Рейф. — Принцесса Арабелла — ваша будущая королева.
Глава восемнадцатая
Гриз тихо зарычал. С того момента, как он поднял мою руку перед кланами в Санктуме, я стала в его глазах королевой Венды и только Венды. А теперь Рейф отпихнул его в сторону.
Я пригвоздила Гриза взглядом, и он схватился за бок, как будто кряхтел от боли. Впрочем, его рык сразу потерялся в упавшей глухой тишине. Глаза толпы душили, испепеляли меня.
Пожалуй, даже венданке пришлось бы в этих стенах много проще, чем нахальной принцессе, бросившей их драгоценного принца у самого алтаря.
Я расправила плечи и вздёрнула подбородок, хоть и открывала тем самым грязную шею. Меня вдруг кольнула тоска по вечно недосягаемому человеческому теплу, по Паулине, Берди и Гвинет, которые не могут заключить меня сейчас в тесное кольцо рук, укрыть от всего мира. Тоска по всему тому, что навеки утрачено… и по Астер, так доверявшей мне. Тоска столь сильная, что хотелось истечь кровью и кануть в небытие.
Но я не сдалась. Глянула по-королевски, заключила голос в стальную оправу. Казалось, заговорила мать, хотя шевелились мои губы:
— Уверена, у вас всех много вопросов. Мы ответим на них позднее, как только приведём себя в надлежащий вид.
Отодвинув полковника локтем, вперёд протиснулась тощая, будто выструганная ножом женщина. Резкие точёные скулы, волосы цвета воронова крыла, посеребренные сединой, собраны в неумолимый пучок.
— Мы приготовим покои и для её высочества, — обратилась она к Рейфу. — Пока ей можно разместиться у меня. Я и другие дамы позаботимся обо всём.
Она бросила на меня косой взгляд, сжав губы в ниточку.
Мне никуда не хотелось. Лучше уж вымыться в солдатском душе и одолжить у кого-нибудь новые штаны. Однако Рейф благодарно кивнул, и меня жестом пригласили пройти.
Напоследок я услышала, как он приказывает удвоить караулы у ворот и сократить смены на башнях, чтобы солдаты не уставали. Причину он не назвал, но было ясно, что это из-за рахтанов. За последние недели мы привыкли вечно оглядываться. Удастся ли когда-нибудь зажить спокойно?
Ко мне избегали даже прикасаться. Из-за грязи или сомнительного положения? Так или иначе, толпа расступалась, пропуская нас с тощей угловатой женщиной, что представилась как мадам Рэтбоун. Идя за ней, я обернулась, но Рейф уже скрылся за спинами людей
Пока я ждала ванну в её покоях, ещё две дамы — Вила и Аделина — подбирали мне одежду. В неловкой тишине они сновали в свои комнаты и обратно, раскладывали платья на стульях и столах и прикидывали на глаз, подойдут ли. Примерка — дело интимное, да и вымыться сначала надо. Смотрели они опасливо, а вести светские беседы я была не в силах.
Сама Рэтбоун сидела на широкой кушетке напротив и не сводила с меня глаз.
— На вас кровь… — прервала она наконец молчание.
— Благие боги, да она вся в крови! — вскрикнула Аделина.
— Что же с ней такое делали? — спросила Вила, годами лишь немногим меня старше.
Я опустила взгляд на руки, пропитанную кровью рубаху. Дотронулась до лица — и там была запёкшаяся корка. Кровь, кровь, столько венданской крови! Я закрыла глаза. В мыслях была только Астер. Казалось, это всё её кровь.
— Девочка моя, тебя ранили? — Нежность, мелькнувшая в голосе Рэтбоун, застала меня врасплох.
Горло перехватило болезненной горечью.
— Давно. Кровь не моя.
Все трое переглянулись. Рэтбоун выплеснула поток такой крепкой брани, что я опешила.
— Ну, от солдат ты наверняка и похуже слышала. — Она вздёрнула бровь.
Вообще-то нет. Последний раз при мне такое выдавали только братья за игрой в карты.
— Ладно, давай уже снимем с тебя эти обноски, — поморщилась она. — Ванна, наверное, уже готова.
Она повела меня в соседнюю комнату. Скромное офицерское жилище включало лишь гостиную, спальню и туалетную комнату. На гладких выбеленных стенах красовались изящные гобелены.
Солдат поставил ведро воды, от которой валил пар, и вышел через другую дверь, которую Рэтбоун тут же заперла на засов.
— Помочь тебе или оставить одну? Чего бы ты хотела?
Я глядела на неё, сама не зная, чего хочу.
— Тогда мы останемся.
Я плакала, непонятно о чём, не узнавая сама себя. Слишком многим я никогда не была прежде. Слёзы медленно катились по щекам, пока с меня снимали одежду и стягивали сапоги, отирали губкой шею и мылили волосы. Пока с кожи смывали последние багровые пятна.
«Просто вымоталась, да и всё», — твердила я себе, но даже закрывая глаза, чувствовала, как два солоноватых ручейка сбегают к уголкам рта и растекаются по губам. Мне словно распороли вену, и кровь никак не унималась.
— Выпей. — Рэтбоун поставила рядом на столик большой кубок вина. Отпив, я откинулась на медный край ванны и уставила взгляд в балки потолка. Девушки принялись втирать мне в кожу цитрусовый порошок, смывая всю грязь и запахи, смягчая боль от пережитого. Неторопливо прошлись по ладоням и ступням, бережно омыли едва затянувшиеся раны. Ещё глоток, и по всему телу вплоть до кончиков пальцев разлилось убаюкивающее тепло. Шея расслабилась, отяжелевшие веки сомкнулись.
— Глотни ещё. — Вила поднесла к моим губам кубок.
До боли знакомые виноградники, шёлковый покров небес, пальцы, окрашенные бархатными шкурками ягод… родной дом.
— Морриган, — прошептала я.
Да.
Караваны привозят…
Оно лучшее.
По одной бутылке полковник убиваться не станет…
Наверное.
Совсем не помню, как уснула, и только смутно, как меня поставили на ноги, ополоснули. Помню мягкую перину, на которой меня растёрли душистыми маслами. Как мадам Рэтбоун осмотрела мои швы на спине и ноге.
— От стрел, — объяснила я. — Тавиш вытащил.
Аделина втянула воздух сквозь зубы.
Женщины тихо запричитали.
Рэтбоун смазала ещё розовые рубцы густой мазью, усластив воздух ароматом ванили.
На бедре, от удара о седло Ульрикса, налился пурпурный синяк. Нежные пальцы осторожно его обошли. Я чувствовала, что ускользаю всё глубже, голоса отдалялись.
— А это что? — Вила провела рукой по рисунку на моём плече.
То, что было свадебной кавой. А может и не было вовсе. Я вспомнила слова Эффиры о песне Венды: «Коготь быстр и свиреп, лоза медленна и прочна, но оба сильны, каждый по-своему».
— Это…
Клеймо одной безумной королевы.
«Та, что будет сначала слаба и гонима
Та, чьё имя дано было втайне»
— Их надежда. — Слова ощущались на губах, как тончайший, невесомый шёлк. Произнесла ли я их вообще?
Меня разбудил шёпот из гостиной.
— Может, это и это?
— Нет, надо попроще.
— Как думаешь, она знает?
— Вряд ли.
— Неправильно всё как-то.
— А принц знал?
— Знал.
— Вот ведь дурость.
— Сейчас уже всё не важно.
