них иной раз заковыристые имена… Феодосия, вот.
– И откуда она приехала?
– Не знаю, тётушка, не говорили. Или я не помню. А к чему расспросы эти?
– Ты сейчас на кладбище собиралась, поиски продолжать?
– Ну да. И поиски, и пару плит ещё расчистить, пока под снег всё не ушло. Знаешь, такое медитативное оказалось занятие…
– Вот и хорошо. А я к матушке Евпраксии схожу, дело у меня к ней есть.
И взор моей тётушки, голубицы кроткой, грозно сверкнул.
* * *
План на сегодня был простой: два захоронения в пятом ряду за апсидой храма. Гранитная плита, заросшая наслоениями пыли, грязи и чего-то вроде извёстки, и странной формы металлический памятник, изрядно поеденный ржавчиной. А дальше – как пойдёт, к трём мне в школу, значит, не позднее двух надо отсюда уйти.
Я натянула тонкие хлопковые перчатки, следом резиновые на подкладке, и принялась за дело.
К часу дня на граните можно было прочитать выбитую надпись: «В лето от сотворения мира 7374 мца июля в день 5 на память….. преставися раб Божий Феодор, сын Поликарпа, семьи Коняевых. Пребудь в мире …». Несколько слов было не разобрать, углубления стёрлись, но всё равно я была довольна.
– Семь тысяч триста семьдесят четвёртый от сотворения мира – это какой же по нашему-то счету? – пробормотала я.
– Тысяча восемьсот шестьдесят пятый, – сказал женский голос за моей спиной. – Ты молодец, и имя, и дату смогла найти.
– Ну да, – я стянула перчатки, вытянула из кармана телефон и сфотографировала захоронение. – Потом внесу в схему кладбища. А у вас что?
– Ничего нового, – пожала плечами сестра Илария, женщина моих лет; давний ожог изуродовал правую сторону её лица и, по-видимому, послужил причиной ухода от мира. – Завтра день памяти преподобного Константина, мы его могилой занимались. А тот отчистить не удалось? – она кивнула в сторону чугунной коробки на столбике.
– Ржавчина съела как раз ту сторону, где надпись. Посмотри сама.
Я отодвинула в сторону кучу выдранной травы, и Илария склонилась над памятником.
Тронула пальцем непонятные чёрточки – всё, что осталось от надписи – потом задумчиво обошла вокруг.
– Слушай, тут не имя было, тут была молитва. А имя – вот, на западной стороне, лицом к храму. Ты здесь чистила?
– Только преобразователем ржавчины прошлась, но ничего не увидела.
– Погоди-ка…
Ноги в крепких ботинках простучали по гравийной дорожке.
Буквально через пару минут Илария вернулась, держа в руках флакон тёмного стекла и кусок войлока.
– Вот, попробуй.
– Что это?
– Выдано матушкой Евпраксией лично, – фыркнула монахиня. – Средство для очистки чего угодно от чего угодно. Состав его я не знаю, но оно точно работает. Давай, натягивай перчатки.
Не знаю уж, что содержала загадочная жидкость, но она и в самом деле работала. На стороне чугунного памятника, обращённой к апсиде храма, стали проявляться буквы, и вскоре я смогла прочесть: «Михаил Иванович Долгалов, 3.7.1899 – 22.11.1994. Вера Михайловна Долгалова, 12.01.1927 – 21.08.2002. Вечная память».
Медленно стянула с руки перчатку и дотронулась пальцами до холодного чугуна.
Я нашла могилу прадедушки.
* * *
Моим ученикам сегодня не повезло.
Не то чтобы я сильно разнервничалась, но лады и тональности в голову особо не лезли. Поэтому им всем – и второму, и третьему и пятому классу – пришлось писать контрольные. А пока милые детки исподтишка кидались друг в друга жёваной бумагой и делали вид, что пытаются преобразовать натуральный си минор в гармонический и в мелодический, я могла подумать.
Итак, задачка на поиск решена. Признаться, я и вообще не была уверена, что смогу найти место последнего упокоения прадеда; слова о том, что хоронят на этом месте с конца восемнадцатого века, всплывали в памяти каждый раз, когда я проходила в ворота кладбища. Двести с лишним лет…
Ладно, не о том речь.
Могила прадеда – единственное дело, которое всерьёз держало меня в Бежицах.
Работа? Не смешите мои тапочки, неужели я не найду в Москве музыкальную школу, где недостаёт преподавателя по сольфеджио? Ну, будет она не такой передовой и престижной, и придётся до неё не идти пятнадцать минут, а ехать час.
Наплевать.
Если бы дело было в работе…
Стас, тётушка Розалия, новые коллеги и приятели? Внезапно обнаружившийся мамин роман? Иначе говоря – что мешает мне вернуться домой, и что держит меня здесь, вот в чём вопрос?
Со вздохом я вытянула из стопки лист чистой бумаги и провела по нему вертикальную черту. Пойдём простым путём, запишем это всё…
Я не столько писала, сколько откладывала ручку, мысленно перебирая всё, что происходило со мной за эти два с хвостиком месяца. Как было бы классно поделиться с бабушкой характеристиками старых и новых знакомых, рассказать о городке Бежицы, о старинном кладбище и о найденной могиле, спросить, а кто же такая Вера?
Тут меня словно ударило: бабушки нет на свете, но мама-то вот она, одно движение – и можно её увидеть и с ней поговорить! А я ещё не рассказала ей ни о Каменцеве, ни о захоронении, ни даже о Стасе. Дождавшись звонка, собрала листки, попрощалась с детьми, дождалась, пока за последним из них закроется дверь и вытащила из сумки телефон.
Мама была на удивление рассеянна. Нет, конечно, на сообщение о дяде Мише она поохала, но как-то отдалённо, вчуже. С другой стороны, кто он ей такой? Бывший сосед, и всё. Дружил он с бабушкой, ко мне относился покровительственно, а мама была словно приложением к нам. Так что закономерно, что уж…
Равнодушно она отнеслась и к моему рассказу о разысканной могиле, только спросила:
– Так что, ты теперь вернёшься домой?
– Пока нет, мамочка. Я ж работаю здесь, не могу всё бросить посреди года.
– А, ну да, конечно…
Мы довольно быстро распрощались, и я отложила телефон.
Растерянно пожала плечами, потом спросила у себя – а чего удивляться? Мой прадед маме вообще никто, это раз. Два – у неё сейчас голова совсем другим занята, что ей все эти чужие люди? Да у неё вторая в жизни любовь, Тата, отстань от человека!
Ну и отстану.
Скомкала листок, сложила в сумку три стопки тетрадей, я закрыла класс, отнесла ключ в каморку сторожа и неторопливо пошла в сторону дома. Тучи к вечеру разошлись, тёмное небо было высоким; редкие фонари не мешали видеть звёзды. У поворота на Кашинскую улицу я споткнулась, но за локоть меня поддержала мужская рука.
– Бекетов! – чуть не задохнулась я. – Ты меня до полусмерти напугал!
– Да? Ты думала, что на
