— Эдвард… твоя планета, конечно, кишмя кишит идиотами, от которых у меня озноб, но, дабы не быть голословным, скажу: мне ещё нигде не было так хорошо, как на Земле. А что касается одиночества… Я привык вести дела с представителями других рас.
— А что тогда? — Студент поднялся с деревянной скамьи в центре кабины. — Ты пытаешься казаться счастливым, но это не так. Ты — несчастлив. Но я ничего не делаю, чтобы это изменить. — Его пальцы сдавили корпус камеры.
— Опять ты за своё, — мягко улыбнулся тот. — Я же говорил…
— Да знаю я, знаю! — раскраснелся Эдвард, наконец, обратив свой взор на собеседника. — Но я не хочу быть тем, кто твердит «мне жаль». Я хочу быть таким другом, который мог бы решить твои проблемы, на которого можно положиться! Не пойми неправильно, у меня нет близких друзей, кроме тебя, поэтому мне очень важно быть достойным этой дружбы.
Ацель обомлел, затратив на то, чтобы обмозговать поступившую в его мозг информацию не меньше минуты.
— Что за бред! — воскликнул он наперекор обиде, что тот выписывал у себя на лице. — Ты сейчас втирал мне про взаимовыгодные отношения? Бред, — повторил он тише. — Никогда не искал в нашей дружбе выгоду. Я, конечно, живу в твоём доме, ем твою еду, но… Ты мне нужен не для этого. — Пришелец робко отвел взгляд, расширив ауру неловкости обеих сторон до уровня конфуза, и закончил речь полушепотом: — Просто мне хорошо рядом с тобой, вот и все.
Грудь Эдварда стеснила тупая боль, от которой его сердце участило пульс — впервые кто-то назвал его «нужным» не для того, чтобы выпросить помощи, а просто так — просто потому, что он — это он, а не кто-то другой.
— Эдвард, все нормально? — беспокойно смотрел на него Ацель.
— Все хорошо, — благодарно принял его заботу юноша. — Спасибо, спасибо, что сказал это вслух.
— О! — Пришелец спрятал руки по карманам, отгоняя от себя жар любезностей. — Снова движется!
Кабина колеса обозрения преодолела свой пик и теперь, после недолгой остановки, шла на снижение.
— Чёрт! — посинел студент, вспомнив о своей антипатии к высоким сооружениям. — Зачем ты мне напомнил?! — Он присел и положил на колени сумку, хватаясь за неё, как за спасательный круг. — И, черт возьми, Ацель, хватит ржать!
Во всех крупных городах есть такой район, который существует для того, чтобы поднять настроение и… украсть все ваши сбережения. В Лондоне — это Ковент-Гарден. И если Лондон — это мозги Великобритании, то Ковент-Гарден — злокачественная опухоль. Это зудящее местечко в Вест-Энде знаменито развлечениями, модными магазинами, «Яблочным рынком» и, конечно же, театрами. Любители «ретро» не обойдут стороной «Музей общественного транспорта» с его старинными экспонатами, где каждый заразится своей уникальной ностальгией, окунувшись в безрассудные события юности или беззаботные деньки детства (Если, конечно, он не студент и не пришелец).
Эдвард добросердечно подкинул монету уличным артистам, которые играли знаменитую «Strangers in the night» возле собора Святого Павла, чей фасад гармонично сочетал в себе стиль ранней готики и элементы французского классицизма с его строгим, но спокойным ритмом. Десять лет назад изящные столбы фонарей казались мальчику выше, а мощеные тротуары, будто гнали его прочь, не желая принимать выходца из Америки. У него до сих пор стоял в ушах стук каблуков, а ладонь потела, как тогда, когда Рут крепко держала ее, карябая красными ногтями. Тогда он тоже отвлекся на музыкантов, и мать больно одернула его, изрыгая из своего рта, обведенного пухлыми губами, нецензурную брань. Когда она злилась, её напудренное лицо безобразно сжималось, натягивалось и становилось квадратным, словно подтаявший пластилин.
— Что это?!!! — Комната в небольшом отеле на Генриетта-стрит, в котором Ацель забронировал номер, уже в дверях не оправдала его ожиданий. Но ни обслуживающий персонал, взбудораженный проскочившим по этажам воскликом, ни даже Эдвард, разделяющий придирчивость друга в отношении чистоты, — не могли вразуметь причину этого недовольства.
Помещение было просторным и свежим. Круглое зеркало над большой кроватью собирало в себе свет английских улиц, видом на которые можно было насладиться с личного балкона, попивая утренний чай с молоком. На прикроватных столиках — тяжелые латунные лампы. Насыщенные коричневато-золотые оттенки, удивительная красота геометрии и мраморные поверхности делали интерьер стильным и отчасти буржуазным для глаз, привыкших к серости съемной квартиры; и в тоже время — от него веяло простой и сдержанной классикой 70-х годов: квадратное радио, винтажный телефон, аккуратное круглое кресло со сплошной алюминиевой ножкой, комоды и шифоньеры прошлого века.
— Что не так? — поправил сумку студент, поддавшись стадному инстинкту, который запрещал ему пересекать порог. — Хороший номер. Я бы даже сказал… отличный.
— Отличный?! — сжал кулаки Ацель, и его жидкие волосы подпрыгнули в протесте. — А это тогда что? — Продолжая стрелять взором в собравшуюся толпу, он показывал рукой на стену.
Симпотичная девушка в прямом темно-синем платье с белым фартуком растерянно игралась со своими пальцами. Улыбка, с которой впали в треугольное лицо тонкие линии губ, из вежливости утаивала осуждение и скептицизм.
— Простите, — показала она белые зубы, — но я ничего не вижу!
— Неужели?! — Ацель в слепую запустил дротик, незаметно закравшийся в его ладонь, и зацепил острием какого-то миниатюрного жучка. — Так лучше?
Девушка глупо округлилась в чертах и под пристальным наблюдением клиента подошла к стене — у входа в ванную комнату что-то шевелилось.
— Как вы это сделали? — Горничная разрывалась между ребяческим восхищением и сожалением о дополнительных убытках на цементирование и покраску, которые вычтут у нее из зарплаты. Она потянула за головку дротика, но игла сидела слишком глубоко.
— Впечатляет! — открыто восторгался Эдвард. — Прямое попадание!
— И как вы это объясните? Я плачу такие деньги! И ради чего? Чтобы ночевать с жуками?! — подбочился пришелец.
— Простите, сэр, но это просто уличных жук. Он безобиден. Должно быть, залетел из окна.
— А когда вы в последний раз протирали пыль?
— Э, утром. Сегодня утром.
— Утром?! Какой сейчас час, как вы думаете?
— Почти девять вечера, — попятилась к выходу горничная.
— Вот именно! Несите швабру и ведро!
— Но… сэр…
— Живо!
Девушка откланилась, обещая сделать все как должно, пока посетители из соседних номеров вертели указательным пальцем у виска.
— Ацель, — зашептал ему на ухо юноша, смутившись от нежелательного внимания, — я все понимаю, но ты чутка перегнул палку. Все-таки мы здесь всего на три дня.
— Вот только, — вдвойне нахмурился тот, — представь сколько человек жили в этом номере до нас! Даже идеальная уборка не убьет следов их присутствия. Не знаю, как ты, но я до сих пор чую мятный запах дешевого одеколона на шторах.
— Да уж… — обреченно вздохнул студент, — если нам однажды придётся податься в бега, с твоей паранойей — у нас нет шансов.
Ацель не доверил чистоту своего временного убежища обслуживающему персоналу и самолично принялся драить полы и стены. Бережно подвесив на крючок своё пальто и подвернув рукава рубахи, он более часа метался по комнате, распихивая шваброй всех неугодных.
— Заканчивай уже, я спать вообще-то хочу.
Переодетый в байковый халат, входящий в стоимость услуг «Генриетты», Эдвард валялся на кровати и пялился в потолок, уморившись пролистывать сегодняшние фотографии.
— Спи! Кто тебе мешает? — пожал плечами пришелец, вешая выстиранные занавески.
— Ты-ы, — протянул тот, залезая под одеяло и переворачиваясь на бок.
— Ладно-ладно, я уже все!
Пришелец разгладил ладонью полупрозрачную бежевую ткань, приглушил общий свет, наведя сумрак, и докучливо запрыгнул на кровать рядом с Эдвардом, расплываясь в навязчивой улыбке, которая, по обыкновению, была нацелена на то, чтобы задеть чувства студента.
