Четыре взвода орловской рейдовой роты шумно пронеслись по глинистой пашне, размахивая хрипло рокочущими огнем стволами. Они перепрыгивали через узкую расщелину, в которой копошилась шульгинская группа, трамбующая в ужасной тесноте друг другу кости коленями и локтями.
— Полегче, сво-олочи, — беззлобно хрипел Матиевский, — Морду не трогайте. Греческий профиль попортите…
— Кишки выла-азят, — вторили ему сдавленные голоса.
— Куда каблуком, куда… ухи мои, у-ухи… — стонал чей-то голос под грузным Богуновым.
Ротный Орлов замедлил возле расщелины бег. Наклонился над клубком сцепившихся тел.
— Вот это замес? — рассмеялся он. — Где здесь Шульгин?
Шульгин с трудом вывернул плечо из-под чьих-то ног, протянул ротному дрожащую от напряжения руку.
— Тяни, командир, не вылезти самим.
Вскоре все парни сидели наверху, отряхиваясь от липкой грязи, размазывая рыжую глину по потным щекам.
— Отличная атака, ребята, — похвалил всех Орлов, — самое главное, без потерь. А шансов уцелеть у вас было немного.
Он весело подмигнул помятым солдатам и хлопнул Шульгина по плечу.
— Подтягивайтесь теперь за нами. Да не спешите. Отдыхайте теперь. Вы свое дело сделали. Рота уже на высоте.
Орлов махнул рукой в сторону высоты. Там уже хозяйничали разгоряченные солдаты орловской роты, с удивлением исследуя душманские укрепления и следы недавнего боя. Душманы изрыли всю высоту узкими щелями окопов, а пулеметное гнездо, господствующее еще недавно над равнинным платом, и вовсе выглядело абсолютно неприступным. Сверху оно было перекрыто метровым накатом бревен, залепленным засохшей отвердевшей глиной. И самое удивительное, за пулеметным гнездом на обратном склоне высоты спускалась вниз до самого ущелья узенькая траншея для безопасного отхода душманской группы. Все было продумано для долгой и крепкой обороны. Даже сооружены были стойла для лошадей и ослов в каменных укрытиях, и в кормушках осталось хрустящее сено. Очевидно, на животных спешно эвакуировалось смертоносное оружие. И считанных минут не хватило орловским парням, чтобы накрыть стремительной атакой всю банду. Успели душманы уйти в ущелье по вырытому для отхода траншейному ходу. Только остались после них груды дымящихся гильз, и два трупа в грязных стеганых халатах, окоченело выставивших к небу клочья косматых бород.
25.
— Прекращай перекур, — весело крикнул Богунов, счастливо разминая помятую грудь. — Опять повезло нам, дуракам. В жизни не видал такой дурацкой лапты. Горячий свинец вместо мячиков.
Он закряхтел, одергивая лямки вещевого мешка:
— Нормальные герои перед ДэШэКа зарываются в землю по самые макушки. Или ползут раком в обратную сторону с лайнерской скоростью. А мы вперед, как кенгуру, по кочкам шлепаем, прыгая через пули.
Богунов добродушно ткнул в плечо невозмутимого Осенева:
— Ну, ты, Робин Гуд. Сверли теперь на парадном кителе дырку для ордена. Начальство такие штуки высоко ценит.
Осенев сердито передернул плечом, и шумный Богунов недовольно поежился.
— Хотя вряд ли тебе, Осень, наградной подпишут в политотделе. Запамятовал. Диалогия у тебя не та. Не ихняя. Хотя мне такая диалогия больше нравится…
Богунов покачал головой.
— Жизнь положить за друга своего! Вот это настоящая диалогия!
Богунов обернулся по сторонам.
— Кстати, где этот наш второй пулеметчик? Где вечно кипящий Эльдар? Что-то давно не слышно этого крутого парня.
Богунов обвел всех шутливым взглядом, и недоуменно вытянулась его круглая медная физиономия.
— Не по-онял… Где-е этот Касымов? Что еще за хр-ренотень?
Солдаты встревожено переглянулись. Нахмурился Шульгин, недовольно прикусивший губы.
— Кто видел Касымова последним? — спросил он глухо севшим голосом.
Солдаты разводили руками.
— Когда окапывались в начале плато, он сзади меня сопел, — отозвался Матиевский, — тоже окапывался живой и здоровый, как бульдозер…
— Может, зацепило его позже, — предположил кто-то сочувственно.
— Может, уби-ило… — раздался чей-то вздох.
— Где он окапывался, Матиевский? — спросил Шульгин и решительно развернулся в обратную сторону, — За мной, бы-ыстро…
Матиевский закинул винтовку за спину, и вся группа поспешила за ним, встревожено галдя высокими мальчишескими голосами.
Ровики их неглубоких окопчиков, вырытые наспех под пулеметным огнем, виднелись в полукилометре, но страшной тишиной веяло от них…
— Э-эй, Ка-асымов… Эльда-ар, — кричали солдаты наперебой, спотыкаясь в спешке о борозды распаханной земли.
Каждый на мгновение представил себе худшее, и омрачились выражения недавно еще счастливых лиц.
Они нашли Касымова в самом дальнем окопе, почти заваленным осыпавшейся с бруствера землей. Он лежал на своем пулемете, так и не выставив его из окопчика для стрельбы. Правая рука, согнутая в локте упиралась в холодный желтый лоб.
Шульгин проворно спрыгнул в окоп. Бережно склонился над бесчувственной глыбой Касымова. Взялся за уткнувшееся в землю плечо, с трудом перевернул тяжелое грузное тело на бок. Касымов вяло завалился на мягкую рыхлую глину, дернулись толстые складки на щеках, и вдруг тяжелый вздох изменил безликое выражение его лица, и появилась на нем недовольная брюзгливая гримаса.
— Да он спи-ит, — догадался кто-то и коротко заматерился, — вот гад…
— Спит младенческим сном, — подтвердил Шульгин, продолжая вглядываться в набрякшее сонным недовольством лицо.
— Касымов, подъем, — вдруг резко выкрикнул лейтенант.
— Вставай, скотина, — загудели взволнованные голоса.
— Совесть потерял окончательно…
— Пакость такая…
Касымов лениво разлепил сонные глазки, поднял затекшую руку, оглядываясь вокруг недоуменным взглядом. Постепенно взгляд его осмыслился, и он вдруг понял всю нелепость и щекотливость ситуации, в которой оказался перед всей группой, осыпаемый гулкими хлестко стегущими возгласами возмущенных товарищей.
Тяжелой злобой загорелось вдруг его вялое лицо. Сузились черные злые глаза. Пулеметчик рывком приподнялся на одно колено, угрожающе сжал свои огромные кулаки.
— Да пошли вы все, — взорвался Касымов с бранью, — плева-ать я хотел на вас…
Поднялась над землей огромная фигура, нависла над Шульгиным.
Касымов сделал шаг навстречу Шульгину, будто надеясь испугать его своей рослостью, дернул дюжим плечом и, вдруг взлетела по кривой тяжелая касымовская рука. И так же неожиданно для него молнией развернулся Шульгин, автоматически хлестко ответив на удар жестким коротким встречным прямым.
От этого удара качнулась назад голова Касымова, руки разлетелись в стороны, весь он испуганно обмяк и в следующее мгновение взревел истошным жалким голосом.
Все болезненное унижение последних дней прорвалось в этом жалостном вое, смешавшись с мало знакомой ему резкой физической болью. Он обнял руками багровое лицо и закачался с тягучими причитаниями.
— Никто никогда не би-и-ил Касымова, — всхлипывая, ревел он надсаженным басом, — папа пальцем не бил, мама не бил, ни один человек не би-и-ил…
Сквозь пальцы Касымова, сжимавшие лицо, потекла вдруг обильная водянистая кровь. Она стекала под ноги частыми каплями, оставляя на пыльном солдатском бушлате черные полоски.
Солдаты с растерянностью переводили взгляды то на качающуюся гигантскую фигуру пулеметчика, то на побледневшего лейтенанта.
— Не-е ви-ижу, — истерично рыдал Касымов, отрывая от лица руки и пытаясь глядеть сквозь кровавую пелену на потемневшее небо, — я же ничего не ви-ижу…
Он размахивал окровавленными руками, размазывая кровь еще больше, и страшно было смотреть на его согнутую окровавленную фигуру, на исказившееся мукой лицо и кровавое месиво в черной глазнице правого глаза.
— Что-о здесь происходит? — раздался вдруг резкий оклик за спинами шульгинских солдат, и грубо проталкиваясь через солдатские спины, ворвался в узкий круг раскрасневшийся в гневе капитан Шкловский. — Не-емедленно доложить мне, что происходит? Лейтенант Шульгин, докладывайте! Теперь вы-ы от меня ничего не скроете…
— Я избил подчиненного, — доложил Шульгин бесцветным равнодушным голосом, поведя плечами, и сползла с плеча выгоревшая лямка автомата.
— Та-ак… — протянул Шкловский засвистевшим голосом. — Случилось, наконец-то. Я все-таки поймал вас за руку. Во-от они — проявились неуставные замашки. Вы-ышли боком, наконец.
Рыдающий Касымов сквозь кровавые слезы увидел Шкловского и, заметив сочувственную поддержку, взревел еще громче и жалобнее:
— Никто еще никогда не тро-огал Касымова. А это-от вот, зверюга, покалечил Касымова. Все они тут не любят Касымова. Чурка, говорят, чу-урка…
Касымов, растрогавшийся от жалости к себе и горечи обид, сотрясался в бурных рыданиях и, покачиваясь, демонстрировал всем жутко отекающий вздувающийся лиловый свой глаз.
