-Похвально, обер-лейтенант. Должен вам заметить, что унтер-фельдфебель Румпф, достоин большего поощрения, чем избиение палкой военнопленного. Подумайте об этом. Кроме того, приведите взвод в надлежащий вид. Выставьте охрану. Соблюдайте порядок.
  Лицо танкиста побагровело. Зрачки сузились, запоминая облик ретивого адъютанта. -Будет исполнило, господин обер-лейтенант. Об успехах в бою непременно будет доложено в штаб полк, -ответил офицер сухо.
  -Еще, взводный. Прикажите доставить пленного к нам. Я и майор Зигель допросим русского танкиста. Я знаю немного русский язык. Только без фокусов. Русский должен быть живой.
 -Слушаюсь. -Офицер шагнул мрачно в сторону, пропустил Ольбрихта к зданию сельсовета.
 Дом преображался. Солдаты энергично выносили старую мебель, канцелярскую рухлядь. Двое гренадеров, напевая известную фривольную песенку: 'Я замужем и то, что вы молодой человек умеете делать, то же самое умеет делать мой муж' ударами прикладов сбили доску, владельца здания, водрузили над входом нацистский флаг. Красное полотнище с белым кругом и черной свастикой по центру сразу придало зданию мрачно-зловещий вид.
  Ольбрихт прошелся по коридору, случайно наступил на осколки стекла. Раздался хруст. Лицо старшего лейтенанта скривилось как от зубной боли. -О, черт! — выругался офицер. Франц плохо переносил звуки раздавленного стекла.
 Переступив через осколки, сваленные комиссарские газеты, офицер заглянул в большую центральную комнату. Посредине вальяжно, расставив широко ноги— столбы, восседал майор Зигель. Венский стул был явно не по размеру. Скрипел под тяжестью исполинской задницы. Интендант курил сигарету, устало пыхтел, раздумывал о выполнении текущих задач. Увидев Ольбрихта, Зигель прервался от служебных раздумий, без энтузиазма бросил навстречу:
 -Как дела, господин Ольбрихт? Разобрались с танкистами?
  Майор Зигель, как и любой трусливый человек, а он был таковым, недолюбливал мужественных людей. В них он видел опасность для своего существования. К разряду таких людей он относил и Ольбрихта. С первой встречи перед войной, когда Франц прибыл в управление корпуса, он не возлюбил того за прямоту, честность, офицерскую порядочность, а позже за смелость в бою.
  Зигель был малодушным, неискренним, боязливым человеком и понимал, что рядом с Ольбрихтом выглядит тускло. Это всегда его возмущало, а ведь он был гораздо старше этого сопляка. Но побороть в себе мучавшие внутренние противоречия он не мог. Поэтому, будучи майором, он не мог приказать старшему лейтенанту Ольбрихту. Он его просто боялся. Считал выскочкой и 'выдвиженцем'. Оказавшись, рядом с ним при решении служебных дел, всегда старался уйти от ответственности и подставить под удар Франца.
 -Как дела, господин Ольбрихт? Умерили танкисты вашу прыть? -Зигель повторил вопрос.
 -Ольбрихт, не обратил внимание на едкий тон интенданта, спокойно ответил:
  — Сейчас, господин майор, приведут русского военнопленного. Мы допросим его. Не возражаете?
 -Зачем он нам нужен? Это не наше дело, Франц, -возмутился Зигель. Вскочил, забегал по комнате нервно. — Пусть танкисты сдадут военнопленного в штаб полка. Нам и без него дел предостаточно. Это мое личное мнение.
 -Возможно, дело не наше. Но я, господин майор, не могу позволить этим веселым парням просто так убить человека. Это не гуманно.
 -Что вы говорите? Не гуманно? — взвизгнул язвительно штабной офицер. — А вот наш великий фюрер учит, что славянские расы, как низшие, мы должны уничтожать, во имя великой арийской нации. Разве это не так? Вы можете пострадать, Франц, за свой гуманизм. -
 Тем не менее, господин майор, мы обязаны его допросить,— не сдавался адъютант.
 -Как хотите, Франц, но без моего участия. У меня забот полон рот. Завтра командир корпуса прибывает. Не забывайте, что вам поручено подобрать помещение для генерала. Как подберете, дайте мне знать, чтобы привести дом в порядок. Завтра штаб должен работать в Поляниновичах.
 -Я прекрасно помню свои обязанности, господин майор. Вас не задержу.
  В этот момент дверь шумно открылась. Немецкие солдаты втащили в комнату русского танкиста. Он был настолько слаб, что не стоял на ногах. Конвой держал военнопленного под руки, чтобы он не упал.
 -Посадите русского на стул, — приказал Ольбрихт,— и принесите воды.
 -Слушаюсь,— ответил один из солдат, выбежал за водой.
 -В общем, Франц, мне делать здесь нечего,— заторопился Зигель.— Допрашивайте пленного сами, если горите желанием. Но я бы вам не советовал.
  Майор Зигель раздраженно двинулся на выход, перед этим надев перчатки, несмотря на духоту и зной, разгоравшегося утра. Проходя мимо военнопленного отшатнулся, как от прокаженного. Резкий запах пота, крови и мочи пахнул в лицо. Русский танкист сидел без чувств, обронив голову на грудь. Жирные, зеленые мухи, словно пикирующие бомбардировщики кружились над ним, пытаясь сесть на окровавленные, сукровичные места разбитого и обгоревшего тела. Интендант с отвращением презрительно сплюнул:
 -И эту дохлую свинью я должен допрашивать? Его место на помойке, Франц! Руки противно пачкать. Фу!
 -Я вас не задерживаю, господин майор.
 -Еще бы, господин старший лейтенант. Не забудьте о своем поручении.
 -Идите, господин майор. Пусть ваши люди выставят охрану у двери.
 -До встречи, господин Ольбрихт, — майор, тяжело дыша, не оглядываясь устремился через дверь на улицу.
 После того, как на пленного русского вылили полведра воды, он открыл глаза.
 -Ваша фамилия, звание, должность, воинская часть?— начал вести допрос Ольбрихт.
 -Пить. Дайте попить воды,— простонал военнопленный.
  -Разрешаю, -немецкий офицер махнул конвоиру. Команду стремглав исполнили. Русский танкист, постанывая, разбитыми губами припал к котелку. Медленно, обливаясь он жадно пил колодезную воду.
 -Достаточно, -остановил жестом руки офицер. Котелок отобрали.
 -Ваша фамилия, звание, должность, воинская часть?— повторил вопрос с большей настойчивостью Ольбрихт.
  Паренек-танкист зашевелился, поднял голову. В глазах покорность. Губы дрогнули: -Курнуть дайте разочек, господин офицер.
 -Что?— удивился Ольбрихт, не поняв просьбы солдата.
 -Папироской угости, господин офицер. Курить хочется.
 -Хорошо, я выполню эту просьбу. -Солдат, — обратился Франц к конвоиру,— угостите военнопленного сигаретой.
 За короткое время войны в Польше и здесь с Советами он понял, что все военнопленные разные. Уже с первых шагов допроса по их поведению видно, как они будут вести: либо замкнуться и будут ждать своей смерти, либо сразу сдадут всю военную информацию, либо, как этот тщедушный русский танкист, будут торговаться. Да этот торгуется и все мне расскажет, утвердился в своем убеждении Ольбрихт. Просьбы русского танкиста не раздражали, они были понятны.
