Они все теперь «Троянды». В любом городе, кругом — «Троянды».
— Верно сказали? «Лаванда»? — подался вперед Ковальчик.
— Я же точно сказал. «Троянда» или «Лаванда».
— Погодите, ребята! — вскочил Ковальчик. — Ты говоришь «Лаванда»? Он говорит «Лаванда», ребята!
Виктор выбежал из ресторана.
— Сегодня все сумасшедшие! — бросила ему вдогонку Тася.
— У него девушка в парфюмерном работает, — сказал Любовойт.
— Не девушка, а жена, — нахмурился Сергей.
Подскочила Маринка:
— Случилось что-то?
— А ты ступай домой, — рассердилась Тася, — вечно тут околачиваешься.
Виктор долго не решался зайти в магазин, торчал у витрины «Троянды»: привезли гору нового товара, ящики громоздились на улице и за прилавками; продавщицы распечатывали картонные короба с яркими наклейками — запах амбры, мускуса, цветочных масел и разгоряченных тел вырывался из магазина.
Виктор с трудом пробился сквозь толпу покупателей. Со всех сторон к товару тянулись требовательные руки:
— Девушка, почему не обслуживаете!
— Девушка, что вы спиной на меня смотрите?
За прилавком мелькали голубые атласные спецовки.
Лары не было.
Метались новенькие, незнакомые продавщицы, встревоженные, сумрачные, — в магазине знали уже о случившемся, решил Виктор. Он пробирался вдоль прилавка, заглядывая девушкам в лицо:
— Лара вышла на работу?
Никто не слушал его в суматохе торговли.
— Лосьон! «Поморин»! Наборы, вы только что получили наборы, я сама видела.
— Что вы занялись наборами? Отпускайте людям «Поморин».
Виктора затолкали локтями, боками. Какая-то разукрашенная дама, затянутая в джерси, обремененная амулетами и запястьями, оттеснила Ковальчика пухлым бедром.
— Лара вышла на работу?
— А вы кто будете? — насторожилась продавщица.
— Я? Да я тут… Зашел. Заглянул. Скажите Ларе, муж спрашивает.
— А-а-а, муж! — девушка разглядывала Ковальчика с любопытством, так же, как перед тем заграничные короба.
— Ой, девочки, — обратилась она к подружкам, — видали — муж заявился!
Они оставили покупателей и, переступая через нагроможденный за прилавком товар, кинулись к Виктору:
— Пришел! Муж пришел, девочки!
— А что же вы, муж, — ждали мы вас, ждали…
— Лару спрашиваете? Нету Лары. Нету вашей Ларочки!
— А ты думал? Вот так бывает: пришел и не нашел!
Старая продавщица оборвала девчонок:
— Не время разыгрывать. Видите, человек не в себе.
И крикнула в подсобку:
— Лариса, муж интересуется!
Он не поверил этому непривычному, чужому «Лариса». Невероятным представлялось, что вот сейчас выйдет она, живая-невредимая. А когда Лариса показалась в дверях, чем-то взволнованная, быть может его приходом, когда увидел ее, озабоченную, усталую и от этого будничную, — все стало обычным, беспричинная тревога оказалась смешной, и он досадовал на Лару за то, что сам унизил себя.
— Выйди, если можешь?
Она вышла на улицу с непокрытой головой. Подружки проводили неодобрительным: выскочила!
Голубая атласная спецовка, новенькая, не обмявшаяся, вспыхнула празднично в закатных лучах, но лицо оставалось сумрачным, припухшие от недавних слез глаза застыли.
— Прибежал? Зачем прибежал?
— Еще спрашиваешь?
— Чепе пригнало?
— Я давно собирался прийти. Дома был у вас. Бродил вокруг дома.
— Бродил! А если б не чепе? Так бы и бродил до сих пор?
— Лара, здесь неудобно, девчонки из магазина выглядывают. Я зайду за тобой.
— Уходи, Виктор. Мне сейчас тяжело. Испортили себе жизнь. А теперь что?
— Зачем дальше портить?
— Не знаю, ничего не знаю сейчас. Посмотри на наших девчат, сегодня каждая плохое думает.
— Лара!
— Уходи, говорю. Может, время пройдет. А теперь уходи.
Но, когда Виктор отошел, вернула его.
— Знаешь, что хочу сказать?
Он заглянул жене в глаза и еще до ее слов угадал все:
— Уверена?
— Иначе не вернула бы. А теперь ступай. Прибежал, как мальчишка, люди смеются. Ступай!
— Нет, теперь не имеешь права. Если призналась. Сяду тут на ступенечках, буду до закрытия магазина ждать.
— Оголтелый!
Убежала, требовал прилавок, кричали уже, почему не обслуживает.
И снова лосьоны и «Поморин», миндальное и пчелиное молоко. А ей требовались рублики для себя и малыша, который все сильней, все настойчивей стучался в этот соблазнительный мир сладких запахов, ярких флаконов и наклеек, манящий притягательной надписью: «Все для тебя, покупатель!»
Виктор, заложив руки в карманы, торчал перед закрывшейся дверью…
Шагнул было прочь, когда вдруг пряный запах, похожий на запах ночной фиалки, сдобренный какими-то примесями, заставил его оглянуться. Обрюзглый от сытой жизни, но все еще осанистый человек вошел в магазин, вскоре появился вновь, потоптался перед витринами и снова скрылся в магазине. Виктор подождал немного — чем-то привлек его внимание этот незнакомый гражданин — потом направился в сквер.
«Вспомнит про нашу скамью под топольками, значит придет. Нет, значит — нет!»
Он расположился под молоденьким тополем, робко раскрывшим первую листву. Слушал говорок листвы, повторял про себя игру полутонов, как повторяют строфы поэмы. А пряный запах, похожий на запах ночной фиалки, все еще преследовал его: внезапно возникшая частица минувшего.
Плотная стена живой изгороди отодвинула суету вечерней улицы. Приглушенный шум успокаивал Виктора, как успокаивает плеск реки, и это спокойствие, сменившее недавнюю тревогу, казалось ему добрым предзнаменованием — присущее Виктору свойство приписывать всему свои чувства и мысли…
…Совсем близко возбужденный разговор. Донесся пряный запах ночной фиалки…
— Разрешите, по крайности, считать, что наше знакомство состоялось.
— Зачем это вам?
— Но что вас смущает? Что тут такого? Простое знакомство. Всегда может пригодиться.
Голос Лары нетерпеливо перебил:
— Да зачем? Вы человек занятой, солидный. Пожилой. Зачем вам лишние хлопоты?
— Приезжает красивый балет. Импортный, — рокотал вкрадчивый басок, — могу устроить на все спектакли.
— Вовсе незачем вам затрудняться.
— Но я бы очень хотел установить дружеские отношения.
— Право, незачем.
— Разрешите сопровождать вас?
— Спасибо, меня ждут. Прощайте!
Лара бежала по аллее, выглядывая Виктора:
— Я знала, что ты здесь, под нашим тополиком.
— Что это за тип с тобой разговаривал?
— Да так, какой-то из треста. Говорит, приехал сюда знакомиться с продвижением товара.
— Видать его продвижение. Ты гони его. Гони, а я помогу.
Виктор провожал недобрым взглядом мелькавшую за живой изгородью лохматую сиреневую шляпу с куцыми полями.
Лара опустилась на скамью, откинулась на спинку, рука упала с колен, наверно, день был нелегкий.
— Он ключи мне предлагал…
— Какие ключи?
— От квартиры.
— От какой квартиры?
— От своей. Уезжает надолго, оставляет пустую квартиру.
— Но почему — тебе?
— Решил, что я нуждаюсь в отдельной квартире.
— Кто он?
— Говорит, приехал… Да почем я знаю?
— Уехал-приехал, уезжает-приезжает! Ничего не пойму. Да кто он?
— Не знаю, говорю, не знаю!
— А я было подумал…
— Затем и сказала, чтобы подумал. Хоть немножечко, хоть долю того, что я передумала, что мне пришлось.
Она сложила руки на коленях, смотрела прямо перед собой; ей не хотелось говорить, хотелось тепла, уюта, заботы.
Так и просидели они, прислушиваясь к шелесту весенней листвы, пока запах, доносившийся из соседней харчевни, не напомнил о хлебе насущном.
Едва Маринка появилась
