Алеше тоже хотелось есть
Студент Романов белое мясо в курице тоже любил больше, но сейчас он согласился бы и на красное. Даже на крылышко. Что крылышко — и шею, которую резидент пренебрежительно кинул в огонь, Алеша обглодал бы за милую душу. Тут ведь что получалось?
Утром не завтракал, потому что нервы. Днем было не до обеда. Потом кросс на велосипеде, пробежка по лесу, плюс двадцать, если не тридцать верст по пересеченной местности. За все время во рту ни маковой росинки.
Пока шла слежка, думал только о том, чтоб не отстать и не засветиться. Не до голода было. Зато теперь живот подвело просто ужас как. Того и гляди забурчит слишком громко — демаскирует.
Картинка 26
И еще гроза, будь она неладна.
Если прижиматься к стене вплотную, можно было не только подсматривать в окно, но и кое-как укрываться от дождя под свесом крыши. Минус один: при дуновении ветра траектория стекающей по стрехе воды менялась, и холодные струи попадали прямиком за шиворот.
В общем, голодно, холодно, мокро, противно.
Но все эти мелкие неприятности были ерундой по сравнению с главным: желтая папка с похищенным планом находилась здесь, в пяти шагах от окна. Она лежала на земле, рядом со стопкой старых газет, на которой устроился резидент. А значит, еще не все было потеряно. Мэтч продолжался.
Скорей бы уж немцы сожрали свои припасы и улеглись спать. Долговязый Тимо сложил в углу два ложа — одно попышнее, из сена, второе тощенькое, из соломы, — но черт их знает, намерены ли они заночевать или просто передохнут немножко и дальше пойдут.
Романов уже знал, как поступит, если шпионы запалятся дрыхнуть.
Совсем будет хорошо, коли уснут оба. Тогда пробраться в дом, взять папку — и со всех ног отсюда.
Но надеяться на такой исход нечего. Не дураки они, свое дело знают. Будут спать по очереди.
В этом случае действовать надо вот как. Едва станет ясно, что немцы расположились в этой развалюхе надолго, нужно найти ближайший населенный пункт. Если там есть полицейский участок или телефон, задача облегчается. Если нет — схватить за грудки старосту. Пусть поднимает мужиков. Речь идет о судьбе отчизны!
Отчизна отчизной, но есть все-таки хотелось ужасно. Особенно тяжело было наблюдать, как резидент взял с бутерброда одну ветчину, а хлеб бросил.
И чай не допил, сволочь.
Прошло еще несколько минут
Прошло еще несколько минут Пока Тимо догрызал то, что осталось от цыпленка, фон Теофельс лежал на сене, курил папиросу и благосклонно взирал на своего верного Санчо Пансу, который внешностью, впрочем, скорей напоминал дон Кихота.
Небо треснуло напополам прямо над избушкой. Вспыхнула молния, и ночь на мгновение из черной стала белой.
Сытость, пламя костра и неопасное буйство стихии настроили Зеппа на сентиментальный лад.
— Подруга дней моих суровых, голубка дряхлая моя, — ласково сказал он. — Как по-твоему, дядька Савелъич, долго ль продлится сей буран?
Из всего сказанного Тимо понял только одно слово:
— Почему дядька? Дядька — это Onkel, да?
— Дядька — самое точное название твоей должности. Ты состоишь при мне с детства. Куда я, туда и ты. Так кто ж ты мне? Слуга? Денщик? Нет, Тимо, ты мой дядька. Мы с тобой идеальная пара. Даже курицу едим гармонично. Ты любишь ножку, я грудку.
— Грудка тоже могу, — возразил Тимо.
— Да ты все слопаешь, что ни дай. Помнишь, как в Каракумской пустыне кобру стрескал? Сырую.
— Что есть «трескал»? Убиваль?
Но Зеппу прискучила праздная болтовня. Он опять помрачнел. Мысль о том, что победа вышла подмоченной, терзала заядлому перфекционисту душу.
Вздохнув, швырнул недокуренную папиросу в огонь. Поднялся.
— Ладно, что уж теперь… Как сказал мудрец: если не можешь облегчить душу, облегчи мочевой пузырь.
Он поднял повыше воротник и вышел наружу. Далеко отходить не стал. Во-первых, не перед кем церемонничать. Во-вторых, вышло бы глупо: герр фон Теофельс мочится на землю, а небо мочится на герра фон Теофельса. Круговорот воды в природе.
Струйка дождевой воды пролилась Зеппу на плечо. Он недовольно дернул головой и краешком глаза заметил позади какое-то быстрое, почти неуловимое движение. Не сказать, чтобы встревожился (не с чего было), но все-таки дошел до угла, застегивая на ходу ширинку.
Высунулся — и уперся лбом в дуло пистолета.
Вот тебе на!
Перед капитаном Гроссе-Генералштаба стоял молодой человек в мокром и перепачканном летнем пиджаке. Лицо у молодого человека было отчаянное.
— Только попробуйте что-нибудь — выстрелю. Честное слово, — очень тихо сказал незнакомец. (А может, и знакомец — где-то Зепп его уже видел).
Просьба была убедительная. Можно бы, конечно, рискнуть. Отшатнуться назад, за угол и попробовать добежать до двери. Но шансы на успех подобного предприятия были мизерные. Схлопочешь пулю — если не в лоб, то в затылок. Да и вряд ли этот молокосос тут один.
Поэтому фон Теофельс не только раздумал шарахаться за угол, но, наоборот, шагнул навстречу невесть откуда взявшемуся юноше. Еще и руки поднял.
Тот попятился. Правильно, между прочим, сделал.
Возникла непродолжительная пауза. Больше никто из темноты не выпрыгивал, никаких звуков кроме шума дождя и воя ветра Зепп не слышал.
— Вы что, один? — с некоторым удивлением спросил он, делая еще шажок.
Молодой человек проворно отступил и оказался вровень с выбитым окном, но не заметил этого — очень уж был сосредоточен на капитане.
— Нас двое! — кивнул на свой пистолет осторожный юноша и шикнул. — Стойте, где стоите! Сейчас мы войдем внутрь, и вы отдадите мне папку.
Палец противника лежал на спусковом крючке. Только бы Тимо не вздумал стрелять, подумал Зепп. Лаже с пулей в голове человек может рефлекторно сжать руку, и тогда вместо одного трупа будет два.
Но Тимо свое дело знал, идиотской ошибки не сделал.
Из окна высунулась ручища, «рейхсревольвер» ткнулся русскому прямо в висок.
Картинка 27
Говорить «дядька» ничего не стал. Не любил попусту болтать на работе. Особенно, если и так все ясно.
— Браво, Тимо, — похвалил фон Теофельс. — А вы, милый мальчик, бросайте свою аркебузу. Иначе вы труп.
Пистолет, направленный на капитана, дрогнул, но не опустился.
— Вы тоже! — сдавленным голосом произнес молодой человек. — Я все равно успею нажать! Моторная реакция сработает. Слыхали про такую?
Оказывается, не одни лишь великие умы мыслят сходно, с грустью констатировал Зепп. Паршивец оказался не робкого десятка.
— Ну хорошо. Вы убьете меня, Тимо убьет вас. Что проку? Папка все равно попадет по назначению.
Русский снова удивил. Уверенно сказал:
— Ваш слуга не выстрелит. Я видел, как он с вами возится. Будто мамка. Или нянька. Ну-ка велите ему убрать револьвер.
Задачка получалась более сложной, чем вначале показалось фон Теофельсу. Юноша был непрост. А значит, опасен. Придется повозиться.
— Как вырос интеллектуальный уровень русской контрразведки! — совершенно искренне восхитился Зепп. — У вас что, теперь штудируют практическую психологию? Вы правы, первым он не выстрелит. Старина Тимо опекает меня с детства. Славный шваб. Добрый, сентиментальный… Убери оружие, Тимо! Ты же видишь, наш гость не испугался.
Дуло отодвинулось от виска контрразведчика, но недалеко.
Следовало менять тактику. Жаль, лица оппонента в темноте было толком не разглядеть. Глядишь, зацепился бы за что-нибудь (Зепп считал себя мастером физиогномистики).
— Знаете что? — на пробу сказал он. — Давайте разойдемся миром. Зачем вам умирать в ваши двадцать лет? Да и я бы еще пожил. Если честно.
— Во-первых, мне двадцать три. А во-вторых, есть вещи важнее жизни.
Завязывалась дискуссия, уже неплохо. Двадцать три, стало быть?
Тоном старого-престарого, траченного молью Экклезиаста капитан пробрюзжал:
— Это вы по молодости так говорите. Важнее жизни ничего нет. Разве что смерть.
— Вы забыли про честь! — строго воскликнул агент. Тут-то и стало ясно, за какие ниточки дергать. Зепп вскинул голову. Мысленно подкрутил усы и вставил в глаз монокль.
На дуло пистолета смотреть перестал, будто теперь ему и смерть стала нипочем.
А в пистолете не было патронов
Услышав про честь, резидент переменился в лице. Построжел лицом, в осанке стала заметна коренная офицерская выправка. И, слава Богу, перестал пялиться на пистолет, а то Алеша все боялся, что немец углядит в низу рукоятки зияющую дырку.
— Нет, не забыл, — отчеканил резидент. — Просто я думал, что разговариваю с обычным филером. Теперь вижу — ошибся. Что ж, давайте поговорим как люди чести.
А потом вдруг поежился и совсем другим, человеческим голосом попросил:
