Он лишь опустил взгляд вниз и чуть приподнял брови.
— Что? Тут тоже надо мыть, — ответила она, как будто нередко мыла мужчин в душевой и теперь навыки всплыли на автомате.
Глобальный про себя лишь отметил, что прикосновение знакомо. Словно эти пальцы уже касались его плоти. А может и больше. Но такого же просто не могло быть?
Он такого не помнил, во всяком случае.
«Походу, у москвичей свои правила. Это же как с общественными банями для всех гендеров в Германии. Мойся со всеми или не приходи. Выбор простой», — вяло добавил внутренний голос и спустил ситуацию на тормозах, просто позволяя себя домыть, вытереть полотенцем и укутав в мягкий халат, отвести в гостевую.
Вскоре сантехник возлежал на кровати-полуторке, что ещё помнила духи Ларисы и их забавы в ночи.
Принюхавшись к подушке, пока её взбивала, Вика даже заметила:
— Пахнет знакомо. Показалось, что ли? Я уже настолько привыкла к Де Лакрузо, что сама ей пахну. Ты Борь, поспи. Лекарства выпил, сейчас должны подействовать. Отключайся и ни о чём не думай. Сладких снов!
Он кивнул. И закрыл глаза, действительно больше ни о чём не думаю.
Разве что подспудно мечтая о столь же заботливой жене, что однажды так же отмоет, накормит и уложит спать, посудив по виду, что ему нужна помощь.
Она же вообще ни о чём не будет спрашивать, пока не выздоровеет. А как подлечится, сам ей всё-всё расскажет, если надо будет.
* * *
Лариса не любила аэропорты. Дело было не в самолётах и перелётах, а в людях. Вечно снующая по своим делам толпа походила на муравейник.
А вот самолёты она любила. Как и просторные терминалы. Мир едва отошёл от ковида. И вид пустых или полупустых аэровокзалов, вокзалов и перронов уже казался невозможным к повторению. Но Мендель-Де Лакрузо гнала от себя эти мысли прочь. Они что-нибудь придумают и при новой эпидемии!
Они всегда что-нибудь придумывают. И Лариса знала, что на «зелёной повестке», навязанной Европе уже не отказ от атомных станций (по сути чистейших и самых безопасных в мире), а попытка внедрить в массы идею, что человек за всю жизнь должен как можно меньше летать. Желательно, два раза. В обе стороны. Например, в студенчестве, чтобы хоть что-то посмотреть. И на пенсии, чтобы взглянуть ещё раз и понастальгировать.
Как только эта попытка «избежать повышенного углеродного следа» станет доминирующей в эко-плане, сразу начнут проталкивать, внедрять, а затем и лоббировать идею, что лучше вообще сидеть дома. Всегда, а не только в период пандемий и локальных вспышек заболеваний.
До этого власть имущие проталкивали эко-дичь от необразованного ребёнка, которого то ли воспитали бобры, то ли вырастил искусственный интеллект на постепенно перегреваемой планете. Следом хотели подсадить всех на гаджеты виртуальной реальности или дополненной реальности, чтобы разукрасить серые дома и стены собственных бедных квартир, но кризис производства чипов и полупроводников отодвинул и эту идею лет на пять-десять.
Дело было даже не в том, что они постоянно что-то придумывали. Вопрос был скорее в том, КАК они это реализовывали. Сама идея обрезать или остановить рост численности на планете была логична и понятна Ларисе. При постепенном сокращении ресурсов и невозможности всех новых людей переселить хотя бы на Луну, а не то, что колонизировать Марс, или открыть дверь в иное измерение.
Но исполнение шокировало!
Сначала сильные мира сего залезли в семью. И поправ все библейские нормы, разрешили мужчине спать с мужчиной, как основной производительной силе. А женщине — работать, чтобы не отвлекала, но при этом не сильно падало производство.
Дальше — больше! Феминизм, инцест, зоофилия. Лишь бы не плодились, и далеко от дома не отходили. А чтобы скучно не было пердолить друг друга, разрешили «трансформацию».
Чем больше транс-людей, тем лучше! И на смену «переодевашкам», появились муже-бабы с сиськами. С бабской же психологией.
«Что у подобных пидорасов в голове, никого уже не волновало», — подумывала Лариса, считая, что все имеют право выбора.
Но вдруг это коснулось её лично!
Рождённый в миру как Серёга, вдруг тоже решил, что он женщина. Начал пить гормоны, ебаться в жопу с теми, с кем раньше Жигули разбирал, массажируя простату ради карьерного роста, а на волне успеха сделал себе грудь. И всё шло бы для него-неё хорошо, в том просчитанном мире. Но в дело вступили контрсилы. Которые подняли голову и на весь мир спросили: «Вы что там, совсем охуели⁈»
Как следствие, инстаграмм отменили, а на половине планеты вдруг хором заявили, что семья это — разнополые папа, мама и дети. А несогласные могут… продолжать заниматься тем, чем они обычно занимаются, так как никакой смены деятельности для них не предвещается.
Так транс Диадема, что совсем недавно тряс обнажёнными булками по парадам и требовал привилегий с транспарантами, вдруг понял, что пидорам не очень-то и рады в большей части мира. Которая ещё была способна на разумные суждения.
Тогда в нём снова проснулся Серёга. Мужик с усами, который петь не умеет. И решил тот мужик отыграть назад, вернув звание «мужик года», чтобы снова пить с мужиками за гаражами, но уже без последствий.
«Или чем там все мужики занимаются?» — подумала ещё Лариса, припоминая
гамбит с квартирой бабки[1].
Одно время она решила, что Тамара Синицына, которая в общем-то и привела к этой бабке Де Лакрузо, заслуживает четвертинки в московской квартире в пентзаусе.
Жить там Тамара вольна была с кем пожелает, хоть с трансвеститом Серёгой. Ей не жалко. Но как у любой нормальной бабы, у Тамары взыграло нормальное, естественное женское пожелание жить с нормальным же мужиком.
Серёгу, что никак не мог найти деньги на удаление груди, она тут же выгнала и принялась за другую непосильную работу — возвращать геев на путь истинный.
С тех пор Тамара Синицына жила сугубо с другим массажистом Ларисы — Сашкой Сидоркиным. И даже взяла его фамилию, так как своего по итогу добилась.
Но сам Серёга, (как истинный пидор, как по мнению Ларисы Борисовны), вдруг решил, что его кинули «с раздачей благ» и квадратных метров в столице.
Виновную он нашёл быстро — сама Лариса.
Кое-что он о ней знал. И, видимо, узнал ещё больше. А где нашёл группу полуотмороженных лиц и как заставил их поверить в свою дерзкую авантюру — сказать сложно. Это через день-другой уже генерал Борис Тоненьких расскажет, как только друг Лёва из спецназа с клиентами доработает.
Вопрос, вернули ли ей её миллионы, перед Ларисой даже не стоял. У неё их много. Все на тот свет не забрать, вип-места не забронировать. Но ей было стыдно, что попутно задело гостя.
«Глобальный-то причём?» — страдала от последствий этого налёта Лариса морально.
Человек просто ехал проездом, но вдруг оказался по уши втянут в их семейные разборки.
«Вот шрапнелью и зацепило. А теперь ещё и с родней Володи познакомится. Дай бог ему терпения!» — подумала Лариса и помахала Степану Степановичу, первым заметив его шляпу капитана в зале ожидания.
Рядом с дедом Владимира Богатырёва чапала та самая старушка Де Лакрузо, что однажды одарила их клан десяти комнатной квартирой. Её и разделили по итогу на трёшку, пару двушек и три однушки для всех Богатырёвых и даже Тамары Синицыной.
Сама старушка, в миру более известная как жена популярного художника-авангардиста из «девяностых» — Анфиса Анатольевна, когда-то жила вместе с таким человеком, что лепил члены из глины и вагины в масштабе один к ста делал, не стесняясь выставлять самые популярные не только в доме именитых гостей, но и на выставках.
Но времена было славы мужа давно прошли. Сам он отбыл в мир иной, придавленный в мастерской то ли членом нового русского, то ли вагиной самой примадонны. Показания роднились, а слухов много ходило. А сама Анфиса Де Лакрузо на радостях уйдя в запой лет на десять, давно не помнила кто она, зачем и откуда?
