– Сядь поближе, пожалуйста, мне страшно. – Этот веский аргумент пришел Линде в голову совершенно неожиданно.
Лицо Джона сразу утратило свою строгость.
– А тебе свет от лампы не мешает?
– Нет, мне так даже лучше.
– Ну хорошо.
И кресло благополучно переместилось к самой кровати.
– Только глаза закрывай. – Джон снова уставился в книгу.
Теперь Линда слышала его дыхание – спокойное, размеренное. Тихо тикали часы, сопел Лютый у камина. Время от времени шелестела переворачиваемая страница.
Линда снова погрузилась в свои мысли. Хорошо. Ей просто хорошо сегодня. От того ли, что Джон сидит рядом, от того ли, что сегодня было так весело, от того ли, что она просто осталась жива. Не все ли равно? Светлое, доброе чувство в душе… В этой комнате…
Лютый шумно вздохнул, совсем как человек. Может быть, и он испытывал нечто подобное, оказавшись здесь в первый раз?
И все-таки что это – мягкое, благодатное, непомерно приятное, то которого так легко? Благодарность? Наверное. Безграничная благодарность, и не столько за спасенную жизнь, сколько за несколько минут, когда голова покоилась на его коленях…
За окном повалил снег, завыл ветер. Джон глядел в книгу, но никак не мог сосредоточиться на тексте. Смысл прочитанного доходил туго, словно издалека, одну строчку приходилось по несколько раз пробегать глазами, вновь и вновь возвращаясь к началу страницы. В другой день, видя собственную несобранность, Джон просто бы отложил справочник до лучших времен и отправился спать, но сегодня он чувствовал на себе изучающий взгляд, и, следовательно, нужно было доигрывать роль строгого хозяина до конца. Живые глазенки так и бегали, мысль проворная, как горный поток, буквально светилась в них. Прикрикнуть? Да что толку? Ну, будет лежать и жмуриться, делая вид, что спит.
Джон изображал, что читает, но на самом деле зорко следил за Линдой. Скажите, пожалуйста, какое неуемное любопытство. Он давно уже не чувствовал такого пристального внимания к своей персоне. Но вот глаза стали закрываться, было видно, что девчушке с каждой минутой все сложнее становится бодрствовать. И наконец дыхание сделалось ровным, пальцы, державшие край одеяла, разжались, правая рука, соскользнув, обессиленно свесилась с кровати. Спит.
Маленькое личико с приоткрытым ртом, худенькие хрупкие плечи… Сколько нежности, сколько женственности было в этой фигурке, наполовину скрытой одеялом. Даже рука висела как-то изысканно, хоть фотографируй. А этот поворот головы, волосы, разметавшиеся по подушке…
Джон глядел на Линду и уже видел, какой она станет в пору своего расцвета. Обретут форму грудь и бедра, на лице появится выражение красавицы, знающей себе цену, дорогие наряды, высокие каблуки. Интересно было бы еще раз посмотреть на это превращение девочки в женщину. Ведь с Ил, по сути дела, он проводил слишком мало времени, чтобы получить полное, емкое представление о процессе.
Джон заботливо накрыл Линду, подоткнул одеяло. Его руки несколько раз нечаянно коснулись ее бархатной кожи. Она лежала такая беззащитная, такая беспомощная… Ну зачем, зачем такому хрупкому, нежному созданию понадобилось карабкаться в горы, да еще ночью?! Глупость чистой воды. Как, впрочем, и поить лекарством собаку.
Джон присел на край кровати. Ребенок. Сегодня ребенок, а завтра станет взрослой. И тогда уже не прикрикнешь, не шлепнешь, а ведь ума еще долго не прибавится. Такие леди остепеняются довольно поздно, а то и вообще минуют этот этап психического развития.
Рука сама потянулась к шелковистым золотистым кудрям… Но стоило коснуться волос, как приятная дрожь пробежала по телу, и Джон, сам от себя не ожидая ничего подобного, вдруг склонился и поцеловал Линду в лоб. Правда, едва осознав, что делает, тут же отпрянул.
Сердце бешено забилось. Что это он себе позволяет? Она же девочка, ребенок! Джон быстро встал с кровати и уселся назад, в кресло, в котором ему предстояло провести следующую ночь, – спать на полу было холодно.
Нет-нет, конечно, это ничего не значит. Джон снова поднялся, чувствуя нервную дрожь, и заходил по комнате. Чепуха. Он не развратник и не извращенец. Просто… просто вспомнил сестру. Да, точно. Это все из-за воспоминаний. Ведь он всегда любил детей, а тут прямо подарок судьбы. Разумеется, хочется приласкать, погладить, но только из опекунских соображений. И никак иначе.
Джону так хотелось верить в это, что уже буквально через пять минут он снова опустился в кресло, абсолютно успокоенный собственными доводами. Да, давно не общался, ни о ком не заботился, вот и нахлынул неожиданный приступ нежности.
Взяв книгу, Джон усилием воли заставил себя сосредоточиться. Перед глазами побежали стройные ряды букв «В качестве профилактики и лечения простудных заболеваний…». Но мысли были далеко, очень далеко…
5
Сегодня Линда проснулась раньше обычного. Рассвет еще еле брезжил за мерзлыми, матовыми стеклами, из мутно-зеленой мглы едва выступали алые полосы зари. Эти расцвеченные, будто витражи, окна выделялись из окружающей обстановки, поскольку только они имели цвет. Все другие предметы, серые в предрассветный час, утратили краски и стали нечеткими, плохо различимыми. Этот цвет тоски и безысходности повторялся то там, то здесь в таком неисчислимом количестве оттенков, что становилось жутко. Каждый предмет был серым и в то же время серым по-своему.
А причина этого заключалась в том, что прогорели дрова в камине. В комнате стало зябко, отчего еще больше усилилось ощущение тоски, мертвенности, неподвижности.
И тут Линда заметила Джона. Он спал в своем кресле, подложив под голову свернутый свитер. На нем были только клетчатая рубашка и джинсы, голые ступни стояли на дощатом полу. Как-то раньше Линда не задумывалась о том, где спит хозяин дома, потому что он к моменту ее пробуждения уже неизменно был на ногах. Оказывается, прямо в кресле. Правильно, ведь в доме такого человека вряд ли что-либо рассчитано на прием гостей, вот он и уступил ей свое место.
Вечером было очень тепло, даже душно, а ночью, вероятно, ударил мороз. От одного взгляда на Джона становилось холодно. Линду-то он укрыл как надо: два теплых шерстяных одеяла вроде австралийских, овечьих, только более грубых. Одно потоньше, другое толстенное, тяжелое.
Недолго думая, Линда соскользнула с кровати и, взяв одеяло потеплее, укрыла им Джона, осторожно, чтобы не разбудить. А потом вернулась на место.
Шел уже пятый день с тех пор, как она первый раз открыла глаза в этой хижине. Жизнь невероятно быстро вошла в четко обозначенную колею, приобрела размеренность и упорядоченность. Обычно Линда, несмотря на свою восприимчивость и мобильность, довольно долго привыкала к новой обстановке. А здесь уже через пару дней чувствовала себя как дома. Разумеется, это была заслуга Джона.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
