Знал Тадеуш о безответной любви Каспера к Монике, как и об отношении жены Каспера к этому неуместному чувству. Мы тоже знали, что разгневанная супруга пригрозила Касперу разделом имущества — а оно в основном принадлежало ей, — если супруг не выкинет из головы всякую мысль об этой гетере. Каспер не раз торжественно клялся выкинуть и на другой же день клятву нарушал.
Знал Тадеуш о заветной мечте Рышарда уехать работать на Ближний Восток по линии Полсервиса. Выведенный из терпения постоянными проволочками, Рышард позволил себе неосторожно крепко выразиться об одной из шишек Полсервиса. Доведи Тадеуш эти выражения до упомянутой шишки, Рышард навсегда мог распрощаться с мечтой о выезде.
Знал Тадеуш и множество самых интимных тайн Моники, Данки, Кайтека, Стефана, Веси и прочих, не говоря уже обо мне. Знал и служебные секреты, раскрытие которых сильно подорвало бы позиции Ольгерда и Зенона. И наверняка знал еще многое, что нам с Алицией не было известно и о чем мы и догадываться не могли. Но одно знали твердо: обнародование любой информации из копилки Тадеуша могло обернуться для кого-то крупными неприятностями. Такова одна сторона медали. Другую представляли долги Тадеуша.
Тадеуш брал деньги в долг у всех сотрудников, о которых он имел компрометирующие сведения. Долгов этих не возвращал, напротив, со временем они только увеличивались. Если люди знали, что долгов он не возвращает, почему же все равно давали ему в долг? Ответ мог быть только один, во всяком случае правильный для двух третей персонала. Давая этому вымогателю безвозвратные ссуды, несчастные покупали его молчание. Может, кто в глубине души и надеялся, что он когда-нибудь отдаст, не знаю…
Вот к такому выводу пришли мы с Алицией в ходе совещания у зеркала. От него был один шаг к следующему, а именно: Тадеуша убил человек, больше других опасавшийся его информированности. Теперь оставалось как-нибудь подипломатичнее порасспросить коллег, чтобы выявить такого человека. Кто из них мог отмочить нечто такое, о чем мы пока не знаем, а для отмочившего сохранение тайны стало вопросом жизни и смерти? Ведь чем у человека больше на совести, тем больше причин опасаться доносчика.
С сожалением вспомнила я о безвозвратно прошедших временах Средневековья, когда самым обычным делом было отравить человека, знавшего слишком много. Ах, романтические времена! Тайны, покрытые мраком, закованные в кандалы скелеты в подземельях старинных замков. Прошли времена, когда на каждом шагу можно было встретить незнакомца в маске, с кинжалом в руке, когда неверных жен замуровывали в башни, а незаконнорожденных потомков топили под покровом ночной темноты. Мрачное, но романтическое время, куда нам до них! Кто из современных государственных служащих может скрывать в сердце смертоносные тайны? Смешно. Хотя какой смех, ведь Тадеуш погиб!
Кто из моих коллег способен на такое? Многих я знаю, многое о них знаю, хотя Тадеуш знал больше. Нет, нет, постараюсь сосредоточиться. Кому из них и чем именно была опасна излишняя реклама? Кому, каким образом и в какой степени она могла повредить?
Обстановка в мастерской отнюдь не способствовала размышлениям. Тут постоянно что-то происходило, причем интересное, так что имело смысл все это наблюдать. Вот и теперь зачем-то велено было всем занять свои места.
— Не знаете, зачем нас разогнали по отделам? — спросила я товарищей по комнате. — Что на этот раз придумала милиция?
— Да уж что-нибудь придумала, — рассеянно ответил Януш, ибо как раз в этот момент вернулся Лешек из магазина. Он сказал, сколько злотых потратил, мы быстренько рассчитали, сколько следует с носа, и принялись за еду.
Свои припасы Лешек разложил на столе отсутствующего Витольда. Оказывается, себе он купил рыбу горячего копчения, совершенно чудовищной величины, и теперь сам удивляется, глядя на нее.
— Как думаете, что это за рыба? Вроде не треска и не камбала…
— Пластуга, — со знанием дела бросил Януш.
— Да ведь пластуга и камбала — это одно и то же.
— Нет, пластуга — это северная камбала.
— А! Хочешь кусочек?
— Хочу, положи мне сюда, на хлеб.
— И что, будем есть всухомятку? Теперь и чаю нельзя заварить? — спросила я.
— О чае милиция ничего не говорила. Янек, рыба — чудо, попробуй!
Лешек понимал, что такую исполинскую рыбу ему одному и за неделю не съесть, вот он и делился охотно с товарищами, а сам возбужденно рассказывал, как в первый раз в жизни ходил в магазин под конвоем. Чувствовалось, его прямо-таки распирала гордость.
— Сколько живу, такого почета мне еще не оказывали! Как пришли в магазин, все сразу в сторонку, меня первым пропустили. Сержант с меня глаз не спускает, а все по стеночке, говорю вам!
Янек с бутербродом в руке протиснулся на балкон. Балконная дверь полностью не открывалась, мешал стол Витольда, поэтому балконом могли пользоваться только худощавые сотрудники. В комнату вошел Зенон и, подойдя к столу Януша, стал ему что-то говорить. Януш перестал жевать, чтобы лучше слышать. Дело в том, что Зенон и в нормальном состоянии говорил очень тихо, а когда нервничал, то и вовсе принимался шептать. Вот Януш и не жевал, чтобы не заглушить шепот начальства. И даже перестал моргать, слушая с величайшим напряжением.
Пребывая в благодушном настроении после оказанных ему почестей, Лешек готов был весь мир осчастливить. Он и к начальству обратился с великодушным предложением:
— Пан инженер, посмотрите, какая чудесная рыба. Не желаете ли попробовать? Будьте любезны, вот я вам положу кусочек на хлеб. Попробуйте, очень вкусно!
Зенон взглянул на рыбу, пытаясь скрыть отвращение, а Лешек гостеприимно настаивал:
— Пожалуйста, попробуйте.
И протянул ломтик рыбы на куске белого хлеба.
— Нет, благодарю вас, — измученным голосом ответил Зенон. — Видите ли, прием пищи я вообще считаю занятием сугубо интимным и позволяю себе есть лишь в укромных местах. То есть когда меня не видят.
Лешек замер с рукой, протянутой к Зенону, и глядел на него, сбитый с толку. Потом попытался исправить собственную бестактность.
— Конечно, вы правы. Совершенно с вами согласен. Я тоже как-то пытался есть в туалете, хотя там немного неудобно…
Зенон хотел что-то ответить, но раздумал и только махнул рукой. Взглянув на нас, он молча вышел со страдальческим видом. Янек протиснулся в комнату и недоверчиво переспросил:
— Он запрещает есть на рабочих местах? Только в туалете?
— Не только, — ответил Лешек. — Можно в шкафу, под столом, где угодно, лишь бы место было укромное. Чтобы люди не видели.
Януш, наморщив лоб, сосредоточенно жевал. Потом обратился к нам за помощью:
— Не знаете, что он мне сказал? Вроде дал какое-то поручение, но, разрази меня гром, я ничего не понял. Как ни старался, не расслышал.
— Ну! — обрадовался Лешек. — Ты тоже? Слава богу, а то я уж сомневаться начал — то ли со слухом у меня плохо, то ли с мозгами, никак не пойму, что он мне шепчет. А ведь стараюсь изо всех сил! — Януш мрачно покачал головой.
— Знаете, в этом что-то есть. Он и в самом деле отдает свои распоряжения так, будто боится — а вдруг их поймут! Поначалу еще можно было что-то разобрать, а теперь совсем плохо. Боюсь, это последствия его холостяцкого положения. Иоанна, тебе боевое задание — уговори его жениться!
— Как же, разбежалась, чуть ног не поломала! Да я никакой женщине такого не пожелаю!
— Не знаю, чего ты придираешься? Парень что надо. Ой, чуть костью не подавился! — Лешек вытащил кость из своей рыбы и продолжал: — А что у него с волосами не густо, так это…
— Да нет, к его красоте у меня нет претензий, он даже красивее, чем вы думаете. Вам случалось видеть Зенона голым?
— А вам случалось? — изумился Янек.
— Случалось. На парусной лодке, на Висле, — пояснила я. — И в бассейне видела. И будь у него такой характер, как фигура, я бы собственноручно чистила ему ботинки.
— А если бы его фигура была как характер…
— …тогда его только в клетке показывать. За большие деньги. Такого еще у нас на Земле не видели.
— Дай еще кусочек рыбы, — попросил Янек, протягивая Лешеку кусок хлеба.
Выполняя приказание следственных властей, мы послушно сидели на своих местах, используя свободное время для того, чтобы подкрепиться, и жаловались на отсутствие чая. Приглушенный голодом интерес к ходу следствия теперь возродился вновь, и мы все выжидающе посмотрели на капитана, когда он наконец пожаловал к нам в отдел.
Капитан пришел не один, его сопровождал милиционер в форме. Войдя и оглядевшись, они, к нашей неописуемой радости, начали самый настоящий, тщательный обыск, ну точно такой, каким он обычно предстает в детективах!
Начали они с первого от двери шкафа с эскизами. От предложенной нами помощи они имели глупость отказаться, не отдавая, по-видимому, себе отчета в том, что их ждет работа, по сравнению с которой подвиги Геракла ничто! В каждом из плоских ящиков лежало около двух десятков туго свернутых рулонов метровой длины. В каждом рулоне находилось не менее двух десятков эскизов и чертежей разных форматов и разной степени сохранности, иногда очень ветхих и разорванных, с которыми тем не менее следовало очень бережно обращаться, ибо это были служебные документы. Разворачивание чуть ли не каждого из них сопровождалось нашим нервным восклицанием — «Осторожно!»
