— Ну и что?
— Ну и то, что никакой собаки у Журавлевой отродясь не было, и все утверждают, что она домашнюю живность терпеть не могла. Откуда же в таком случае взялась эта собака?
Самохин пожал плечами, все еще не улавливая, куда клонит Дежкина.
— Кстати, ее отравили, — невинно прибавила Клавдия.
— То есть? — удивился прокурор.
— То есть: отравили! Экспертиза показала, что животное скончалось от мышьяка и передозировки противозачаточных таблеток…
— Чего-о? — остолбенел Самохин и хлопнул ладонями о стол. — У вас там цирк, что ли? Какие противозачаточные?..
— «Регивидон», — невозмутимо сообщила Дежкина. — Ужасная гадость. Давно снят с производства. Вносит гормональные нарушения в организм. Впрочем, вы не женщина, вам не понять…
— Дежкина, — вкрадчиво произнес прокурор, — скажите мне честно…
— Да?
— Что ты задумала, а?
Самохин в упор поглядел на собеседницу, но она выдержала взгляд, лишь улыбнулась:
— Ах, Всеволод Константинович, вас не проведешь… Ладно! Вот! — Тетрадь с сановными телефонами легла на стол перед прокурором.
Самохин извлек из аккуратного кожаного футляра очки в тонкой оправе и, прищурясь, начал читать. По мере чтения на лице его возникало выражение крайнего удивления, время от времени сменявшееся откровенным испугом.
— А! Ага-га… — произнес он, наконец отложив очки в сторону. — Надеюсь, ты не потребуешь, чтобы я выписал ордера на арест? — Он попытался засмеяться, что, впрочем, не слишком получилось.
В глазах Самохина накрепко засел испуг. Многие номера телефонов он знал как таблицу умножения.
— Эти люди — клиенты Журавлевой, — сказала Клавдия и, помолчав, прибавила для весомости: — Постоянные клиенты. Журавлева неоднократно выезжала к ним на дом и проводила с ними чуть ли не по нескольку часов…
— И что?
— Я должна поговорить с каждым, — твердо заявила Дежкина.
— А-ага-га! — сказал Самохин, откидываясь на спинку кресла, и на губах его появилась широкая улыбка, столь не сочетающаяся с испугом в глазах. — Да здесь у вас разве что телефона президента нету, — остальные все налицо. И как ты хочешь с ними разговаривать, позволь спросить? Вызовешь на допрос?..
— Всеволод Константинович, без их показаний дело застопорится, — возразила Клавдия. — Слишком много недоговоренностей… Все молчат. Черепец — молчит. Журавлевой и след простыл. Теперь вот выясняется, что и ее клиенты — вне зоны досягаемости!..
— Ерунда! — отрезал Самохин. — Ты ищешь собачку по кличке Фома, у тебя конкретное задание, ясно? И незачем взбираться на правительственные верха. Что ты им скажешь: что Журавлева травила живность старым противозачаточным?..
— Гораздо важнее, что они мне скажут!
— Нет. Нет и нет. Даже не вздумай. Забудь. Возьми этот свой список… нет, лучше оставь его мне, так надежней. И чтобы я даже не слышал…
— Список оставлю, так уж и быть, — кивнула Клавдия, — только у меня дубликат есть, сами понимаете…
Самохин тяжело вздохнул.
— Ну кто, скажите на милость, придумал, чтобы женщине быть следователем? — проворчал он, недружелюбно поглядев на собеседницу. — В жизни не встречал более несговорчивого существа…
— Спасибо на добром слове.
— Ладно. Так и быть, Журавлеву можешь раскручивать. — Прокурор помолчал, собираясь с силами, и брови его сами собою грозно сошлись на переносице. — А вот чтоб с этими разговаривать, — он помахал перед носом Клавдии злополучной тетрадью с телефонами, — даже и думать забудь!
Самохин уткнулся взглядом в бумаги, будто Клавдии больше не существовало в природе.
Дежкина поглядела на него грустно, вздохнула и покинула кабинет, тихонько прикрыв за собой дверь.
13.02–13.33
Спустя два часа знакомая продуктовая сумка Дежкиной мелькнула у подъезда высотного, стоящего чуть в глубине двора дома.
Окажись при этом Всеволод Константинович Самохин, он остался бы крайне недоволен, — уж кому, если не ему, знать, что в этой скромной на вид многоэтажке обитали высокопоставленные чины.
Задрав голову вверх, Клавдия оглядела аккуратные балкончики, выкрашенные белой краской, успевшей чуть потускнеть от сырости и городских выхлопных газов. Ничем не примечательные балкончики, если не считать, что на каждом втором была выставлена круглая, направленная в небо тарелка спутниковой антенны.
У входа ее уже встречал человек с непроницаемым лицом.
— Я из горпрокуратуры. Следователь Дежкина, — не дожидаясь вопросов, представилась Клавдия и для пущей убедительности продемонстрировала удостоверение.
Человек недоверчиво заглянул в книжицу и вновь поднял на Клавдию прозрачные рыбьи глаза.
— Мне бы хотелось переговорить с… — она помедлила, выбирая фамилию из списка, — ну, скажем, с Ольгой Викторовной Бубновой. Из четырнадцатой квартиры.
— Договоренность имеется?
— Нет.
— Ольга Викторовна никого не принимает без предуведомительного звонка.
Клавдия поглядела на охранника с невольным уважением. Ишь, как вышивает: без предуведомительного звонка.
— Красиво излагаете, — вырвалось у нее.
— Не понял, — воздел бровь охранник.
«Никто меня сегодня не понимает», — сокрушенно подумала Клавдия, а вслух произнесла:
— Может быть, Павлихина из седьмой захочет со мной побеседовать?
— В данный момент нет дома, — был ответ.
Дежкина вздохнула.
— Хорошо. А Иванес из двадцатой квартиры дома? А Земченко Алла Емельяновна из семнадцатой? Или у них сегодня тоже неприемный день?..
— Извините, я пропустить вас не смогу. Служба. Договоритесь сначала, тогда — другое дело!.. Кстати, а вот и Олег Николаевич, с ним и разговаривайте, — буркнул охранник, а на вопросительный взгляд Клавдии прибавил: — Олег Николаевич — муж Натальи Иванес из двадцатой квартиры… сами же спрашивали!..
Дежкина увидела, как отворились двери лифта, из кабины вышел высокий молодцеватый мужчина, — совсем еще молодой мужчина, не старше тридцати пяти. Его темные густые волосы были аккуратно зачесаны назад, открывая высокий лоб. Он двигался походкой человека, хорошо знающего себе цену, как и то, что цена эта весьма высока.
Охранник поспешно отворил перед ним стеклянную дверь подъезда.
— Здравствуй, Сергей, — приветливо произнес Олег Николаевич, и на губах его возникла широкая улыбка, впрочем тут же слетевшая, как только он отвернулся.
Широким, решительным шагом он прошел мимо Клавдии.
— Олег Николаевич… минуточку! — окликнула Дежкина.
Он дернулся, словно от испуга, но тут же оправился, и улыбка вновь выскочила на губах.
Ни дать ни взять, классический высокопоставленный чиновник, смертельно боящийся непредвиденных ситуаций, даже если вся непредвиденность — в оклике случайного прохожего.
— Я из прокуратуры, следователь Дежкина, — поспешно представилась Клавдия.
— О! — сказал Олег Николаевич, округлив губы. — Мною заинтересовались органы?..
— Не вами, — но ваша помощь мне все-таки нужна…
Он посмотрел на часы, а потом поднял на собеседницу взгляд, исполненный искреннего сожаления:
— Извините, тороплюсь. Давайте условимся так: среда и пятница, с пятнадцати до восемнадцати, в мои приемные часы, — милости прошу. Но не теперь.
— Олег Николаевич, а у меня нет к вам вопросов…
— Вот как?..
— Но есть вопросы к вашей супруге.
— Что-что? — удивился он. — В каком смысле?
— Я знаю, что Наталью Иосифовну обслуживает сотрудница салона красоты «Шик» Журавлева…
— Ну? Разве в этом есть криминал?
— Разумеется, нет, — улыбнулась Клавдия, краем глаза увидев, как из-за угла дома вырулил и стал приближаться черно-лаковый «мерседес». — Однако дело в том, что Журавлева пропала… просто-таки бесследно растворилась, и я пытаюсь ее найти. Возможно, я смогу получить у вашей супруги нужную информацию…
Машина, едва слышно прошелестев, остановилась перед ними. Олег Николаевич взялся за дверную ручку.
— Не понимаю, — произнес он, и Клавдия усмехнулась: уже третий мужчина за сегодняшний день говорит, что не понимает ее. — Неужели вы думаете, что у моей жены могут быть какие-то отношения с парикмахершей. Да они едва знакомы!..
— И все-таки женщины иногда способны поделиться друг с дружкой кое-какими секретами…
— Невозможно, — отрезал Олег Николаевич. — Наталья сейчас отдыхает. Да и вообще… Я не вижу никакого смысла в этом допросе…
— Это не допрос! — возразила Клавдия.
— Послушайте, да я сам больше общался с вашей Журавлевой, чем Наталья. Я даже успокаивал ее однажды, когда Наталья была… ну, немножко не в духе… знаете, маленькие женские слабости, и накричала на парикмахершу ни за что ни про что…
