Иногда ему удавалось беседовать с Маркусом, не затрагивая два кошмара его жизни — школу и дом.
— А мой папа бросил пить кофе, — вдруг сказал Маркус как-то вечером, после того как Уилл пожаловался ему на кофеиновое отравление (производственный риск всех тех, кто нигде не работает и ничего не производит).
Уилл никогда прежде не задумывался об отце Маркуса. Маркус был в такой мере продуктом воспитания своей мамы, что мысль о наличии отца казалась почти неприличной.
— А чем он занимается, твой папа?
— Он работает в социальной службе Кембриджа.
Где же еще, подумал Уилл. Все эти люди были родом из другой страны, страны, полной вещей, о которых Уилл ничего не знал и которые ему были не нужны: музыкальных терапевтов, жилищных служащих, магазинов органических продуктов, с досками объявлений, маслами для ароматерапии, яркими свитерами и трудными европейскими романами и чувствами. Маркус был их детищем.
— А что он там делает?
— Не знаю. Только зарабатывает он немного.
— Ты часто с ним видишься?
— Довольно часто. На выходных. В конце четверти. У него есть подружка Линдси. Она славная.
— А…
— Мне еще о нем рассказать? — попытался помочь ему Маркус. — Я могу, если хочешь.
— А ты хочешь еще что-нибудь о нем рассказать?
— Ага. Мы не часто говорим о нем дома.
— О чем ты хочешь рассказать?
— Не знаю. Могу рассказать, какая у него машина, курит ли он.
— Хорошо, он курит? — Уилла уже не отпугивала эксцентричная манера Маркуса вести диалог.
— Нет. Бросил, — торжествующе заявил Маркус, понимая, что заманил Уилла в ловушку.
— А…
— Правда, это было трудно.
— Представляю. Ты скучаешь по своему папе?
— Что ты имеешь в виду?
— Ну, ты понимаешь… Ну, не знаю… ты скучаешь?.. Ты же понимаешь, что это значит.
— Я же с ним вижусь. Почему я должен по нему скучать?
— А тебе бы хотелось видеться с ним чаще?
— Нет.
— А, тогда понятно.
— Можно мне еще колу?
Уилл сначала не понял, почему Маркус перевел разговор на отца, но было ясно, что есть смысл поговорить о чем-то, что не вызывает у Маркуса воспоминаний об ужасном хаосе вокруг него. Победа над никотиновой зависимостью не была в прямом смысле победой Маркуса, но при полном отсутствии в его теперешней жизни любого рода побед, он ощущал ее почти как свою собственную.
Уилл понимал, как это печально, но также понимал, что его эта проблема не касается. Вообще, в принципе не существует таких проблем, которые бы его касались. Немногие могут похвастаться, что у них нет проблем, но это его тоже не касалось. Уилл этого не стыдился, а, напротив, открыто и громко этому радовался; то, что ему удалось достичь такого возраста, не столкнувшись с более или менее серьезными проблемами, он считал большим достижением, которое нужно сохранить и впредь. Конечно, он был не против время от времени угостить Маркуса колой, но все же ему не хотелось быть вовлеченным в ту сумятицу, которую представляла собой жизнь Маркуса. Ему это было просто не нужно.
На следующей неделе привычный просмотр "Обратного отсчета" был прерван чем-то вроде дроби камешков по оконному стеклу гостиной, а потом чередой настойчивых и длинных звонков в дверь. Уилл понял, что что-то случилось, потому что без особой на то причины никто не стал бы осыпать его окна градом камней и неистово трезвонить в дверь. Первым его порывом было сделать звук погромче и не обращать внимания. Но в конечном счете остатки чувства самоуважения возобладали над трусостью, и он направился от дивана к входной двери.
Маркус стоял на крыльце, осыпаемый градом какой-то карамели, по форме и твердости напоминавшей камни, — такая могла причинить не меньший вред, чем камни настоящие. Уилл это понял, получив пару прямых попаданий. Он завел Маркуса внутрь и нашел глазами "карамелеметателей" — двух злобного вида парней, подстриженных под горшок.
— Что это вы делаете?!
— А ты кто такой?
— Не важно, кто я такой. Вы кто, черт побери, такие? — Уилл и не помнил, когда ему в последний раз хотелось кого-нибудь ударить, но он бы точно влепил этим двум. — Проваливайте отсюда к черту!
— Ой-ой-ой… — проканючил один из них. Уилл решил, что эти звуки имели целью выразить бесстрашие, но вся эта бравада была несколько подмочена немедленной и стремительной капитуляцией. Он удивился, но испытал облегчение. Уиллу никогда в жизни не пришло бы в голову убегать при виде самого себя (или, скорее, в достаточно маловероятном случае встречи с самим собой в темном переулке, оба Уилла драпали бы в разные стороны с одинаковой скоростью). Но он уже был взрослым, поэтому, хоть подростки и потеряли всякое уважение к старшим ("Вот призвать бы их всех, как в старые добрые времена, на обязательную военную службу!" и так далее, и тому подобное…), все же только самые отъявленные или хорошо вооруженные рискнули бы пойти на конфронтацию с кем-то больше и старше себя. Уилл направился назад в квартиру, чувствуя себя больше и старше и не без некоторой гордости за свое поведение.
Маркус угостился печеньем и, усевшись на диван, смотрел телевизор. Он выглядел абсолютно нормально, был увлечен передачей, а печенье застыло на полпути ко рту; глядя на Маркуса, невозможно было уловить признаков отчаяния. Если кто-то и допекал этого парня, смотревшего "Обратный отсчет", сидя на диване, то это было очень давно, и с тех пор он успел об этом позабыть.
— Так кто это был?
— Кто?
— Кто? Эти парни, которые пытались размозжить тебе башку кусками карамели.
— А, эти… — сказал Маркус, не отводя взгляда от экрана. — Не знаю… Они из девятого класса.
— И ты даже не знаешь, как их зовут?
— Нет. Они просто начали преследовать меня, когда я шел домой после школы. Поэтому я решил, что мне лучше туда не идти, чтобы они не выследили, где я живу, и пошел сюда.
— Огромное спасибо.
— В тебя они не будут швыряться конфетами. Им нужен я.
— И часто это случается?
— Раньше они конфетами не бросались. Они придумали это только сегодня. Только что.
— Я не о конфетах говорю. Я говорю про то… про то, что всякие старшеклассники пытаются тебя убить.
Маркус посмотрел на него.
— Да. Я тебе уже об этом говорил.
— Ты не говорил, что все так серьезно.
— В каком смысле?
— Ты просто сказал, что тебя задирает парочка ребят. Ты же не сказал, что тебя преследуют люди, которых ты даже не знаешь, и швыряют в тебя чем попало.
— Тогда они этого не делали, — спокойно сказал Маркус. — Они только что до этого додумались.
Уилл начинал выходить из себя. Если бы у него под рукой оказалось немного карамели, он сам бы начал швырять ею в Маркуса.
— Маркус, ради бога, я говорю не про эти чертовы конфеты. Ты всегда воспринимаешь все только буквально? Я понял, что они никогда прежде этого не делали. Но они же допекают тебя уже лет сто!
— Ну, да… Но не эти двое…
— Да, хорошо, не эти двое. Но такие же, как они.
— Ага. Много таких, как они.
— Ну вот. Вот и все, что я пытаюсь выяснить.
— Так бы и спросил.
Уилл пошел на кухню поставить чайник — просто чтобы произвести какое-нибудь действие, за которое его в итоге не посадят, но оставить начатую тему он не смог.
— Ну и что ты собираешься с этим делать?
— Что ты имеешь в виду?
— Ты что, собираешься терпеть это вечно?
— Ты говоришь, прямо как учителя в школе.
— А что они говорят?
— Ну, типа, "держись от них подальше". А я и не пытаюсь к ним приближаться.
— Но тебя это, наверное, расстраивает.
— Наверно. Я просто об этом не думаю. Как в тот раз, когда я упал с этой штуки на детской площадке и сломал запястье.
— Ты уходишь от темы.
— Я пытался об этом не думать. Это произошло, я бы и хотел, чтобы этого не происходило, но ведь такова жизнь, правда?
Иногда Маркус говорил так, будто ему сто лет, и сердце Уилла сжималось, когда он это слышал.
— Но ведь жизнь не должна быть такой?
— Не знаю. Может, ты мне объяснишь. Я же ничего не делал. Просто перешел в новую школу, и пошло-поехало. Не знаю почему.
— А как было в старой школе?
— Там все было по-другому. Там не все дети были одинаковые. Там были и умные, и тупые, и модные, и со странностями. Там я не чувствовал себя какимто особенным. А тут я чувствую себя не таким, как все.
— Дети разными быть не могут. Дети — они и есть дети.
— Так где же тогда все дети со странностями?
— Может быть, сначала они были со странностями, а потом стали вести себя по-другому. Они по-прежнему со странностями, но теперь этого просто не видно. А твоя проблема в том, что эти парни видят, какой ты. Ты даешь им возможность себя обнаружить.
— Так что мне теперь, стать невидимым? — Маркус хмыкнул, вообразив масштабы задачи. — Как мне это сделать? Или ты держишь у себя в шкафу шапку-невидимку?
