– Мы по валютному. Деньги, монеты разные.
Тут профессора Сёмина осенило – вот, кто его соседи! Вот, кто его бабушку связывал! Он спросил:
– Вы, что ли, клад разыскиваете?
– Мы клад разыскиваем.
– Клад Косолапа Хлопка? – спросил Сёмин.
– Да, Косолапа Хлопка, – ответил толстоватый преступник. – А вы откуда знаете?
– У нас в деревне все про это знают, – ответил Сёмин. И сам спросил: – А почему вы его разыскиваете? По какому праву?
– Потому что его наши родственники закопали.
– Какие родственники?
– Наши деды, вот какие.
Новые заключённые расположились к профессору Сёмину, и главный из них, плотненький Кривоног, рассказал профессору такую историю:
– Когда мой дедушка Хлопок Косолап умирал, а это было, надо сказать, в тюремной больнице, он сказал мне: «Внук, я прожил длинную и практически честную жизнь. Много лет назад, когда я был простым разбойником, мы с моим другом и подельником по кличке Макака, закопали клад в пещере возле деревни Простоквашино. В этот же вечер рядом с кладом я закопал моего друга и подельника Макаку, потому что мы с ним подрались. Если пойдёшь забирать клад, не забудь положить цветы на его могилку».
В этом месте господин Кривоног вытер набежавшую слезу.
– Поэтому я разыскал внука Макаки, Колю Обезьянкина, и мы с ним отправились искать принадлежащий нам клад.
– А почему вы стали Кривоногом?
– Фамилия Косолап влекла за собой много неприятностей, – объяснил старший. – Моему дедушке пришлось её сменить.
– Про вас понятно, – сказал профессор. – А вот он, ваш товарищ, почему стал Обезьянкиным, а не, допустим, Булкиным или Кругликовым? Какая-то у него получилась некрасивая фамилия.
– Хотелось сохранить корни предков, – сказал худенький жулик.
Тут в кутузку вошёл суровый человек в милицейской форме и сказал суровым милицейским голосом:
– Гражданин Кривоногий, на допрос!
Глава двадцатая
Идея папы дяди Фёдора
Когда родители дяди Фёдора пришли с концерта, они были очень довольны.
– Это такая прекрасная певица! – сказала мама. – Она поёт, как я в молодости. Если бы не твой папа, я бы, может быть, тоже певицей была.
– Да кто же тебе мешал? – спросил папа.
– Как – кто? Кастрюли, мочалки, пелёнки, – ответила мама. – Воспитание ребёнка.
– Про ребёнка не надо, – сказал папа. – Последние два года его Матроскин с Шариком воспитывают.
– Личным примером, – вставил Матроскин.
– Сейчас есть такая передача по телевидению, – сказал папа, – «Конвейер телевизионных звёзд» называется. Так что милости прошу на конвейер. Через месяц, если ты такая талантливая, звездой станешь. А кастрюлями и мочалками я займусь.
Дядя Фёдор решил прекратить их спор:
– Папа и мама, а к нам жулики приходили.
– Да? – ахнула мама. – Какие жулики? А ну-ка расскажите поподробнее. Как они выглядят, сколько им лет?
Дядя Фёдор рассказал маме и папе, как они устроили засаду, как Шарик выскочил с фоторужьём на жуликов, как Матроскин влетел в погреб, как жулики испугались и убежали. И как их увезла преступническая машина.
– Короче, они удрали, – сказал дядя Фёдор. – И это плохо.
– Короче, их поймала милиция, – сказала мама. – И это ещё хуже.
– Почему?
– Потому что теперь не они придут к вам за кладом, а придёт милиция. То есть государство.
– Мы видели, как их привезли в мотель в наручниках, – сказал папа.
– Караул, – грустно произнёс дядя Фёдор.
– И вовсе даже не караул, – успокоил его папа. – У меня есть одна замечательная идея.
Глава двадцать первая
Пелагея фотографируется
Пелагея готовилась к фотографированию очень серьёзно. Она сделала красивую причёску, купила прекрасное спортивное платье, накрасила губы, подвела ресницы и сама себя не узнала.
– Боже, какая я красивая!
Она вымыла свой мотоцикл и тоже его не узнала:
– Неужели это моя такая замечательная машина?
И Пелагея, не торопясь, не поднимая пыли, чтобы не испачкаться, поехала в село Троицкое фотографироваться.
И надо же так – фотограф Щелчков сматывал удочки! Он складывал на багажник машины треноги, фотокамеры и вывеску.
– Стой! – закричала Пелагея. – Куда?
– Мы свою работу выполнили, – сказал фотограф.
– А я?
– А ты, тётка Пелагея, опоздала.
– Никуда я не опоздала, – сказала Пелагея, стягивая треногу с крыши. – Я даже причёску сделала.
– Нет, опоздала, – он тащил треногу в свою сторону.
– Нет, не опоздала.
– Нет, опоздала.
– Нет, не опоздала.
Так бы они тянули треногу до вечера, но тут фотограф взглянул в её сторону и обомлел.
– Ого! – сказал он. – Да вы и в самом деле изменились. Такую вас фотографировать одно удовольствие. С такой причёской и в таком платье вы на обложку самого главного журнала годитесь. Хорошо, садитесь передо мною на стул.
– Какой стул! – закричала Пелагея. – Вы же сами сказали – мотоцикл.
– Ладно, – согласился он. – Это сложнее, но интереснее.
Фотограф долго вертел Пелагею с мотоциклом в разные стороны. Давал ей в руки соседских куриц и козлят. Призывал смотреть вдаль, на небо и в объектив. Он был высококлассный фотограф. Он выжимал из Пелагеи всё.
– Милая моя, мы с вами такое фото сделаем – все закачаются. Назовём «Сельская фотомодель на мотоцикле».
Он учил её загадочно улыбаться, показывать скрытое лукавство, жизненную наполненность и внутреннюю задумчивость.
У Пелагеи не всё ладилось. При загадочной улыбке она всё время закрывала глаза, чтобы её не разгадали. Жизненную наполненность демонстрировала надуванием щёк. А скрытое лукавство у неё изображалось большой улыбкой на лице при одновременно свёрнутой фиге на коленях.
Но в конце концов Щелчков добился своего – Пелагея вышла у него такой красивой, что можно было просто закачаться. Он так и сказал:
– Фантастика! Можно просто закачаться!
Он обещал через два дня выслать фотографии в деревню спецпочтой.
– А если хочешь, тётка Пелагея, сама за фотографиями в город приезжай. Нас в Простоквашинске на улице Дзержинского найдёшь. Наша фирма называется «Фотоуслуги Срочные Безотказные». Проще: ФСБ.
Глава двадцать вторая
Болезнь почтальона Печкина
Почтальон Печкин после неудачного свидания с певицей Виолеттой Серебряной слёг. Он ничего не мог понять – присылает фотографию, пишет ласковые слова, а потом вдруг такая холодность.
«Может, ей поросёнок разонравился? – думал Печкин. – Мало ли, пошла на американскую выставку, увидела там американских поросят – и всё. И меня разлюбила. Американские ТЕХАССКИЕ КУКУРУЗНИЦЫ вон какие здоровые…»
Печкин лежал и грустно смотрел в окно. Осень приближалась.
«Надо же так, – думал Печкин, – когда я полон сил и веселья, на дворе обязательно весна. А как я заболею или устану, сразу вокруг осень».
И тут он увидел что-то интересное в окне и подумал:
«Кто-то у Пелагеи Капустиной на участке ходит. Какая-то красивая дамочка с причёской. Надо бы за ней понаблюдать».
Печкин достал старый, замотанный в тряпочку бинокль и стал наблюдать за дамочкой.
Без бинокля было видно лучше, но Печкина интересовали детали.
– Ой, да у неё брошка в волосах!
– Ой, да у неё губы накрашены!
– Ой, да у неё платье из бархата с джинсой!
– Ой, да у неё маникюр на ногтях!
И вдруг эта явно городская дамочка садится на мотоцикл Пелагеи Капустиной, заводит его и пулей выезжает со двора.
«Украли! Мотоцикл украли!» – подумал Печкин и срочно позвонил в милицию:
– Хищение! Кража! Среди бела дня!
Звонок был понят и принят.
Отделение Простоквашинской милиции находилось при мотеле «Простоквашино». Милиция только что закончила допрос Кривонога и Обезьянкина и собиралась ехать к дяде Фёдору конфисковывать дяди-фёдоровский клад.
Милиция – это только так говорилось, что милиция, на самом деле это был один-единственный сотрудник – милиционер Люськин. Иногда ему помогали два дружинника – Пугачёв и Разин.
Инспектор Люськин давно уже знал, где находится простоквашинский клад. Два помощника фотографа Щелчкова – лейтенант Свёклин и лейтенант Капутин – всё уже точно разузнали и ему сообщили.
Он просто выяснял у подследственных детали: какого цвета сундук, какие у него ручки, чтобы по ошибке не конфисковать что-нибудь другое.
Обезьянкин и Кривоног быстро раскололись. Каждый маленький ребёнок в нашей стране знает – чистосердечное признание уменьшает срок.
