— Это ещё кто? — спросила женщина вместо приветствия.
— А… Э, это мой друг, — промямлил Эдвард, перебирая пальцы.
— Друг? — ухмыльнулась та. — И какого хрена он здесь забыл? У нас же вроде семейный разговор намечается.
Ацель вызывающе сверкнул глазами:
— Попрошу не выражаться!
Кожа на нижней части лица Рут разгладилась, а все возрастные изменения перекочевали на лоб, и промеж бровей образовалась ямка. Женщину затрясло, и, чтобы подавить гнев, она неожиданно прикусила большой палец, запачкав верхнюю губу выступившей каплей биологической жидкости. Не убирая руки ото рта, Рут процедила сквозь зубы:
— Я не стану ни о чем говорить, пока здесь этот… — запнулась она, подыскивая культурное слово, — фрик.
— А ну повтори! — огрызнулся Ацель, хлопнув по столу.
— Хватит! — Эдвард огородил его от матери. — Будете ругаться — нас разведут. Можешь идти, Ацель. Я справлюсь, — заявил он, храбро ответив на ехидный взгляд женщины.
Когда пришелец покинул комнату встреч, Рут Лэйд самодовольно потянулась, разминая суставы и затекшую спину.
— Другое дело, — расплылась она в хищной улыбке, от которой Эдварда пробрали мурашки. — Давно не виделись, сынок.
— Да…прости.
— Никогда не начинай переговоры с извинений! — пожурила его женщина. — Иначе, ты заведомо проиграл.
— Какие… какие переговоры? — растерялся юноша.
Рут Лэйд звонко расхохоталась:
— Любое общение — это переговоры, дорогуша. Если ты хочешь знать все и обо всех, если хочешь, чтобы тебя уважали, — никогда не говори «прости» первым.
— Я… понял, — промолвил студент, не смелясь высказать свое несогласие.
— Чудненько! — Женщина поставила локти на стол и подперла голову. Рукава её свободной кофты сползли вниз, обнажив зарубцевавшуюся кожу. — Как твои дела, Эд? Как школа?
— Я учусь в колледже. — Эдвард отвел глаза, поймав себя на мысли, что в открытую пялится на последствия самоувечий.
— Правда? Тебе уже семнадцать?
— Эм, будет в ноябре.
— Да ладно! — воскликнула Рут с наигранным восторгом. — Такой взрослый! Сколько же лет прошло с того дня, — вдруг поменяла она тон, — когда ты бросил родную мать умирать в одиночестве? — Женщина будто бы посинела, поддельная улыбка стала острее лезвия.
— У меня не было выбора! — запротестовал тот, и его глаза покрылись влажной пленкой сожаления. — Я не мог больше так жить. Не мог выносить того, что ты делала с собой! С нами! Я пытался образумить тебя, но ты никогда не слушала моих советов. Не дозволяла помочь! Ты продолжала пить, резать вены и… Мама, ты била меня без причины и даже не чувствовала вины! Я боялся тебя… Мне было всего двенадцать, а я уже вел самостоятельную жизнь. Представь, какого было мне? Я учился, перебирался из квартиры в квартиру, пахал двадцать четыре часа в сутки, чтобы иметь крышу над головой! Разве так должно быть? Разве это правильно? Как ты можешь обвинять меня после всего? — Он резко проглотил язык, переводя дыхание, — речь собралась так быстро, так необдуманно, на одном вздохе.
— И что от меня хочешь? — напрягла челюсти Рут. — Пришёл напомнить мне, какая я плохая мать? Похвастаться успехами? Поглумиться?
— Вовсе нет! — возразил тот, и после короткой паузы еле слышно объяснился: — Я пять лет держал на тебя обиду, думал, что не прощу тебя, думал, что люди не меняются, но… этим летом я встретил кое-кого… Он тоже не был святым, мягко говоря… и я представить себе не мог, что мы станем лучшими друзьями.
— Ты водишься с преступником? — искренне удивилась женщина.
— Да, так и было. Вот только… он смог измениться — наперекор всем истинам, что я знал в этом мире. И я верю, что у тебя тоже получится! — с надеждой посмотрел на неё Эдвард. — На самом деле… я не вижу ничего плохого в том, чтобы извиниться первым. Это не унижение, а показатель силы. Именно поэтому я здесь… Прости меня, мама. Я действительно любил тебя, несмотря на то, что ты плевала на мою жизнь. И я готов…
Рут Лэйд прикрыла рот пальцами и издала мерзкий смешок.
— Что смешного? — осекся студент.
— Так трогательно! — уже в голос смеялась она. — Хочешь поиграть в семью? Какой же ты наивный балбес!
Женщина внезапно округлила глаза и перестала моргать. Бледные губы серьёзно сузились, встав в прямую линию, а голова немного наклонилась в бок и замерла
— Если бы я убила тебя в младенчестве, ничего бы этого не было, — ровным голосом призналась она.
— Ты… хотела меня убить? — поежился Эдвард.
— Да-а, но одна шлюшка уверила, что я получу больше выгоды, если продам тебя.
Рут Лэйд вздрогнула и вскарабкалась на стол, хватая сына за шиворот.
— Почему ты ещё жив? — завизжала она, и на этот визг тут же сбежалась охрана.
Они схватили женщину под руки и повели прочь — в камеру, где ей предстояло провести не один год. Эдвард бестолково сидел на своём месте, не понимая, что произошло, и как на это реагировать. Секунду назад Рут была прямо перед ним, теперь — ее стул валяется ножками вверх. И пока аура матери молниеносно таяла, родственная нить, которая обрекала его быть сыном, окончательно порвалась.
— Эдвард! — Юноша почувствовал, как ладонь пришельца сжимает ему плечо. — Ты в порядке?
— Все нормально, — вымученно улыбнулся тот, негрубо убирая от себя руку в чёрной перчатке. — Не надо меня жалеть, Ацель. Честно говоря, — поднялся он, — глупо было ожидать иного исхода.
И погода, и настрой Эдварда испортились одновременно. Накрапывал дождь. Позвякивая по козырькам крыш, стекая по решеткам, намывая красный кирпич, — он печально ласкал струны колючей проволоки, провоцируя тщедушие духа.
— Эдвард, и куда ты идёшь? — с горьким беспокойством поинтересовался Ацель, наступая на его тень.
— Мне нужно прогуляться.
— Эдвард…
Юноша встал полубоком и бросил на того искосый взгляд, сильнее затягивая капюшон.
— Все хорошо.
— Это не так. Что она тебе наговорила?
— Ты ведь и так все слышал, — догадался студент. — Зачем спрашиваешь?
— Думаешь, я подслушивал?
— Ты всегда так делаешь, разве нет? — Эдвард пожал плечами и криво улыбнулся.
— Эдвард… — Ацель вновь произнёс его имя — просто так, без продолжения, лишь потому, что оно вертелось на языке. У него всегда получалось трансформировать слоги во что-то более мелодичное и тёплое, чем то являлось на самом деле. И Эдварду нравилось, как он окликает его: раздраженно, весело, с насмешкой или томно, как сейчас, — контекст неважен. Этот голос всегда и без исключений бережно орудовал звуками данного имени.
Ацель распахнул пальто и решительно притянул друга к себе, обволакивая своей бесконечной тенью. Подолы плотной ткани окутали того с ног до головы, защищая от дождя и чужих взоров, которые были настолько пусты, что без отбора черпали в себя всяческую грязь, подобно мусорным контейнерам. Эдвард примкнул к живой груди чёрного ящера. Сливаясь душою с ритмом его сердца, он отчаянно раздирал ногтями белую рубашку, от которой по прежнему веяло неприступным космосом.
Слезы срывались одна за другой, обжигая алеющие стыдом щеки. Юноша открылся своей слабости. Он был повергнут. Разбит. И ненавидел пришельца за то, что тот потакает его недостаткам. Но Эдварда никто никогда не обнимал — даже родная мать. А то, как это делал Ацель, — было столь неповторимо и безукоризненно сердечно, что тотчас перекрывало собою ничтожную минуту позора.
— Не переживай, Эдвард, никто не узнает, что ты плакал.
Глава 9. Боги, волки и любовь
Она держалась за шпиль Биг-Бена короткими, детскими, безжизненно-бледными пальцами, навеки стертыми в мозоли. Достигнув бессмертия, клетки перестали делиться, а сердце окоченело. Теперь любой синяк на ее теле, любая рана или ссадина, полученная при жизни, — это нормально, это — часть совершенно нового существа.
Подобно морской волне, бьющейся о скалы во время шторма, чёрный плащ бесшумно полоскался на ветру, разбрызгивая в небо пену из странной жидкости, которая, соприкасаясь с материальными предметами, мгновенно испарялась, не оставляя следа.
