– Доброе утро, капитан, – сказал ему Хэммонд. Лоуренс не слишком старался скрывать свою неприязнь к этому человеку, но Хэммонд, ничего не замечая, смотрел на «Шантез», и его радость граничила с неприличием. – Лучшего начала для путешествия нельзя и желать.
Плотник и его помощники чинили палубу неподалеку от них. Один из матросов, Леддоуз, взятый на Спитхеде и уже зарекомендовавший себя как корабельный шут, при этих словах поднял голову и воззрился на Хэммонда с откровенным неодобрением. Плотник Эклоф, большой молчаливый швед, хватил его кулаком по спине и заставил вернуться к работе.
– Отчего же, – сказал Лоуренс. – Линейный корабль в качестве трофея был бы желательнее.
– Нет-нет, – ответил Хэммонд, не поняв сарказма. – Все просто отлично. Вы знаете, что французское ядро пробило каюту принца насквозь? Один из его гвардейцев убит, другой, тяжело раненный, умер ночью. Принц, насколько я могу судить, в ярости. Французский флот за одну ночь принес нам больше пользы, чем целые месяцы дипломатии. Не представить ли ему капитана трофейного корабля, как вы думаете? Я, конечно, сказал, что на нас напали французы, но предъявить доказательства никогда не мешает.
– Мы не римские триумфаторы, чтобы гонять пленных офицеров туда-сюда. – Однажды Лоуренс сам попал в плен. Он тогда был совсем еще юным мичманом, но до сих пор помнил изысканную вежливость французского капитана, совершенно серьезно взявшего с мальчишки честное слово.
– Да, это выглядело бы не слишком красиво, – с сожалением признал Хэммонд. – Тем не менее жалко упускать…
– Это все? – спросил Лоуренс, чтобы прервать неприятный ему разговор.
– О… простите, что я вмешиваюсь в ваши дела… Я, собственно, хотел сообщить, что принц желает вас видеть.
– Благодарю вас, сэр, – решительно поставил точку Лоуренс.
Хэммонд, как видно, хотел сказать еще что-то: быть может, попросить Лоуренса отправиться к принцу немедленно или дать какой-то совет – но не посмел и ограничился коротким поклоном.
Лоуренс не имел ни малейшего желания разговаривать с Юнсином, зная, что тот его ни во что не ставит – и от того, что пришлось ковылять на корму, настроение у него не улучшилось. На предложение подождать в прихожей он бросил:
– Пусть пришлет человека, когда сможет меня принять. – Последовало легкое замешательство – кто-то даже загородил собой выход, – но вслед за этим Лоуренса сразу провели в большую каюту.
Там, одна против другой, зияли две большие дыры. Их заткнули голубым шелком, чтобы не дуло, однако исписанные пергаменты на стенах все же шелестели от сквозняка. Юнсин, держась очень прямо, сидел в кресле, задрапированным красной материей, у лакового столика для письма; его кисточка, несмотря на легкую качку, выводила иероглифы без помарок, как по линейке.
– Вы хотели видеть меня, сэр, – сказал Лоуренс.
Юнсин дописал строчку, отложил кисть, взял из блюдечка с красными чернилами каменную печать и приложил к листу. Затем сложил страницу и вместе с другой такой же завернул в вощеную ткань.
– Фен Ли, – позвал он.
Лоуренс вздрогнул, только сейчас заметив в углу человека в скромной темно-синей одежде. Фен был высок ростом, но гнулся так низко, что Лоуренс видел только безупречный круг его бритой макушки. Он мельком, с заметным любопытством глянул на посетителя, убрал столик, не пролив ни капли чернил, подал принцу ножную скамеечку и снова ушел в свой угол: Юнсин, видимо, не намеревался отсылать его прочь. Принц не предложил Лоуренсу сесть, хотя в каюте стояли еще два стула, и это сразу определило тон предстоящей беседы.
– Несмотря на то что вас взяли только по необходимости, – начал принц, – вы продолжаете навязывать свое общество Лун Тен Сяну и обращаетесь с ним, как со своей собственностью. В итоге случилось худшее: вследствие вашей злонамеренной безответственности он получил тяжелую рану.
Лоуренс стиснул губы, опасаясь ответить как-нибудь нецивилизованно. Он корил себя с той самой минуты, как ядро ударило в грудь Отчаянного, но выслушивать выговор принца не имел никакой охоты.
– Это все? – спросил он.
Юнсин, вероятно, ожидал, что он станет пресмыкаться или просить прощения – его краткий вопрос разгневал принца еще сильнее.
– Неужели у вас нет вовсе никаких принципов? Я вижу, вы совсем не раскаиваетесь; послать Лун Тен Сяна на смерть для вас все равно что загнать коня. Не смейте более подниматься с ним в воздух и не подпускайте к нему своих грубых слуг. Я поставлю вокруг него собственную охрану…
– Идите вы к черту, сэр! – Юнсин скорее опешил, чем оскорбился. – И если хоть кто-нибудь из ваших солдат сунется на мою палубу, – добавил Лоуренс, – я велю Отчаянному скинуть их за борт. Всего хорошего.
Он откланялся и вышел, не дожидаясь ответа, если таковой и последовал. Слуги смотрели на него во все глаза, но больше не пытались ему помешать. Он принуждал себя шагать быстро, и эта бравада дорого ему стоила. Когда он добрался до своей каюты на другом конце этого немыслимо длинного корабля, нога тряслась и подламывалась. Лоуренс рухнул на стул, утихомирил расходившиеся нервы стаканом вина. Возможно, он говорил сгоряча, но ничуть не жалел о том, что сказал. Пора наконец Юнсину узнать, что не все британские офицеры и джентльмены готовы потворствовать его тираническим выходкам.
При всей этой похвальной твердости он не мог не признать: его бесстрашие проистекает большей частью из сознания, что в главном – в том, что их с Отчаянным следует разлучить, – Юнсин все равно не уступит. Министерство в лице Хэммонда, возможно, и получит кое-что за свою услужливость, а ему, Лоуренсу, терять нечего. Заново угнетенный этой мыслью, он отставил стакан и стал растирать водруженную на сундук ногу. Пробило шесть склянок, где-то заверещала дудка. Матросы собирались на завтрак, с камбуза пахло крепким, только что заваренным чаем.
Когда Лоуренс допил свой стакан, боль и дрожь в ноге немного прошли, и он добрел до каюты Райли. Он хотел попросить, чтобы караул из морских пехотинцев не пускал китайцев на палубу, но у капитана уже сидел Хэммонд. Лицо дипломата выражало тревогу и чувство вины.
– Лоуренс, – сказал Райли, предложив ему стул, – у нас с Хэммондом состоялся разговор касательно пассажиров. Он обратил мое внимание на то, что после известия об ост-индских судах их совершенно не выпускают на палубу. Все семь месяцев так продолжаться не может – мы должны позволить им дышать свежим воздухом. Уверен, что вы не станете возражать, если они будут выходить на драконью палубу; к матросам им лучше не приближаться.
Райли не мог выбрать худшего времени, чтобы выступить с таким предложением. Во взгляде, которым Лоуренс одарил Хэммонда, раздражение смешивалось с чем-то вроде отчаяния. Этот молодой человек начинал представляться Лоуренсу каким-то злым гением, вестником несчастья. Долгое путешествие, сопровождаемое чередой его дипломатических махинаций, не сулило ничего доброго.
– Извините, что причиняю вам неудобство, – продолжал Райли, видя, что Лоуренс медлит с ответом, – но другого выхода я просто не вижу. Места там как будто довольно?
Спорить с этим не приходилось. Поскольку авиаторов на корабле немного, а моряков почти полный комплект, нечестно было бы отбирать у команды ее собственное пространство – это лишь ухудшило бы и без того напряженную обстановку. В практическом смысле Райли рассуждал совершенно здраво и как капитан корабля имел полное право решать, где прогуливаться его пассажирам, – но угроза Юнсина превратила этот вопрос в дело принципа. Лоуренс признался бы во всем Райли, не будь здесь Хэммонда, но сейчас…
– Возможно, капитан Лоуренс опасается, – торопливо заметил дипломат, – что дракона будет раздражать их присутствие. Не отгородить ли для них какой-то участок палубы? Можно, например, протянуть веревку или провести краской черту…
– Это будет замечательно, если вы, мистер Хэммонд, объясните им необходимость такого разграничения, – ответил Райли.
Лоуренс не мог протестовать без всяких на то оснований и не хотел ничего объяснять при Хэммонде – да и что пользы было протестовать? Райли, возможно, посочувствовал бы ему – хотя Лоуренс вдруг усомнился в этом, – но иного выхода у них в самом деле не было.
