– Абъедение, господа! Я такого ещё не кушал, клянусь! Вчэра бил первый раз! До сих пор слюнки текут.
Они очистили фазанов со второго прута, и на подносе как раз уместились шесть тушек.
– А! Господа! Даже этот ядовитый запах японского бетона перебивает! – воскликнул Штин.
Это была правда: когда Сорокин зашёл в каземат, то сразу почувствовал сырой запах бетона.
– И главное, господа, когда готовишь, ни одна сволочь об этом не знает, не унюхает, потому что не пахнет, оно в глине как в герметическом сосуде!
– Это правда! – Суламанидзе уже хозяйничал за столом. – Когда мой дед, Давид Суламанидзе, жарил шашлык, то по всэй долине такой запах бил, слюни рэкой текли, три соседние дэрэвни захлэбнулись! Люди даже в горы переселились, а сосэд съездил в Тифлис и купил бинокль!
– Жаль только, что бульон остаётся в глине. Даже не знаю, как его перелить. – Штин впился взглядом в мясо и в предвкушении потирал руки. – Одинцов, возьми хотя бы вот ножку и давай кружку, заслужил!
Одинцов вытащил из кармана мутный гранёный стакан и поставил на стол.
– А мясо? – спросил Штин и стал отрезать. – Георгий, налейте…
Вяземский открыл четверть и налил Одинцову полный стакан.
– Пока мяса не съешь, пить даже не думай! – Штин держал на лезвии ножа парящий кусок и смотрел на Одинцова, но тот стоял с такой миной, как будто бы только что наступил ногой во что-то…
– Ваше благородие, не могу я в этой… – пробурчал он.
– Господин капитан, – вступился за него Вяземский, – не мучайте его, ведь не впрок пойдёт, жалко, особенно самогон… у него наверняка банка тушёнки имеется, да и перловка ему привычнее.
– И нам болшэ дастанэтся! – Суламанидзе осмотрел стол и хлопнул в ладоши. – Ицоцхлэ, Одинцов, ицоцхлэ! – И он махнул ему рукой.
– Ладно уж, иди, – смилостивился Штин.
Одинцов с благодарностью глянул на Вяземского, потом на Суламанидзе: двумя пальцами, чтобы не расплескать, и подставляя под дно ладонь, взял налитый до краёв стакан и, балансируя телом, вышел из каземата.
Вяземский разлил по кружкам. Сорокин увидел, что Суламанидзе подбоченился и с кружкой в руке начал подниматься, но тут на него посмотрел Штин, Суламанидзе смутился, пожал плечами и сел.
– Ну что, господа, с богом? Вы, князь, ещё успеете сказать, ваш тост никуда не уйдёт, а то, пока вы будете говорить, всё простынет, и враг успеет начать наступление! За встречу!
Печённые в глине фазаны оказались вкусными и ароматными. Самогон тоже удивил Сорокина, это была крепкая жидкость, чистейшая и со вкусом мёда. Тихо вошёл Одинцов и на белом лоскутке положил на стол мелко нарезанные дикий лук и чеснок и несколько неочищенных чесночных головок.
– Он у вас прямо… – Сорокин хотел что-то сказать в похвалу денщику, но Штин поднял вверх указательный палец и резко ударил кулаком по чесночной головке.
– Берите, господа, чистите, теперь чеснок не застрянет под ногтями.
Было вкусно. Сорокин уже давно не ел так вкусно.
– Господин капитан спас Одинцова от Гвоздецкого, – неожиданно произнёс Вяземский. – Теперь наш Одинцов не может надышаться на их благородие.
– А как он оказался у Гвоздецкого?
Штин, Вяземский и Суламанидзе переглянулись, но продолжали есть. Сорокин увидел это и замялся, он не понял, может быть, об этом нельзя было спрашивать.
– Мишель, вы тогда от нас уже перешли на бронепоезд и этого, естественно, не знаете: после боя у Казакевичева Гвоздецкий сам переколол штыком всех раненых коммунистов, которые остались на поле боя. Потом, когда мы заняли Хабаровск, он попросился в контрразведку.
Сорокин ел, слушал Штина и видел, как кивают Вяземский и Суламанидзе.
– Мы уже отступали, сейчас не вспомню, по-моему, это было под Бикино́м. Мы успели отойти, а Одинцов попался. В плену у красных он был сутки, потому что нам стало обидно, он, почитай, на нас троих один денщик, и через сутки мы его отбили. А он оказался уже в красноармейской форме, новенькой и тёплой, и тут, как назло, к нам пожаловал господин Гвоздецкий и попросил Одинцова поговорить: мол, он там был, может, чего видел. Я не стал возражать. Мы отходим… на следующий день Одинцова нет… ещё день – нет. Мы наваляли красным, и на сутки было затишье, я пошёл искать Гвоздецкого, то есть Одинцова. Нашёл, а он его пытает! Представляете? Привязал спиной к лавке, надел на голову холщовый мешок и из кружки льёт воду в рот и в нос. А рядом ещё полная кружка и бак с водой. Тот лежит, захлёбывается, не видит же, когда вздохнуть, а когда выдохнуть… А тот льёт почти не переставая. Я не выдержал…
– А за что он его? – Сорокин слушал, он был потрясён.
– Спросите его! – Штин потянулся к четверти.
– Мстит за Крым, – вместо Штина ответил Вяземский.
– За Крым, Одинцову?
– Всем красным! Не может им простить киевскую Чека и кровавую баню, которую нашим пленным устроили в Крыму Землячка и Бела Кун.
– При чём же здесь Одинцов, я не понимаю? – От удивления Сорокин перестал есть.
– Это он так ненавидит красных, Михаил Капитонович! – ответил Штин и обратился к Суламанидзе: – Вот теперь, князь, давайте ваш тост!
Суламанидзе встал, поправил ремень, поднял кружку и произнёс:
– За чэсть, господа, за нашу афицерскую чэсть!
Он выпил и сел. Штин и Вяземский удивлённо посмотрели друг на друга, а потом на Суламанидзе:
– И это всё? Эк вы коротко, прям как не кавказец!
– А что тут гаварить, тут и так всё ясно!
– И что вы сказали Гвоздецкому? – Услышанное не укладывалось у Сорокина в голове. Прошёл всего час, как он был в контрразведке у Гвоздецкого, которого, как и Штина, тоже не видел почти полтора года. Тот обрадовался, одарил ромом, был весел, шутил, хотя новости, которые он поведал, были грустные: красные подтянули много сил и готовят наступление.
– Я только сказал ему, потом, что Одинцова допрашивали в красной контрразведке, только накормили, одели в новое и налили чаю. Да и что он мог знать? – И Штин грохнул по столу кулаками. – Что он мог увидеть или услышать, чего мы не знали? Что у них осталось целыми три пулемёта и две пушки? Мы и так это знали! Нельзя так, господа, – не доверяешь, выведи и расстреляй, благо у них для этого есть целый комендантский взвод…
В это время все услышали отдалённый звук пушечного выстрела. Через минуту раздался ещё один. Тут же вздрогнул под ногами пол, и чуть не опрокинулась на столе бутылка с ромом. Первый взрыв ударил перед фортом, и через секунду за фортом ударил второй.
– Взяли в вилку! Сейчас будет третий! Давайте-ка на воздух, господа! Георгий, – Штин обратился к Вяземскому, – заткните самогон и поставьте его в уголок, авось он нас дождётся!
Все вышли.
– А который час?
Из сумерек севернее и северо-восточнее Спасска доносилась ружейная стрельба.
– Пять тридцать пополудни, господин капитан… – ответил Вяземский.
– А темно-то уже как… – Штин спускался по земляным ступенькам в ближний окоп. – Георгий и вы, князь, оставайтесь здесь, засекайте артиллерию и присматривайте за фортом три!
Сорокин шёл вместе с Штином, тот затягивал ремень и поправлял портупеи.
– А что же он, выстрелил два раза и замолк, а где третий?
– Думаю, пристреливают ориентиры, – откликнулся Сорокин.
– Ну, пусть пристреливают! У вас какие планы, Михаил Капитонович?
– Пойду к себе!
– Я так мыслю, что они пойдут на форт номер один и форт номер два. Вы где стоите?
– В версте от форта семь на юг, на траверзе у Воскресенки…
– Я бы отвёл ваш бронепоезд ещё на версту, так чтобы только достреливать до фортов один, два и три. Снарядов много?
– Есть запас, на два-три дня хватит… – Видите форт номер два?
Сорокин посмотрел в северном направлении, но уже только угадывались постройки самого Спасска и рядом через железную дорогу – станции Евгеньевка.
– Сейчас его почти не видно, он прямо от нас – туда. – Штин показал рукой. – На направлении форта два есть церковь, помните? Хороший ориентир. От вас форты один, два, и три примерно на одной дистанции, практически по дуге, по часовой стрелке, вот вам схема, и с богом. Стойте, ваша фляга при вас?
– Нет! – ответил Сорокин.
– Ну, тогда прихватите этот ваш ром, который вы принесли! Всё, идите, долгие проводы – горькие слёзы, – стал торопить Штин. – Нет, стойте! Если нам понадобится огонь, мы что-нибудь подожжём, и бейте прямо туда, где горит!
Через сорок минут Сорокин докладывал начальнику бронепоезда.
– Всё соответствует вот этой схеме, господин полковник, – в завершение сказал он и рядом с картой полковника положил схему Штина.
– Только я не стал бы глубоко оттягиваться в тыл, а в остальном я согласен с вашим капитаном, – подвёл итог полковник. – Пойдёте наверх, на броню, Михаил Капитонович?
– Да, господин полковник, сейчас уже ничего не видно, но по вспышкам, может быть, удастся что-то засечь.
– Тогда возьмите схему вашего капитана! Хорошая схема.
