— Машка, — отрываюсь от нее и покрываю поцелуями щеки, скулы, перехожу на шею. — Машка, ты мне крышу сносишь, я ничего поделать с собой не могу.
— Яр… — она стонет тихонько, и прижимается еще ближе ко мне, когда я отрываюсь от шеи и снова целую в губы.
Это сумасшествие. Мы сумасшедшие абсолютно точно. Потому что стонем тихо друг другу в губы, потому что целуемся так, словно нам это позволено, потому что мерзнем на балконе, но уйти отсюда и оторваться друг от друга просто не находим сил.
На краю сознания бьется мысль о том, что срочно нужно всё это остановить, но я отмахиваюсь от нее и пускаю всё на самотек.
Машка целует мои скулы и щеки, когда я опускаю голову снова и касаюсь губами и языком тонких девичьих ключиц и хрупкой шеи. Она такая вкусная, что я схожу с ума. И не аромат ягодного геля для душа делает ее такой вкусной. Это именно ее вкус. Её кожи. Неповторимый. Сладкий.
Я прижимаю Машу к себе катастрофически близко, она уже стоит на диванчике на коленях, чтобы была возможность максимально сократить расстояние. Сжимаю руками талию, вожу ладонями по спине, а потом замираю, потому что…
Потому что её чертово полотенце падает. Вместе с моей выдержкой.
Потому что даже намека на белье под этим чертовым полотенцем нет.
Я дышу. Кажется. По крайней мере я очень стараюсь. Машка зависает точно как и я, не убирая рук от моей головы.
Её грудь в катастрофической близости от моих губ. Я могу наклонить голову и захватить ее соски в плен одним коротким движением, но мне нужно держаться.
Дыхание слишком громкое, я замечаю мурашки на ребрах и животике Маши, опускаю взгляд ниже и окончательно дохну.
Твою. Мать.
Просто твою. Чёртову. Мать.
— Маша, уходи спать, быстро, — говорю ей, прижимаясь лбом к ее плечу. Закрываю глаза, чтобы не соблазняться, но талию не нахожу сил отпустить. — Просто уйди и ляг спать, и мы сделаем вид, что ничего не было, ладно?
— Я не собираюсь…
— Маша! — рявкаю, перебивая ее. Поднимаю голову, снова глаза в глаза. Вынос мозга.
— Я сказала, что я не собираюсь делать вид, что ничего не было. А еще, — она переводит дыхание и кладет ладошку мне на щеку, — а еще я сказала, что не собираюсь уходить от тебя сейчас.
— Я сгорю в аду, — говорю сквозь зубы, зажмуриваюсь и сжимаю челюсти.
— Я хочу сгореть с тобой.
И… всё.
Просто нахрен всё. Выдержку, весь мир, осуждающих, непонимающих. Всех до единого. Нахрен. В ту же секунду.
Глава 17. Ярослав
Я уже ненавижу себя за то, что делаю, но это чувство — ничто, по сравнению с тем, что я чувствую, выцеловывая ключицы Машки.
Она сладкая на вкус, как самый восхитительный десерт в мире, его хочется пробовать без остановки, кусать, целовать, облизывать и закатывать глаза от наслаждения.
Я уже ненавижу себя за всё то, что собираюсь делать и, черт возьми, делаю, но я реально не могу остановиться. Это похоже на одержимость, в меня словно вселился кто-то, кто управляет моими эмоциями, я не в силах удержать самого себя.
Стоны Машки только подогревают и добивают и без того уже убитую выдержку. Она жмется так близко, словно я сейчас — единственное, что ей нужно в этой жизни. Как бы я этого хотел…
Машка тёпленькая, как счастье, но дрожит как на морозе и покрывается вся мурашками. Я пытаюсь согреть: вожу горячими ладонями по бедрам и плечам, но, кажется, это действует на ее дрожь только хуже, ни на йоту не унимая ее.
Я уже ненавижу себя за то, что опускаю Машу спиной на диван и прокладываю дорожку поцелуев к ее груди, но оторваться от нее и уйти к себе в комнату сродни пытки.
Ее грудь в моих руках, сосков касаюсь языком и губами, осторожно прикусываю зубами и зажимаю Машке рот ладонью, когда с ее губ срывается первый стон.
— Тише, малышка, если внизу открыты окна, то нас может быть слышно, — бормочу в ее животик, опускаясь поцелуями ниже и ниже.
Меня колотит. От ощущений, от их яркости, от остроты наслаждения и того, что Маша наконец-то в моих руках. Я не могу поверить в происходящее, но судя по тому, как Машка впивается пальцами в мои волосы на затылке — это правда происходит. Чёрт… Что я творю.
— Идем в комнату, — доносится до слуха тихий шепёт и я поднимаю голову, словив себя на мысли, что уже целую Машкины бедра. Мать твою, я даже не успеваю за своими действиями, так улетаю сознанием куда-то за пределы вселенной. — Пожалуйста, вдруг правда услышат…
Я киваю. Она права, вытворять то, что мы делаем, на открытом балконе, слишком рискованно.
Словно в комнате у нас не будет никакого риска, конечно.
Я киваю еще раз и встаю, подавай Машке руку. Это идеальный момент прекратить это безумие и сбежать. Закончить всё, практически не начав, не дать случиться тому, что случиться уж точно никак не должно.
Укутываю ее в полотенце, в котором она пришла, накидываю на плечи плед, пока она стоит покорно рядом и смотрит мне прямо в глаза. Я же, трусливо избегаю этого контакта.
Потому что я ненавижу себя за то, что творю.
В голове возникает план: отвести ее в комнату, уложить в кровать, поцеловать в лоб на ночь и сбежать, пожелав сладких снов. Возбуждение как раз спадет, пока мы будем медленно идти в ее комнату, и несостоявшийся секс не станет ни для кого из нас трагедией.
В крайнем случае, всегда можно помастурбировать. Это точно лучше, чем трахать собственную сестру.
Машка вцепляется в руку намертво, переплетает наши пальцы и идет в сторону своей комнаты. Открывает балкон, проходит первой, всё еще держа меня за руку, а потом, как только я прикрываю дверь…
Чёрт. Она сведет меня с ума, клянусь.
Она толкает меня к стене, срывает с себя полотенце и прижимается всем телом, сразу набрасываясь с поцелуем. Я пару секунд борюсь с собой, а затем снова все стены падают. Я снова падаю. Позорно, не сумев справиться с самим собой, прямо к ее ногам падаю и скулю побитым щеночком, выпрашивая ласку.
— Думал, я такая глупая? — шепчет Машка. Она ниже меня, но смотрит словно свысока. Губы красные от поцелуев, пальцы подрагивают, а взгляд горит сумасшедшим огнем. В нем пламя, искры от которого летят точно нам на кожу и оставляют легкие ожоги, покалывая. Мы горим в нем, кричим от боли, но горим вместе, и это приносит наслаждение.
Через секунду у стены уже Маша, а я продолжаю исследовать ее тело губами. Она улыбается так красиво, что у меня челюсти сводит от желания, а член в штанах напрягается почти до боли.
Я не трону ее, конечно. Во-первых, у меня под рукой нет резинок, во-вторых, это будет ровно та грань, перейдя которую будет уже совсем край.
Сейчас мы ходим по самому краю, сваливая в бездну обрушивающиеся камушки. И до падения остаются считанные миллиметры.
Огромная глыба падает вниз, когда я накрываю ладонью промежность Машки, а губами вцепляюсь в губы, жадно сминая те и покусывая. Машка стонет, задыхается, старается быть тише, пока я аккуратно провожу пальцами по половым губам и клитору, сходя с ума от того, насколько эта ведьма мокрая для меня…
Это в очередной раз сносит крышу. В сотый уже, наверное. Но я ничего не могу с собой поделать.
Именно поэтому я спускаюсь поцелуями к шее, а одним пальцем проникаю внутрь. Горячая, влажная, невероятная. Для меня. Вся моя, каждый клеточкой только моя.
Запрокидывает голову, ударившись затылком об стену, открывает рот и зажмуривается, испытывая наслаждение. Я подарю тебе звезды, малышка, а потом сожру себя за это.
Губы ниже — я по очереди провожу языком по соскам, добавляя второй палец.
Ловлю движение: Машка закрывает рот ладонью, чтобы не вскрикнуть, и выгибается ко мне, прося большего.
Я даю.
Опускаюсь на колени перед ней, готовый делать это круглые сутки, и приникаю губами к жаждущему лону.
Это нереально. Это взрыв мозга. Это какой-то гребаный апокалипсис. Разрыв всех шаблонов. Абсолютное сумасшествие.
Она дрожит так сильно, словно у нее зашкаливает температура. Еще сильнее прижимает ладошку ко рту, а второй гладит меня по затылку, царапая кожу ноготками.
