— Так, — говорит он, запыхавшись, когда подходит к решетке. — Адвокат будет минут через сорок, крутой мужик, он и не такие дела вытаскивал. А теперь скажи мне, какого черта ты натворил.
— Избил сына Манукяна, — закатываю глаза.
Манукян каким-то образом папиным партнером является. Ну или что-то около того. Поэтому его сынок и был на том вечере, собственно говоря. Не стесняясь подсыпать наркоту девушкам, браво.
— Сын… — говорит папа на выдохе, прикрывая глаза и сжимая пальцами переносицу. — Ну как так, а?
— Пап, это из-за него Машке плохо было. Он еще при мне к ней клинья подбивал, а потом, когда я ушел, он ей наркоту подсыпал. В анализах нашли, док сказал, доза для Маши приличная, хорошо вовремя поняли и начали лечение. Еще грамм и она умереть могла. Я как узнал — с катушек съехал, вот и поехал к нему домой и навалял ему.
Я вижу, как лицо отца багровеет от гнева и злости. Он не осуждает меня. Сам бы также поступил.
— Анализы на руках? — спрашивает сквозь зубы.
— Да. И док сказал что даст показание, если надо. Всё есть. Только доказательства, что это именно он — нет.
— Найдем, — он сам на себя не похож, ударяет ладонью по стальным прутьям решетки и уходит куда-то, снова отмахнувшись от одного из ментов.
Я ни черта не понимаю, но покорно сажусь на эту убитую лавку и просто жду. Чего или кого — понятия не имею. Жду.
Телефон забрали, ключи забрали, всё забрали, даже заняться нечем. Смотрю в потолок и на стены этого семизвездочного отеля и усмехаюсь себе под нос: докатился, Яр. Позорю отца, снова. Если эта история всплывет, его бизнесу скорее всего придет если не пиздец, то будет приличная такая яма, в которую очень долго его компания будет падать.
Не хочу подводить отца. Но что я должен был делать?!
Я не знаю, сколько времени проходит, когда ко мне заходит хоть кто-то. Тут время не сосчитать, тянется медленно, просто звиздец. Как люди годами сидят? Это с ума сойти можно.
— Ярослав Игоревич? — спрашивает мужик в костюме. Киваю. — Я ваш адвокат, Игорь Владимирович просил приехать. Обрисуйте мне ситуацию, будьте добры.
Рассказываю ему всё как есть. Я всё еще не собираюсь ничего ни от кого скрывать.
В конце нашего разговора влетает отец. Злой, всклоченный. Его нервы этот день знатно потрепал.
— Валера, за мной, — зовет он адвоката и снова куда-то уходит.
Я подозреваю, что он там решает мою проблему, вполне возможно, с тем самым Манукяном, отцом Давида. Не знаю, каким способом, не удивлюсь, что он ему тоже морду начистит. Я, в конце концов, в него уродился таким.
Мне отчаянно хочется услышать и увидеть, что происходит там, куда ушел отец и увел адвоката, но я не могу ничего, кроме как сидеть в вонючей камере и тупо ждать. Я в буквальном смысле со связанными руками.
Проходит вечность, мне кажется, как я вижу отца, адвоката и… Манукяна. Последний особенно недоволен, мои вроде как спокойны. И чего ожидать.
— На выход, — рычит он, открывая двери. Я встаю, выхожу и останавливаюсь напротив него, протягивая руки с наручниками. Запястья уже звиздец как замлели и болят, а еще кожа натерлись. Хрен знает, для каких гномов делают эти наручники, но для меня они точно маловаты.
— Повезло тебе, — психует он, разговаривая сквозь зубы. Нарочно сильно дергает наручниками, причиняя мне боль. — Понял, сопляк? Скажи спасибо, что он жив остался.
— Это вы скажите спасибо, — говорю ему в лицо, видимо, где-то сожрав пилюлю со смелостью, ну или с бессмертием. — И следите за своим сыночком. Рано или поздно за такие выходки его точно кто-то прикончит.
Я перегнул, конечно, но может хоть у него хватит мозгов донести своему отпрыску хоть что-то в этой жизни?
Мы выходим через минуту, я потираю запястья и чуть шикаю от боли, а папа идет молчаливой скалой.
На парковке мы прощаемся с адвокатом, тот говорит обращаться при случае и уезжает, оставляя нас двоих.
— Расскажешь? — прошу его, усаживаясь в машину. Быстро я, конечно, срок отмотал.
— В доме Давида стоят камеры. Одна из них была четко направлена на твое лицо, когда ты его бил. Там только слепой не разглядит. Сам Давид пока без сознания, но жить будет. Вроде даже дурачком не останется.
— Хуже не будет уже.
— Это было безответственно, сын, — говорит папа, спокойным и холодным тоном отчитывая меня. — В конце концов маску надо было надевать, или еще что-то. Я не ценю разборки таким способом, но очень ценю твое желание заступиться за Машу. Но впредь, прежде чем махать кулаками, подумай головой, хорошо?
— Как разрулили-то? — спрашиваю то, что волнует больше всего.
— Мы с этим Манукяном служили вместе. Дружили. Сейчас он мне с бумажками часто помогал, на людей разных выходил с его помощью, связи нужные вязал. А я ему процент. Короче, давно друг друга знаем. Я к нему, а он рогом уперся — посажу и всё. Пришлось ему объяснить по-русски. В любом случае мой рассказ ему не понравился. Про Машу, про кучу таких случаев, о которых еще тогда в газете писали. Я за Машку пообещал найти ему всех девушек, кто пострадал от рук его сынишке и дать делу такую огласку, что погоны бы только так полетели. И головы заодно.
— И что, он согласился замять?
— Разорвали все рабочие отношения с ним, поговорили. Он бы все равно согласился. Я бы дошел до таких людей, где и его сынишку засадили бы. А так он обещал сам с ним разобраться. А дела твоего и не было даже. Всё на словах Манукяна.
— Спасибо, папа, — тяну ему руку, когда мы выходит из машины уже около дома.
— Не за что, сын, — отвечает он, и жизнь становится чуточку лучше.
Глава 15. Маша
Мне кажется, что я умру сейчас. Его уводят полицейские, Игорь бросается за ними, а у меня сердце отрывается и падает вниз, пробивая, кажется, даже пол под ногами.
Какого черта? Что он натворил? Какие тяжкие телесные? Что происходит?
Мне кажется, я чувствую себя куда хуже, чем все дни, пока я болела. У меня точно сейчас же лопнет голова и я просто рухну на пол от изнеможения.
Я никогда не знала, что можно так сильно волноваться за чужого человека, но сейчас у меня буквально рвутся на части все органы. Потому что это из-за меня. Потому что из-за меня он влез в эту авантюру и увели его только что в полицию тоже из-за меня.
А если его посадят? Как жить с этим? Как жить… без него.
Я не понимаю, что чувствую, даже с мыслями нормально собраться и то не могу. Меня тошнит, очень сильно, и я просто стою и смотрю на эту чертову дверь и жмурюсь от звука двигателя машины. Они уезжают. Вместе с ним.
Перевожу взгляд на маму. Она стоит в ужасе, схватившись руками за голову. Они только приехали из рабочей поездки, они устали и им нужен отдых, а тут…
— Дочь, что он натворил? — спрашивает охрипшим голосом. Да если бы я понимала хоть что-то! Мне кажется, я понимаю и знаю, а в следующую же секунду ловлю себя на мысли, что не знаю совершенно ничего. Абсолютно.
— Я не знаю, мам, я… Я ничего не пойму.
Бреду к дивану и сажусь на него, упираясь локтями в колени. Опускаю голову. Дышу.
Внутри какая-то каша, как в голове, так и в области сердца. Я не выдержу, если его посадят, я не выдержу, не выдержу, я не…
— Не посадят, — говорит мама, и я вздрагиваю, понимая, что говорила эти слова вслух. Чёрт. Невнимательная идиотка. — Игорь поможет ему. Он не позволит, я уверена.
Мама садится рядом. Гладит меня по волосам и молчит. И я молчу. Потому что а что говорить? Я чувствую себя паршиво, но ему там явно хуже. Что там делают с ним? А если бьют? А если заставляют признаваться в чем-то? А если что-то пишут? А если Игорь не справится и его всё-таки посадят?
Встаю. Не могу сидеть на месте. Мне отчаянно хочется ему помочь, но я понимаю, что толку от меня нет. И так во всем виновата. Это из-за меня всё…
— Мань, сядь, — говорит мама, употребляя мое детское прозвище. Терпеть его не могу, если честно, но сейчас в целом плевать. Пусть будет Мань. Не так уж и плохо, да? — Нужно постараться успокоиться. Иди ко мне.
