Когда-то это был доходный дом... Сказать что он был красив, – значит, не сказать ничего. Он был уродливо красив своей замшелостью... Два подъезда с одной стороны, арка и еще один подъезд с другой стороны, раздраженно отметил Санчес и плюнул под ноги, собираясь уже уходить несолоно похлебав...
– Голубушка моя, свет моих очей, Шмулик , мы тут!.. Заходи! – С балкона третьего этажа на самом углу дома стояла та самая старушка, и у Санчеса сразу отлегло от сердца.
– Как именно?.. – схватив пакеты, приосанился он.
– А дверь-то потяни на себя, я ее не закрыла, – махнула рукой старуха, – а потом прихлопни, там замочек-собачка, племяш!
Так Санчес очутился в подъезде бывшего доходного дома.
Темный и узкий, похожий на декорацию из фильмов ужасов, с винтовой лестницей, вздыбленной высоко вверх... В углу, припорошенные цементной пылью, в виде пирамиды покоились два цинковых корыта, велосипед и санки.
Третий этаж. «Здесь живет госпожа И. И. Мордахина...» – голубым мелом было аккуратно начеркано на пыльной оранжевой двери. Санчес постоял, размышляя про совпадения иных фамилий, и без стука вошел.
Вязкий воздух квартиры, в котором удушающе пахло старым человеком, заглотил Санчеса в течение секунды. Из зеркала, висевшего на стене, на него смотрел прежний Санчес Енотов, небольшой вертлявый мужчина со смуглой кожей и блестящими глазами.
Пыльные люстры покачивались и звенели, фамильярно цепляя за шевелюру, пока Санчес искал старуху, и лишь когда он засунул голову в третью дверь, то обнаружил ее. Изабелла Ильинична расчесывала волосы деревянным гребнем посреди большой комнаты и что-то напевала себе под нос.
– Принес, – оглянулась она. – Хорошо, Шмулик, что ты вернулся! – Старуха улыбнулась и, пошарив сзади рукой, осторожно опустилась в кресло.
Санчесу показалось, три тучки пыли взмыли вверх, и он удивленно сморгнул... Просто вся мебель в комнате так или иначе казалась присыпанной пылью...
– Спасибо за кулебяки, Шмулик, – заглянув в раскрытый пакет, плотоядно проворковала старуха и, отломив кусочек, положила в рот. – Садись, найди себе местечко, – чавкнула она.
– Пацан сказал, пацан сделал, – Санчес усмехнулся, – а где дядя, тетя Изабелла? – на всякий случай спросил он.
– Супруг говорил мне, что будущее никогда не наступит, мы просто состаримся и умрем. – Старуха быстро взглянула на Санчеса. – Так вот, оказался прав.
Санчес как-то судорожно кивнул, он не любил разговоры о смерти.
– Как там? – роясь в пакете, пересчитывала кулебяки старуха.
– Где? – эхом отозвался Санчес.
– В тюрьме, где же еще, – кашлянула Изабелла Ильинична.
Санчес вздрогнул. «Откуда она знает?» – промелькнула мысль.
– Нормально, тетя Изабелла, в тюрьме вполне нормально, – как можно бодрее произнес он.
– Можно, значит, жить? – пробормотала старуха. – Я так и знала! Жаль, не довелось посидеть.
– Не жалейте, тетушка, – как можно индифферентнее кивнул Санчес, он был само воплощение хорошо закамуфлированной опасности.
Громоздкая мебель заполняла все углы и нависала отовсюду. «А тут есть чем поживиться», – пришла Санчесу в голову заурядная мысль. Но вдруг он ощутил, что там – ничего нет. «Что-то мне говорит, там – пусто, – сориентировался он за какую-то пару минут. – Максимум – старушечья пенсия. Ну что за бабульки последние годы пошли нищие».
Старуха молчала. Санчес рефлекторно зевал, к тому же его начал бить озноб.
– А что мы сидим, я чайник вроде ставила? – внезапно очнулась старуха.
Санчес с готовностью встал.
Аккуратная клеенка на кухонном столе, чашки из китайского сервиза, начатая коробка зефира и три вафельки с джемом... Санчес отхлебнул чай из блюдца и осторожно кашлянул, в горло отчего-то не лезли ни калач, ни вафли.
– Я расчувствовалась, когда увидела тебя. – У старухи Мордахиной некрасиво двигались губы, пока она пила чай.
Санчесу от ее немудреных слов стало не по себе.
– А давайте я вам буду плюшки приносить, Изабелла Ильинична? – допив чай, предложил он. – Город наводнили гангстеры, они не грабят, тетя Изабелла, они ждут, когда вы сами отдадите им деньги, – глубокомысленно закончил он .
– Да, – кивнула старуха. – У меня абсолютно непримиримые разногласия с гангстерами... Дочка Серафима, вот как уехала в Америку, и не звонит почти что совсем. – Изабелла Ильинична вдруг сгорбилась. – Ты вот, долго не приходил...
– Раз вы одна, – Санчес развел руками, – я помогу...
– Как одна?.. – громко удивилась старуха. – Внучка заходит, глянь-ка, какая цаца выросла. – Она ткнула пальцем в снимок, где средь двух унылых старух сидела цветущая девушка с ясными глазами.
У Санчеса вдруг зашевелились бакенбарды, он узнал ее мгновенно, ту самую вдову ювелира из особняка, где совершил последнюю свою кражу, обворовав покойницу, которую обнаружил в спальне под шелковым покрывалом больше месяца назад...
«Полиандра, Дуня и Изабелла» – прочел он с замирающим сердцем.
«Выходит, они родственники? – изумился вор. – Не хило...»
– А знаешь, племяш, что случилось с тетушкой Полиандрой? – Старуха сидела пригорюнившись.
– Нет, не знаю, – помотал головой Санчес.
– Убили, ритуальный разрез горла. Говорят, сатанисты пили кровь. – Изабелла Ильинична произнесла это свистящим шепотом, вытирая слезы.
– Да вы что? – поперхнулся Санчес. – А когда?
– Вот, похоронила две недели назад. – И Изабелла Мордахина вздохнула.
– Надеюсь, не в Москве? – тихо спросил вор.
– А где же еще? – И тут Изабелла Ильинична с точностью до цифр назвала адрес сестры – Зачатьевский переулок, дом 11.
А Санчес, надо вам сказать, как потомок итальянцев, был весьма суеверен. Рыбий взгляд покойницы и большого размера туфель старой дамы отпечатались у него в мозгу.
Он перевел дыхание и встал, стараясь ничем не выдать своего ужаса, он даже улыбнулся старухе.
– А тут все по-прежнему? – спросил он на всякий случай.
Изабелла Мордахина кивнула.
– А как же! Квартира моя, никому не удалось ее отобрать. Ни одному гангстеру! Из жильцов я одна осталась в доме – кругом конторы, а в торце дома – банк... Сестру вот зарезали, жаль. В милиции сказали, что вор залез через балкон, но чего-то испугался и убежал. – Изабелла Мордахина вдруг засмеялась, а у Санчеса кольнуло в сердце. – Там ведь под кроватью деньги бы-ы... ы-ыли... и-и-и-и-и!..
– Деньги? И много? – хмыкнул Санчес. – А откуда они узнали, что вор там был?
– Так он крупу рассыпал, дурашка. – Изабелла Ильинична едва не выронила пустую чашку. – А в крупе Полиандра никогда ничего ценного не хранила, мне ль не знать? Вот, кто убил, тот и утащил все самое ценное. – Сказав это, Изабелла Ильинична потянулась за палкой, чтобы встать. – Хотя денег-то под кроватью и убийца тоже не нашел, – с тихой гордостью заключила она.
– А что ж там, кроме денег, было еще, а? Насколько я помню тетку Полиандру – она после смерти мужа не шиковала, – осторожно поинтересовался Санчес, вспомнив три свои скромные находки, и не прогадал.
– Ты прав, – вздохнула старуха и вдруг заботливо спросила: – А ты где остановился-то, Шмуль?
– Я в Москве живу, – улыбнулся вор, – и работаю. Все хорошо, тетя Изабелла.
– Правда? – расплылась в улыбке старушка. – Молодец, в нашу породу пошел, хоть и частично еврей... А вот зря ты ювелиром не стал, Шмуля, зря. Ты все еще в газеты пишешь? Журналистом?
– Я собираю материал в пиар-агентстве, тетя. – Санчес озабоченно взглянул на пыльную газету под кухонным столом.
– Да, кто убил Полиандру-то, тот и стащил самое ценное!.. – внезапно повторила старуха.
– А что же там было ценного, тетя Изабелла? – болезненно зевнул Санчес, пораженный новостью про деньги под кроватью, которые не нашел.
– Так ведь черный бриллиант из кольца императрицы Елизаветы. Полиандра не сознавалась, но я-то знаю, он у нее был. – Старуха вдруг покачнулась – видимо, у нее закружилась голова – и снова села. – А ты знал про бриллиант? – покосилась она на Санчеса.
Тот задумчиво рассматривал свои ногти.
– Тетю Полиандру жаль, на могилку схожу завтра, – вздохнул Санчес, мгновенно преображаясь.
– Вместе сходим, – проворчала старуха. – Сорок дней сестре скоро... Вот только не знаю я, когда эти сороковины, ведь не определили дату ее смерти-то, – всхлипнула она внезапно.
– А что же за черный бриллиант, если не секрет?
– Ну, как же. Тот, кто подержит его в руках, всенепременно станет счастливым, – внезапно улыбнулась старуха. – Его Анастас, муж Полиандры, во время войны на мешок картошки выменял... Что же ты молчишь, молчать вредно! Ты женатый хоть?
