Польза от изучения явления драматического сновидения настолько велика, что мы должны постараться извлечь и из родственных с ним явлений вспомогательный для определения человека материал. При этом сейчас же и обнаружится (впрочем, это прозрачно выступает и в настоящем исследовании), что часто творцы философских систем нашего столетия, воображавшие, что определяют кантовскую вещь в себе, определяли только я в себе. Трансцендентальное существо человека, находящегося в состоянии драматического сновидения, характеризуется со стороны одной из форм познания, времени; значит, мы должны узнать, не доставляется ли действительностью трансцендентальному сознанию человека, находящегося в подобных состояниях, и познавательный материал, и как оно относится к этому материалу.
Но наперед надобно решить еще другую задачу. Если человеческое сознание со своей физиологической мерой времени имеет только относительное значение, если, как учит опыт, эта мера времени находится в зависимости от органического субстрата этого сознания и если при драматическом сновидении у человека является другая мера времени, то последняя может уже не находиться в зависимости от органического субстрата его сознания. Значит, физиологическая мера времени не составляет существенной принадлежности человеческого духа; а так как для него возможен иной способ представления, свободный от этой меры времени, а следовательно, и от органического субстрата, то отсюда следует, что его связь с органическим телом отнюдь не необходима.
Таким образом, из скромного явления драматического сновидения вытекает заключение о присутствии в нас трансцендентального существа. Но что наше я не обнимается нашим самосознанием, что мы должны представлять собой нечто большее, чем то, что мы о себе знаем, это такой парадоксальный взгляд, одна уже психологическая возможность которого может быть оспариваема многими. Следовательно, прежде всего приходится исследовать эту психологическую возможность. А это познакомит нас с другим еще явлением опыта, столь же скромным, но и столь же важным по своим следствиям, как и явление драматического сновидения. Только скромностью и обыденностью этого явления можно объяснить то, что из него до сих пор не было извлечено еще никакой пользы для философии.
2. Драматическое раздвоение Я во сне
а) Тело
Если не считать сновидений продуктом инспирации, то остается допустить, что их сочиняем мы сами. Фантастичность и красота их не могут удержать нас от приписания нами себе такой творческой способности. Но во сне мы видим себя участниками драматически развивающихся событий, поэтому каждое сновидение может быть названо драматическим раздвоением я, и если нам кажется, что в нем ведется диалог, то это в сущности монолог.
Итак, в сновидениях мы оказываемся не только актерами и зрителями пьесы, разыгрываемой на их сцене. Как лирик черпает из недр своего существа краски, которыми он живописует природу, так поступает и сновидец. Но поэт творит только иллюзии, то есть он только преобразует уже данный ему предмет; сновидец же, черпающий из недр своего существа всю пьесу, творит галлюцинации. Сновидение соответствует душевному настроению сновидца и, как последнее, может или находиться в зависимости от бодрственной жизни сновидца, или возникнуть независимо от нее. Сновидение рисует перед нашим взором картины, находящиеся в удивительном соответствии с расположением нашего духа; каждое малейшее движение нашей души символизируется им точнейшим образом, и тем совершеннее, чем свободнее совершает свое течение во время нашего сна жизнь наших внутренних чувств, более или менее стесняемая во время нашего бодрствования.
Но это прекращение единства субъекта, это вытеснение во вне внутренних процессов возможно именно тогда, когда сознание относится к этим процессам не как к внутренним, когда оно не производит их, а получает их уже готовыми. Значит, здесь дело заключается в отношении этих процессов к нашему сознанию. Они же могут быть двоякого рода: телесные и духовные.
Из телесных изменений, совершающихся в организме, многие находятся под контролем сознания; растительные же процессы – сердцебиение, кровообращение, пищеварение, ассимилирование пищи и выделение из организма негодных веществ – от него независимы, поэтому и порождаемые ими ощущения выносятся сновидцем во вне в виде образов сновидения. Следовательно, когда происходит раздвоение субъекта на лица, то граница между произвольными и непроизвольными движениями должна служить, поскольку причиной этого раздвоения служат соматические изменения организма, поверхностью излома субъекта. Хотя во сне не существует произвольных движений, но, по-видимому, мы переносим и в жизнь во сне масштаб бодрственной жизни.
Что касается совершающихся в организме духовных процессов, то физиология учит, что каждая мысль вступает в сознание в виде готового результата, что процесс ее возникновения теряется в области бессознательного. Далее. Она учит, что всякое ощущение, всякое чувство наше сознается нами только под условием достижения им определенной интенсивности, что в противном случае оно остается неосознанным. Граничная линия между сознаваемыми и несознаваемыми мышлением и чувствованием называется психофизическим порогом; преступающие этот порог при достаточной своей интенсивности внутренние процессы делаются сознательными, прочие же остаются бессознательными. Следовательно, когда во время сновидения происходит раздвоение субъекта на лица, то психофизический порог должен служить, поскольку причиной раздвоения служат психические изменения организма, поверхностью излома субъекта.
Отсюда следует, что без психофизического порога, отделяющего произвольное сознательное от непроизвольного и бессознательного, было бы невозможно драматическое раздвоение, и наоборот: всякий раз, как наступает последнее, должны существовать сознательное и бессознательное, а субъект должен раздваиваться на лица по психофизическому порогу.
Нередко драматическое раздвоение происходит и во время бодрствования, а именно тогда, когда в наше сознание проникает в виде содержания галлюцинаций бессознательное. В состоянии сновидения, в сомнамбулизме и вообще во всех состояниях экстаза вместе с внутренним пробуждением внешнее, чувственное сознание сменяется внутренним; но последнее имеет границы, и потому опять-таки рядом с сознательным существует и бессознательное. Следовательно, и здесь оказываются в наличности оба фактора раздвоения, сознательное и бессознательное, с разграничивающим их психофизическим порогом, хотя сон и не оставляет порога бодрственного сознания в нормальном его положении, а перемещает его. Только благодаря взгляду, согласно которому субъект раздваивается по этому порогу, становятся понятными все виды жизни человека во сне. Дальнейшее исследование в этом направлении было бы уместно тем более, что область бессознательной жизни души не раз забрасывалась сором суеверия, и распад субъекта на лица часто принимался за реальную множественность субъектов.
Когда во сне, вследствие внешних или внутренних раздражений, в нашем сознании неизвестно откуда и как являются ощущения, короче, когда в наше сознание вступают ощущения из области бессознательного, к которой для спящего принадлежит и внешний мир, то это всякий раз служит для нас поводом к драматизированию ощущений, что доказывается вполне ясно опытами вызывания искусственных сновидений, произведенными, между прочим, Прейером. Спящий, которому была пущена им в лицо тонкая водяная пыль, сказал: "Пожалуйста, возьми дрожки, а то идет такой ужасный дождь". Когда ему подули в лицо, то он пожаловался на сквозной ветер и захотел узнать, затворено ли окно. Когда сильно позвонили ему под ухом, то он сказал: "Ведь ты перебьешь все стаканы!" и т. д.*
* Preyer. Der Hypnotismus. 283.
Но сопровождающееся такой драматизацией раздвоение сновидящего субъекта обнаруживается еще яснее, когда ощущения доставляются ему его внутренними органами. Поводом к этому служат особенные болезненные состояния этих органов. Пока они здоровы и пока их отправления совершаются бессознательно, они не существуют для нас. Здоровый человек знает только из книжек, где находятся сердце, желудок, кишки и пр. Но если они в болезненном состоянии, то мы ощущаем их отправления, и тогда они вызывают у нас во время сна соответственные видения. Ван Эрк имел одну пациентку 18-летнюю девушку, которая, вследствие удушья, каждый раз при засыпании видела страшный сон, что ее покойная бабушка влезает к ней в окно и становится ей на грудь коленями, чтобы задушить ее.* И остающиеся неосознанными во время бодрствования наши похоти во сне вырываются на свободу и определяют совершаемые нами в сновидении поступки; это заметили еще древние, говорившие, что во сне мы безнравственнее, чем во время бодрствования.**
