обосновался Хит, они были одновременно и удивлены, и разочарованы. Помеченный Хитом путь неожиданно отклонился к югу и какое-то время пролегал по узкому квадратному водоводу, проходившему поблизости от шоссе ревущих сов. Когда совы проносились мимо, водовод дрожал. Кротов впервые обдало дымом, они почувствовали себя плохо, их затошнило. Пока они шли по длинному водоводу, сверху все время капали вода и жидкая грязь, и кроты понимали, что вокруг них — только бетон, наверху и внизу, да еще непрекращающийся шум. Червяки исчезли, единственными живыми существами были голуби. Кроты слышали их, но не видели, за исключением одного раза, когда голубь учуял близость кротов, в трещину над их головами просунулся серо-голубой злобный клюв, он опускался все ниже, но потом исчез.
И все же они шли по узкому тоннелю, довольные, что какое-то время можно идти посуху, что здесь не очень холодно и нет жидкой грязи. Наконец они увидели знак: здесь, в водоводе, была трещина. Кроты обрадовались, протиснулись в трещину и попали на землю, где не были уже несколько месяцев. На настоящую землю, хотя голую и холодную. Однако в земле были самые настоящие ходы, вырытые Хитом. Спустились вниз, там земля была лучше, нашли пищу.
Они назвали это место «ходы Хита», однако очень быстро поняли, что самого его здесь нет, причем, очевидно, уже давно. Ходы были пыльные, местами обвалившиеся, но очень разветвленные и располагались под большой площадкой с коротко стриженной травой. В течение последующих дней кроты тщательно обследовали площадку. Дышать настоящим воздухом, чувствовать дуновение ветра, наконец найти чистую воду, изобилие чистой воды — какое это было счастье! Здесь кроты и провели Самую Долгую Ночь, восстанавливая силы после ужасного длинного путешествия, благодаря судьбу за то, что остались живы, радуясь возможности отдохнуть.
Они прекрасно понимали, что скоро им снова в путь. Теперь все были согласны с Триффаном: нужно двигаться на север. Однако они решили немного побездельничать. По ночам наверху кроты видели вокруг себя зрелище, которое потом не могли забыть: неистово яркий свет, высокое, освещенное снизу небо, всюду бродят двуногие — туда-сюда, туда-сюда — и ревущие совы. Место страшной красоты, для крота означающее смерть.
Здесь-то в полном одиночестве и жил Хит. Здесь он нашел для себя убежище, но не нашел покоя. Здесь были вырытые им ходы, они начинались хорошо и правильно, а заканчивались странно и непонятно, как, вероятно, закончилось и само пребывание Хита в этом месте, несчастного Хита, обезумевшего от одиночества. И все же в расположении ходов, как обнаружил Мэйуид, прослеживалась логика. Какими бы извилистыми и бессмысленными они ни казались, у них существовал общий рисунок: они были кольцеобразными. Что находилось в центре кольца, можно было только гадать, так как ни один ход туда не вел, а все подземные подступы преграждались бетонными плитами.
Как-то ночью Триффан и Спиндл прошли по поверхности к центру этого кольца и обнаружили там странную вещь. Это был Камень, но не из камня. Камень из бетона. Под его основанием были вырыты ход и зал. Должно быть, именно сюда приходил бедняга Хит, у основания этого «Камня» искал он утешения, так как здесь лежали сухая трава и небольшой запас длинных мертвых червей.
— Вероятно, он соображал, что это Камень, — проговорил Триффан. — Наверное, приходил сюда в поисках наставления.
— А почему он просто не отправился дальше в путь? — отозвался Спиндл. — Судя по всему, чувствовал он себя достаточно хорошо и мог продолжить странствия. Почему он снова и снова возвращался, шел по своим следам и только отмечал, сколько прошло лет?
— Мне кажется, он потерял мужество, а что послужило причиной — нам не угадать. Что-то с Хитом случилось. Одиночество может сотворить такую штуку с кротом. — В этом маленьком зале под бетонным столбом, олицетворявшим для крота Камень, витал дух ужасного одиночества и горя.
— И все-таки он ушел, — заметил Спиндл.
— Или его увели, или он умер, или просто утонул в больших тоннелях.
Почему мужество в конце концов покинуло Хита, они поняли лишь несколько дней спустя. Кое-как они отпраздновали Самую Долгую Ночь, вспоминали, как договаривались со Скинтом и Смитхиллзом встретиться в Роллрайте, понимая, что, к несчастью, такая встреча пока невозможна. И тут кроты утратили осторожность, забыли о подстерегавших со всех сторон опасностях.
Во-первых, неожиданно появилась собака. Огромная, вонючая, она с яростью просунула лапы и пасть в нору, где находилась Старлинг, и едва не выволокла ее оттуда. Собаке удалось укусить Старлинг за лапу, и это было очень больно. Потом, через день или два, когда кроты были на поверхности, пришли крысы. Спиндл оставил отчет об этой ужасной битве. Крысы напали внезапно, злобные, кровожадные. Кроты сбились в кучку и попытались зарыться в землю. Не вышло — почва была слишком твердой, а ближайший вход сторожили крысы. Какое легкомыслие! И кроты стали сражаться за свою жизнь, Триффан впереди, Старлинг позади всех. Они сражались, как сражается всякое живое существо, если речь идет о его жизни. Каждый миг казался последним — сначала от испуга, потом от ярости, оттого что врагов было ужасно много. Когти, зубы и красные крысиные глаза заслонили собой весь мир. Над кротами было пылающее небо, похожее на кровавую рану, вокруг стоял грохочущий шум ревущих сов, как будто они торжествовали победу крыс в смертельной схватке с четырьмя кротами. Сколько было крыс? Может быть, шесть, может быть, сотня.
Кроты остались живы, но только едва живы. Все были искусаны, Триффан сильнее всех. У него был вырван кусок бока, повреждена правая лапа: пробившись ко входу в тоннель, он до последнего момента оставался на поверхности, сталкивая вниз товарищей. Они остались живы и помогли друг другу спуститься под землю, но их уверенность испарилась. До спасения было еще очень далеко.
Крысы вернулись, окружили вход в тоннель. Они разрывали землю, прислушивались, подстерегали кротов, гоняли их, нападали при первой возможности, не давая передышки.
Наверное, так было и с Хитом. И его так же травили, пока он не впал в отчаяние. Как теперь Триффан с товарищами. Что было еще хуже — всех поразила болезнь, словно укусы крыс были ядовитыми. Только Мэйуид оставался на ногах, видно на него крысиный яд действовал меньше, чем на других.
А Триффан умирал. Он понял это, когда примерно через час или два очнулся от обморока. Чувствовал, как жизнь покидает его. Когда это поняли и остальные, они стали взволнованно обсуждать, что же делать.
А крысы не уходили. Они
