Видела, как он на неё смотрел?
— А каким тоном говорил… Шутить не станет.
— Особенно теперь, когда стал королём.
— А взгляд его видела? Надвое рассечь может.
— Этим в отца пошёл.
— По крайности, сгодится как заложница.
— После всего, что они пережили вместе? Сомневаюсь.
— Может, тогда вот это?
— Ткань отличная.
— И пояс ещё…
Я села, завернувшись в одеяло. Сколько я проспала? На столе опустевший кубок, мои руки мягкие и бархатистые, какими были последний раз только в Сивике. Ногти подстрижены и отполированы до блеска. Чем я заслужила такую доброту? Или это ради их короля, который… как там, взглядом может надвое рассечь?
Зевая и отгоняя сонную одурь, я подошла к окну. Солнце клонилось к закату, белую крепостную стену уже окутало золотисто-розоватой сумеречной дымкой. Похоже, проспала я несколько часов. Из окна виднелся всего кусочек этого военного города, но и тот в спокойном вечернем свете полнился безмятежностью. Стену мерил шагами солдат, одетый как-то слишком парадно: золотые пуговицы его сверкали на солнце, как и бляха изящного ремня, и вставки на перевязи. Всё вокруг словно налилось свежестью и чистотой, даже этот выбеленный офицерский домик. Хоть до настоящей границы ещё далековато, застава — уже кусочек Дальбрека. Совсем не Морриган, ничего похожего. Воздух напитан порядком, который мы с Рейфом так рьяно расшатывали.
Чем сейчас занят Рейф? Удалось ему наконец поспать, или до сих пор расспрашивает полковника Бодена об обстоятельствах смерти родителей? Простят ли его товарищи за долгое отсутствие? Простят ли меня?
— Вижу, ты проснулась.
Я развернулась, прижимая одеяло к груди. В дверях стояла Рэтбоун.
— Принц… то есть, король заходил тебя проведать.
У меня подпрыгнуло сердце.
— Я нужна ему?
В комнату заскочили девушки, щебеча наперебой, что Рейф заходил просто так. Меня стали готовить к выходу: Рэтбоун усадила за свой туалетный столик, и Аделина принялась распутывать колтуны. Её ловкие пальцы перебирали мои волосы с проворством опытной арфистки, вытягивая по несколько прядей за раз, заплетая в задорном ритме детской песенки и перевивая блестящей золотой нитью.
Затем Вила натянула мне через голову платье, нежное и воздушное, как тёплый летний ветерок. Правду говорили про пылкую страсть Дальбрека к изысканным тканям и моде. Следом на меня надели мягкий кожаный жилет со шнуровкой на спине и ажурным золотым узором. Жилет походил на доспех, но лишь символически, едва прикрывая грудь. Рэтбоун повязала мне бёдра поясом из чёрного атласа, ниспадавшим почти до пола. Не слишком ли роскошный наряд для далёкой заставы? Если боги носят одежду, то как раз такую.
Я уже было думала поблагодарить их и поискать Рейфа, но тут они занялись украшениями. Аделина надела мне на палец замысловатое кольцо, соединённое тонкой цепочкой с браслетом, Вила надушила запястья, а Рэтбоун обвила талию поверх атласа сверкающим золотым поясом-цепочкой, на который, что удивительнее всего, подвесила острый кинжал в ножнах. В завершение на моём плече раскинулся крылом золотой наплечник. Каждый штришок был восхитителен, но оружие и броня служили больше для красоты, словно подчёркивая, что история королевства полна битв. Здесь ещё помнят, что его основал принц, изгнанный с родины, и никому больше не дадут усомниться в их силе.
Но такая роскошь ради ужина на военной заставе? Я промолчала, чтобы не показаться неблагодарной. Однако мадам Рэтбоун всё поняла без слов:
— Полковник Боден даст настоящий пир. Сама увидишь.
Я едва узнала себя в зеркале. Каким бы изысканным ни был званый ужин, меня одели на него чересчур пышно. И это не просто так.
— Ничего не понимаю. Я думала, меня встретят враждебно. Почему вы так добры? Я ведь та принцесса, что бросила вашего принца у алтаря. Неужели вы не таите на меня злобы?
Вила и Аделина стыдливо потупили взгляды. Рэтбоун нахмурилась.
— Мы злились. Другие и сейчас злятся, но… — Она повернулась к Виле и Аделине. — Девушки, почему бы и вам не переодеться к ужину? Мы с её высочеством скоро выйдем.
Она дождалась, пока нас оставят, и со вздохом обратилась ко мне:
— Что до меня, то за утаённую в прошлом доброту набежали проценты.
Я озадаченно поглядела на неё.
— Много лет назад я встретила твою мать. Ты так на неё похожа.
— Ты бывала в нашем королевстве?
— Нет, на то время твоя мать ещё не перебралась в Морриган. Я была служанкой из таверны в Кортенае, а она — дворянкой из Гастино и как раз ехала выходить замуж за короля.
Я опустилась на край постели. Об этом путешествии мне было так мало известно. Мать никогда о нём не рассказывала.
Рэтбоун подошла к зеркалу и вернула на место флакон с духами. Поправляя собственный наряд, продолжала:
— Мне тогда было двадцать два. Весь трактир на ушах стоял из-за приезда леди Регины. Она остановилась у нас всего на ночь, но трактирщик всё равно велел отнести ей тёплого молока с мёдом, чтобы спалось крепче.
Она распустила пучок перед зеркалом и стала причёсываться. Суровые черты смягчились, взгляд устремился вдаль, будто она вновь увидела мою мать.
— Мне было так страшно входить в её комнату. Страшно и любопытно. Я раньше не видела дворян, а уж будущих королев самой влиятельной державы и подавно. Но в комнате сидела не аристократка в золоте и короне, а уставшая и напуганная девчушка ещё младше меня. Она, конечно, не заикнулась про страх и даже выдавила улыбку, но я заметила ужас во взгляде и туго сжатые пальцы. Поблагодарила меня за молоко, и я хотела как-нибудь ободрить её, взять за руку, но всё стояла молча. Она смотрела пристально, словно умоляя остаться, но я не посмела выйти за рамки. В итоге просто раскланялась и вышла из комнаты.
Задумчиво поджав губы, Рэтбоун достала из шкафа короткий меховой плащ и накинула на меня.
— Та встреча ещё долго не шла из головы. Я могла столько ей сказать. Столько простых и добрых слов, что поддержали бы её в дальней дороге. Слов, что хотела бы услышать сама. Но день ушёл, и с ним ушла возможность, которую больше не вернуть. Тогда я поклялась, что буду переступать через страх. Что не позволю себе до конца жизни мучиться из-за невысказанного.
Смешно. Меня и саму терзали невысказанные слова: всё то, о чём умолчала мать. Всё то, что могло бы и меня поддержать в дороге.
Когда я наконец вернусь домой, тайн между нами больше не будет.
Глава девятнадцатая
Паулина
Впервые в жизни я нарушила таинство. Да простят меня боги! Жрецы призвали первых дочерей зажечь красные лампады у
