Пришлось арест клада отложить. Печкин зря не просигнализирует. Инспектор на зелёной сельской машине «Уазик» помчался за угнанным мотоциклом.
Пелагея Капустина катилась себе спокойненько по ухабам в город получать фотографии. Настроение у неё было прекрасное, поэтому, несмотря на осень, вокруг сияло лето.
Вдруг она заметила, что за ней с большой скоростью едет какая-то машина. И всё приближается и приближается.
«С такой скоростью хорошие люди не ездят, – подумала Пелагея. – Не иначе это преступники какие-нибудь».
Она прибавила ходу.
«Ишь, как эта дамочка испугалась», – подумал инспектор Люськин и тоже прибавил ходу.
«Ишь, как он прибавил хода», – подумала Пелагея и прибавила хода.
«Ишь, как она прибавила хода», – подумал Люськин и прибавил хода.
«Ишь, как он прибавил хода», – подумала Пелагея и прибавила хода.
«Ишь…»
«Ишь…»
«Ишь…»
«Ишь…»
Трах-тарарах! Две аварии!
Глава двадцать третья
Решение, найденное папой
Был уже поздний вечер с ранними крошечными звёдочками на сероватом небе. Корова Мурка мычала в сарае, намекая на то, что её пора доить. Телёнок Гаврюша легко почёсывался о домик дяди Фёдора, так что домик качался с боку на бок. Вокруг радостно порхали летучие мыши.
В это тревожное вечернее время профессор Сёмин пришёл к дяде Фёдору. Все стали его спрашивать, где он был, что с ним.
– Меня отпустили, – сказал профессор. – Я был в милиции.
– Вас пытали? – спросила мама.
– Нет, меня поили чаем.
– С подавляющими таблетками?
– С вареньем из вишни.
Профессор рассказал всё про милицию, про инспектора Люськина, про чай с вареньем и про Обезьянкина и Кривонога.
– Это неплохие ребята. Их просто жизнь запутала. У них зарплата маленькая. Вот они и решили родительский клад вернуть.
– Их тоже отпустили?
– Нет, они ещё там сидят и чистосердечно признаются. Ведь они полдеревни перепугали.
– А что будем делать с кладом? – спросил папа.
Никто ничего не знал. Все молчали.
– А я знаю, – сказал папа. – Надо его отвезти в музей.
– Как в музей? Зачем в музей?
– А затем. В музее этот клад будет в целости и сохранности. Люди будут на него смотреть и любоваться. А государство не сумеет его забрать, потому что музей сам государственный.
На следующее утро по холодку наши друзья вывели из-под навеса тр-тр Митю, прицепили к нему удобную тележку с сиденьями и выехали в путь.
Ехали они с удовольствием, не торопясь, по дороге собирая грибы. В этот раз их не кидало, как котлеты на сковородке.
Директор Сиделкин был так счастлив, что даже всплакнул:
– Никто нам так крупно не помогал, как вы. Теперь мы резко увеличим количество посетителей. А значит, поднимем музей. Ещё бы: ни у кого такого экспоната нет. А у нас есть – клад Хлопка Косолапа. Это большая историческая ценность.
Он лично расцеловал дядю Фёдора, профессора Сёмина, Шарика и кота Матроскина. Прежде чем поцеловать Матроскина, директор спросил:
– Вы мышей сегодня не ели?
Глава последняя
Страдания милиционера Люськина
Пелагея Капустина и инспектор Люськин оказались в одном отделении Простоквашинской больницы, в травматологическом. Инспектор всё время приходил в палату к Пелагее и всё время её допрашивал:
– С какой целью угнали транспортное средство?
– Ни с какой! Это моё транспортное средство.
– А документы у вас на него имеются? – спрашивал инспектор Люськин.
– Ещё как имеются, – отвечала Пелагея Капустина.
– А почему вы от меня убегали?
– Потому что вы меня догоняли.
Под видом допроса Люськин задавал личные вопросы:
– А какого года вы рождения?
– Такого, какого надо!
– А какое ваше семейное положение? Муж имеется?
– Положения никакого. Мужа нет, а хорошая корова с поросёнком есть, имеется. И дом имеется – пятистенка.
– Распишитесь.
– Так сразу? Я ещё подумать должна.
В селе Троицком состоялась выездная сессия народного суда. Судили двоих малоопытных жуликов.
Инспектор Люськин очень хотел построже наказать артистов Кривонога и Обезьянкина. Он требовал за опасный террор в деревне Простоквашино посадить их в тюрьму на целую пятилетку.
Но народный судья Головастиков и два заседателя Разин и Пугачёв, учитывая их мастерство игры на музыкальных инструментах, осудили артистов на две недели условно.
К тому времени они уже отсидели у инспектора Люськина в кутузке целых три.
– Так что же, им неделю обратно отдавать? – жаловался Люськин всем жителям деревни.
– А что, и отдашь, как миленький! – говорили жители. – А то сажать-то ты мастер.
Когда инспектор Люськин понял, что клад от него тю-тю, он пришёл к дяде Фёдору с допросом:
– А откуда у вас корова? Откуда у вас телевизор новый? Откуда у вас трактор экспериментальный? А откуда у вас холодильник двухкамерный?
Дядя Фёдор ответил:
– А оттуда. Мой дядя со стороны бабушки коллекцию марок продал.
Инспектор Люськин чуть не заплакал.
Эпилог
Пелагея Капустина долго думала, кто ей больше нравится – начинающий Люськин или старый друг и сосед мистер Икс-Печкин. И поняла, что Печкин в её сердце незаменим.
А так как она сама расцвела и похорошела и стала совершенно неотразимой, все поняли, что на деревню Простоквашино надвигается свадьба.
Самой популярной фразой в Простоквашино стала фраза:
– Тили-тили тесто, жених и невеста!
Пелагея стеснялась и кидала в дразнильщиков огурцами.
На день рождения мамы дяди Фёдора, мамы Риммы, папа подарил ей красные гранатовые бусы.
– Где ты их взял, Дмитрий? При твоей зарплате?
– Их кот Матроскин потихоньку из клада утащил.
Мама тогда сразу распрыгалась и сказала:
– Я их год поношу, а потом верну в музей.
Потом она добавила:
– Я теперь целый год самая симпатичная буду в нашем обувном отделе.
– А в бельевом отделе? А в колготковом? – спросил папа.
– Нет, до них я, пожалуй, не дотяну. Если только дядя Фёдор ещё один клад найдёт.
Дядя фёдор и лето в Простоквашино
Рисунки О. Боголюбовой
Глава первая
Торжественное начало каникул
Как-то неожиданно придвинулся месяц май. Только что на деревьях почки были, лужи сверкали скользкие, общая влажность была. А тут раз-два – и всё высохло, листья возникли, жухлая трава зазеленела и в школе занятия закончились.
Дядя Фёдор стал в деревню проситься:
– Там кот Матроскин и Шарик меня заждались.
Мама не хотела дядю Фёдора в деревню пускать. Она говорила папе:
– Только я отучила его от деревенских привычек – бегания и мотания на велосипеде. Только я его к театру приучила, к компьютеру, к книжкам, к сидению за столом по пять часов, – как он опять на волю просится!
Папа сразу сказал:
– У него от компьютера глаза квадратными получились.
Потом раскипятился и произнёс целую речь:
– Да от твоего сидения за столом он по полчаса разогнуться не может. Да от городского воздуха он совсем зелёным стал. Ему при таком маскировочном цвете в спецназ идти хорошо. Его в лесу даже свои не найдут. Пусть в деревню едет.
Мама поскрипела, поскрипела немного, но согласилась:
– Пусть.
Кот Матроскин и Шарик дядю Фёдора на тракторе на электричечной станции встречали. Они от радости сразу на нём повисли, и все вместе на землю шлёпнулись.
Как только наши приятели сели на трактор, зелёный дядя Фёдор заявил:
– Вы как хотите, а я всё лето буду отдыхать. Я буду торжественно ничего не делать.
– Это как? – спросил кот Матроскин.
– А так. Торжественно лягу на лужайке, книгу подложу под голову и буду лежать весь июнь. Загорать, на облачка смотреть.
Матроскин говорит:
– Ой, я сейчас приду, только свёклу доварю, Мурку мою подою, в магазин сбегаю, за свет заплачу, кое-что стирану… И тоже буду торжественно отдыхать весь июнь. И ещё июль прихвачу.
– Не-а, – говорит Шарик. – А я буду всё лето работать. У меня летом самый фотосезон.
И верно. Шарик летом со своим фоторужьём не расставался. Он мог его с закрытыми глазами, как автомат Калашникова, разобрать, протереть и снова собрать.
– Твою беготню с фотострелялкой и работой назвать нельзя, – сказал Матроскин. – Так, сплошное скакание по полям.
В общем, скоро дядя Фёдор улёгся на поляне – книжка под голову. Шарик рядом лёг, потом и Матроскин пристроился. Тут Печкин идёт со своей почтой.
