рыли землю, пытаясь добраться до кротов, и троица вынуждена была перетаскивать Триффана в безопасные места. По мере того как надежных ходов, куда они могли пробраться, оставалось все меньше, кроты стали приходить в отчаяние, потому что на поверхности все живые существа, похоже, решили, что кроты — легкая добыча. Прибегали собаки, огромные, слюнявые, и царапали землю. Пикировали с неба чайки. Казалось, хрупкие потолки ходов вот-вот проломятся, не выдержав топота крыс, рычания собак, криков чаек, — словно ожили все хищники в Вене, и их единственными врагами стали кроты.
Тогда, как ни плохо было ему самому, руководство взял на себя Спиндл. Он заявил, что, невзирая на опасности, нужно как можно скорее вытащить Триффана из этого гиблого места и двигаться назад по водоводу, по которому они шли, следуя знакам Хита, а там...
— А там, почтенный Спиндл? — спросил Мэйуид.
— На север! — ответил Спиндл.
— Да! — присоединилась Старлинг. — Триффан давно говорил — нам следует повернуть на север, так что теперь мы должны унести его отсюда и доставить в безопасное место.
— Но, милосердная дама, Мэйуид не спорит, Мэйуид согласен, только он хотел бы знать — куда?
Иногда в жизни крота наступает момент, когда его близкие видят, что крот стал взрослым, все, чему его учили, сплелось в единый узел, детское поведение забывается, крот выпрямляется и заявляет: «Так! Теперь я скажу, что думаю, и выполню все, что могу!»
Такой момент наступил для Старлинг. Мэйуид вдруг увидел, как она красива, чего он раньше не замечал, и как умеет она заботиться о других. Теперь в ее помощи нуждался Триффан. Их вожак почти умирал, его раны не заживали, прокушенный бок воспалился, а мех посерел от лихорадки.
Старлинг припала к земле и проговорила:
— Отведем его на север, и, если мы верим, как верил он, мы найдем ему место. Веди нас, Мэйуид, выбирай самую хорошую дорогу, какую только сможешь найти, как будто вся твоя жизнь была лишь подготовкой к сегодняшнему дню. Ты, Спиндл, поддерживай Триффана, он любит тебя, понимает, верит. А я буду охранять вас с тыла, как учил меня Смитхиллз. Все вместе мы сможем вывести Триффана из этого места, из ходов Хита. Более того, мне кажется... я чувствую... я слышу... что-то доносится с севера и находится не очень далеко. Я думаю, это Камень прислушивается, следит за кротами, которые верят в него. Мне кажется, он помогает таким кротам. Я начинаю слышать звучание Камня, слышу, Спиндл, правда слышу, Мэйуид! — Старлинг вытянула лапы и прикоснулась сначала к одному, потом к другому, а потом все трое прикоснулись к Триффану. Он пришел в себя, открыл глаза, взглянул на своих товарищей, и те увидели, что ему страшно.
— Мы здесь, Триффан, мы все здесь, и мы отведем тебя в безопасное место,— прошептал Спиндл, погладив друга по плечу.
Триффан задрожал, покрылся потом и, весь еще во власти мучивших его кошмаров, зашептал, забормотал что-то, а они повели его по осажденным ходам. Они провели его мимо крысиных зубов, мимо собачьих когтей, мимо клювов злых чаек, мимо дымящих ревущих сов, мимо бесконечного ужасного топота лап двуногих. Прочь из ходов Хита, по тоннелям с водой, уходящим на север, не на восток, куда лежал их основной путь, не на запад, откуда они пришли, а строго на север, углубляясь в более древние, узкие, странные ходы. А Триффан взывал к ним из глубин своего беспамятства, выкрикивал имена, которые он когда-то знал, вспоминал случаи, свидетелем которых бывал, страхи, которые пережил. Он звал Босвелла, своего отца Брекена. Он оплакивал брата Комфри, а его спутники должны были успокаивать его и вести по Вену, ставшему для Триффана кошмаром.
Кроты проходили под древними сводами, боролись с темнотой, с наводнениями, им преграждали путь сточные воды, но они упорно двигались на север, шаг за шагом, помогая друг другу преодолевать страшные препятствия. А Триффан в бреду вспоминал обо всем, что некогда знал, все глубже погружаясь в прошлое. И вот он, опять детеныш, потерявшийся в самом сердце Данктонского Леса, под самим Камнем, а вот родители Триффана отыскали заветный Камень и увидели белый прекрасный свет. Триффану казалось, что он идет к этому свету, а тело его кровоточит и раны гноятся.
Спиндл пытался успокоить Триффана, когда тот начинал сопротивляться и кричать от ужаса. Похоже, Триффан думал, что его тащат куда-то во мрак Вена.
— Мы ведем тебя к Камню, он поможет тебе, — твердил Спиндл, — ведем тебя туда, куда давным-давно послал тебя Босвелл. Ведем тебя к тайне, которую хранит Вен, потому что даже в самой кромешной тьме существует свет.
Они помогали Триффану делать один мучительный шаг за другим, и бедняга Спиндл рыдал. А Триффан проговорил тихо, как маленький детеныш:
— Значит, вы ведете меня к Камню, куда в один прекрасный день придет Безмолвие.
— Да, — ответили они шепотом. — Тш-ш, да, да. И каждый молился, чтобы так оно и было.
❦
Так четверка кротов пробиралась через самое сердце мрачного Вена, где бродят крысы и погибают живые существа. Совсем ослабевшие, кроты брели по самым древним частям Вена, где не было даже тоннелей, построенных двуногими, где обваливались стены, где трудно было идти из-за жидкой грязи под ногами, которая, казалось, была повсюду.
Страдающие от ран, слабые, все, как один, больные, с полумертвым вожаком, они шли и шли и вскоре уже не видели ничего, кроме лап идущего впереди. День превратился в ночь, а ночь в день, бодрствование стало незаметно переходить в сон, а сон сменялся чем-то вроде видений на ходу. Так они шли во мраке.
Как впереди появился свет, они не увидели. Не услышали и шума поблизости. Не заметили, что за ними наблюдают. Не учуяли запаха других кротов, следивших за ними из темноты. А на путников из древних ходов, куда они попали, смотрели странные существа, тихо шушукавшиеся кроты, древние кроты с седым, побелевшим от старости мехом и высохшей морщинистой кожей, перепуганные кроты. Кроты шептались на древнем языке.
Древний язык, язык ученых летописцев, звучал странно, но красиво, не жестко, как язык кротов Шибода, и не мягко, как обычный кротовий язык, а сильно и уверенно, слова были красивы, а их значение благочестиво. По духу этот язык принадлежал Камню.
Так, сам того не сознавая, Триффан оказался в тайном сердце Вена, которое вот уже в течение нескольких веков было на замке и строго охранялось. Потом в
