— Он должен поднять выброшенные мины, — тихо сказал Осенев, вытирая кровь с разодранной щеки. — Он выбросил полученные мины со склона высоты. Облегчился, так сказать…
— Ах, ты-ы-ы… гад такой, — передернулся Богунов. — Облегчил свою задницу, зар-раза. Решил подарить душкам толовые заряды, чтобы на них подлетали наши машины с ребятами. Вот шку-у-ура!..
Он развернулся к взвинченному, напряженному Касымову, прижатому к камням подходящими со всех сторон солдатами.
— Знает, гад, что за нами по пятам духи ходят, все наши окопы обшаривают, — вскипая гневом выговорил побагровевший Богунов, — знает, что эти мины в их руки попадут, подлец…
— Лучше не подходи-и… — взревел с каким-то неожиданным остервенением сгорбившийся Касымов. — Сознательный больна, да-а-а… Все сознательные больна, да-а-а… Во-он, капитана Шкловский тоже больна сознательный, а свою мину с обрыва в ущелие бросил. Я сам видел, по-онял…
Касымов заметно дрожал в бессильной ярости.
— Капитана бросил… Ему ничего не скажут… Он начальник… А Касымов бросил, ему в морду пилюют… А я не ишак. Своего хватаит. Больше всех Касымов всегда тащит.
— Так вот, шкура, — отрубил Богунов, — полезешь за своими минами, и за миной капитана Шкловского. Немедленно полезешь. А Шкловскому мы эту мину поднесем на блюдечке. Лезь, чурка…
— А вот это видал? — выкинул перед собой сложенную кукишем пятерню дрожащий Касымов. Губы у него лихорадочно плясали, в глазах плескалось мутью поднятое бешенство.
— Фанерой полетишь, — шагнул к Касымову разгоряченный сержант.
Касымов взревел, сорвал ремень тяжелого пулемета, и вдруг легко кинул оружие на левую руку и правой заученно лязгнул затвором.
— Сам полетишь, с-сука, все-е полетите-е-е, все-е… — заорал он, бешено кося помутневшими глазами.
— Отста-авить, — раздался вдруг оглушающий возглас Шульгина. — Сержант Богунов, наза-ад. Рядовой Осенев в сторону.
Солдаты рассыпались по сторонам, пропуская своего лейтенанта и встревожено ежась под прицелом мощного пулемета, способного уложить всю их группу одной стрижущей очередью.
— Прекратить разговоры…
Шульгин шел к мечущемуся Касымову спокойным уверенным шагом, неуклонно сокращая небольшое расстояние между ними и закрывая солдат своей спиной.
— Н-не, подходи-и… — свистел голос пулеметчика, — Не подходи-и…
Но Шульгин шел навстречу черному зрачку пулеметного ствола, спокойно и сосредоточенно, и ни одна жилка не дрожала на его внешне спокойном лице.
Касымов угрожающе шипел что-то, сбиваясь на родной язык, тряслись на спусковом крючке пальцы, вздулись вены на мощной шее под распахнутым воротом, дрожащие ноги искали ускользающую под ними почву.
Шульгин дошел до пулеметчика, спокойно взялся правой рукой за пулеметный ствол и выдернул его легким движением из ослабевших рук тут же осевшего вниз Касымова.
— Приказ остается прежним, — негромко, но очень внятно сказал Шульгин. — Поднять из ущелья все мины.
— Не-е, — вяло возразил Касымов, безразлично глядя по сторонам опустевшим взглядом.
— Ну что ж! Нянчиться с тобой тоже не будем, — усмехнулся Шульгин и скомандовал резким решительным голосом:
— Приготовиться к выходу. Занять места в походном порядке. Приготовиться к движению.
Солдаты с шумом выстроились в одну колонну друг за другом, но не беспорядочно, а так, как всегда двигались на операциях по узким горным тропам. Каждый в этой живой цепочке знал, за кем он всегда должен следовать, и кто всегда должен следовать за ним.
— Порядок движения меняется, — скомандовал Шульгин, — рядовой Касымов освобождает свое место в колонне.
Головы солдат вопросительно обернулись к сидящему на земле пулеметчику.
— Касымов остается, — пояснил Шульгин. — Группа освобождается от солдата, не желающего выполнять свои служебные обязанности. Прощай, Касымов.
Шульгин резко махнул рукой немного растерявшимся солдатам:
— Сержант Богунов, приготовить группу к маршу.
Богунов пожал плечами и занял привычное место в голове группы. Шульгин обернулся к оторопевшему испуганному Касымову, кинул ему под ноги пулемет:
— Это тебе пригодится, Касымов. Скоро сюда заявятся гости. Принимай их с радушием. Можешь сам подарить им эти мины. До свидания!
Шульгин кивнул Богунову, и группа начала движение, оглядываясь на оставшегося товарища.
Они прошли уже половину горного хребта, то ныряя в расщелины камней, то выходя на открытое пространство, когда позади раздалось какое-то шумное жалостливое сопение. Группу догонял задыхающийся, потный Касымов. Бессильные слезы текли по его лицу, оставляя грязные полосы. В руках он держал за хвосты мины, похожие издалека на глушеную пузатую рыбу. Касымов боялся подойти к группе близко.
— Товарищ лейтенант, простили бы вы его, — раздался чей-то голос.
Шульгин обернулся, с любопытством прищуривая глаза. Голос принадлежал рядовому Осеневу.
24.
— Товарищ лейтенант, — бормотал за спиной Шульгина Матиевский, — здо-орово вы шагали на пулемет. Прямо как Матросов. Я аж глаза зажмурил. Это же одно движение пальчика, и море крови. Как вы та-ак смогли? Вы что совсем не боялись?
— А я детдомовский парень, Матиевский, — улыбнулся Шульгин, — мне, безотцовщине, восьмилетку пришлось в детдоме заканчивать. И детдом был, между прочим, имени упомянутого Матросова. Собрались в нем все педагогические ошибки города, непригодные для нормальных школ, — Шульгин наклонился к Матиевскому и понизил голос. — Так вот, Сережа, заметил я с малолетства, что трусы звереют, когда их начинают бояться. Если трус заметит, что его вдруг начинают бояться, пиши пропало. Обнаглевшего труса так заносит, что и не сразу остановишь.
Шульгин оперся автоматным прикладом на камни, легко запрыгнул на крутой валун, протянул Матиевскому шершавый пыльный приклад. Солдат ухватился за приклад, поставил ногу на камень и плавно всплыл наверх, вытащенный лейтенантом точным решительным движением. В Афганистане часто ходили такими боевыми парами, оглядываясь друг на друга, и вовремя подавая руку помощи, натренированно, заученно, помогая экономить силы.
— Важно не показывать страха, но и, конечно, важно диктовать свою волю, — добавил Шульгин, и пожал плечами, — по-моему, не такая уж и сложная штука.
Матиевский приглушенно захохотал.
— Ага. Все очень просто. Надо запомнить… Продиктовать волю, и не показывать страха… Ха-а… Да тут пять раз обделаешься, пока страх спрячешь… А про волю и слов-то нет…
— Метель-один, я, Метель, прием, — засвистели ларингофоны шульгинской радиостанции.
— Метель-один на связи, — отозвался Шульгин.
— Вижу вашу группу, подошли как раз к самовару, как там у вас?
— У нас все в порядке, — спокойно ответил Шульгин, умалчивая о недавнем происшествии.
— Метель-один, — захрипел эфир. — Срочно перейди на ротную частоту и слушай меня внимательно. Слушай внимательно, Метель-один. Все рейдовые группы «Метели» собрались у назначенных позиций. Присмотрись теперь. Видишь впереди нас чистое плато протяженностью более двух километров. Чистая скатерочка, а не плато. Посмотри на эту чудную картину. Ни одной складки на местности. Положение крайне сложное. Можешь представить, что произойдет, если на той стороне спрятался хоть один духовский ствол?
Шульгин обеспокоено осмотрел плато.
— Мы у них окажемся на ладони, Метель. Как в учебном тире. Нас расстреляют всех, просто шутя…
— Вот именно, Метель-один…
Шульгин озабоченно нахмурился. У ротного командира Алексея Орлова было блестящее чутье, присущее матерым, долго воевавшим солдатам. Орлов предвидел опасность, верно угадывая ее с первого взгляда, и нередко его замечательное чутье спасало роту. И тут ротный тоже не ошибался.
Ровное чистое плато лежало между ними и преследуемыми душманами. Ни одной складки, ни единого бугорка или камня не было заметно на гладкой поверхности этого страшного плато. Жуткой казалась эта распластанная пустыня для привыкших искать укрытия бывалых солдат. Несколько часов душманы почти не проявляли себя, и рейдовые роты двигались без всякой стрельбы, но видно было, здесь противник не упустит верный шанс отыграться за недавние потери.
— Да, — подтвердил Шульгин еще раз, — мрачное местечко. Плато гладкое, как скатерочка, ни одной складочки. Зацепиться не за что. Нужно посылать группу на фланги. Пусть сделают по соседним хребтам приличный крюк километров на двадцать. Нужно отправить взвод и ждать несколько часов, пока они будут обходить это плато.
— Хорошо соображаешь, замполит, — похвалил Орлов, — сразу видно тактическое мышление. Я точно так и доложил Первому. И, представь себе, получил выговор…
Появилась в эфире пауза, словно Орлов думал, как мягче передать разговор с командиром полка.
