невероятно силен – еще бы, при такой-то величине; если его из-за этого и боятся, то так, как можно бояться очень сильного и свирепого человека. «Божественный ветер» – дело другое. В нем есть нечто потустороннее, и гибель «Валери» слишком уж напоминает древние предания о карающем небесном огне.
Ночные события и Лоуренсу вспоминались, как тяжелый кошмар: веселые залпы разноцветных ракет, красное зарево пушек, белесые глаза флер-де-нюи в темноте, едкий дым и огромный вал, падающий, как занавес в театре. Он погладил лапу Отчаянного, и они стали смотреть на пенный след за кормой.
– Парус! – послышалось ранним утром, когда стало светать.
«Вильгельм Оранский» показался на горизонте, в двух румбах по носу справа. Райли, щурясь, смотрел на него в трубу.
– Будем свистать матросов на завтрак раньше обычного: он подойдет к нам задолго до девяти.
С «Шантез», оказавшейся между двумя кораблями, уже окликали заокеанский транспорт. Трофейному фрегату предстояло идти в Англию с пленными на борту. День обещал быть ясным и очень холодным, топсели и брамсели «Шантез» весело белели на густой зимней синеве неба. Транспортам редко доводится брать трофеи – команде «Верности» полагалось бы ликовать. Быстроходный парусник с сорока четырьмя пушками будет, конечно же, выкуплен для службы Британии, и за каждого пленника тоже выплатят премию. Но угнетенное состояние еще не прошло, и на «Верности» было тихо. Лоуренс, которому тоже неважно спалось, стоял на баке и тоскливо смотрел, как подходит «Вильгельм Оранский». Скоро они вновь останутся в полном одиночестве.
