А потом вдруг поежился и совсем другим, человеческим голосом попросил:
— Послушайте, давайте продолжим эту увлекательную беседу внутри. Не хотелось бы простудиться перед смертью.
Романов тоже продрог, да еще и промок, главное же — оказавшись внутри, он приблизился бы к заветной папке. Это соображение и положило конец колебаниям.
— Пожалуй, — великодушно кивнул он.
Резидент повернулся идти, но сразу же с беспокойством оглянулся:
— Только дайте честное слово, что не выстрелите мне в затылок. Теперь, когда Тимо больше не держит вас на мушке…
Покосившись на свой бесполезный пистолет, Алеша пообещал:
— Честное слово.
Перед самой дверью (верней, дверным проемом, ибо створка как таковая отсутствовала) шпион обернулся еще раз.
— Вспомнил, где я вас видел. Во-вторых, это вы были в лесу с тем офицером…
— Во-вторых? — удивился Алеша странному обороту речи.
— Да. Потому что в первый раз мы встретились на станции Левашево. Не так ли? Вы рыцарственно пришли мне на выручку. — Немец понимающе усмехнулся. — Рассчитывали втереться в доверие?
— Что-то в этом роде, — бодро ответил Романов.
— Правильно сделали, что отказались от этой глупой затеи. Лежали бы сейчас где-нибудь в канализационном люке с проломленной головой. Я на дешевые трюки не покупаюсь.
У входа благодаря отсвету костра было светлее, и резидент с любопытством рассматривал студента. А студент — резидента. Обычное лицо, без особых примет. Такое может быть и у русского, и у немца.
— Наверное, вы русский немец?
Не думал, что шпион ответит. Однако блондин охотно поддержал разговор:
— Нет, я немецкий немец. Просто с детства учил ваш язык. Отец и дядя, оба люди военные, всегда говорили: Россия для нас самая главная страна. И это правда. Ваша отчизна, мой друг, велика размерами, но юна разумом. Рано или поздно вы, русские, поймете, что наши три империи, как родные братья. Германия — старший брат, Австро-Венгрия — средний, Россия — младший. Нужно всего лишь, чтоб вы признали эту иерархию, и тогда три наших орла будут парить над всем миром.
Снисходительность, с которой резидент излагал свою, с позволения сказать, концепцию, была просто смехотворна!
Алеша подхватил:
— «Старший умный был детина, средний сын и так и сяк, младший вовсе был дурак». Так что ли? Знаете, чем эта сказка кончилась?
— Знаю. Ивану-дураку помог Конек Горбунок. Но мы живем не в сказочном царстве-государстве, а в Европе двадцатого века. Дуракам здесь никто помогать не станет. Хотите, я скажу вам, зачем нужна война, которая начнется через неделю, самое большее через две? Без войны Россия не поймет, что старших братьев нужно слушаться. Урок будет болезненный, но пойдет вам на благо.
Еще и указательный палец поднял. Разозленный Алеша прикрикнул на благожелателя:
— Ладно, это мы поглядим. Что встали? Идем!
А поскольку немец не тронулся с места, да еще и смотрел на студента с возмутительной отеческой улыбкой, Романов подтолкнул его свободной левой рукой.
Это подействовало. Улыбочка исчезла.
— Попрошу без фамильярностей! — Физиономия шпиона будто одеревенела. — Перед вами капитан генерального штаба! Позвольте представиться: Йозеф фон Теофельс. Вы знаете, что согласно международной конвенции я обязан в подобной ситуации называть подлинное имя и звание. — Он щелкнул каблуками, сухо и резко наклонил голову. — Это очень древний род. Среди владельцев замка Теофельс были и крестоносцы. А с кем имею честь я?
— Романов. Алексей Парисович. Алеша тоже распрямился.
— Романов? Символическая фамилия.
С крыши пролилась струйка — аккурат за шиворот студенту. Это и положило конец затянувшейся беседе.
— Да идемте же! — передернулся студент. — Дождь! Но последовать в дом за капитаном решился не сразу.
— Стоять! Я не вижу вашего Франкенштейна. Пусть покажется.
Замерший на месте с поднятыми руками Теофельс позвал:
— Тимо, покажись гостю. А то некрасиво получается.
Из темного угла, держа наготове револьвер, вышел слуга. Его некрасивая, костлявая физиономия вся подергивалась. За капитана волнуется, понял Алеша. И очень хорошо — значит, первым не выстрелит.
— Ну вот, патовая ситуация восстановлена, — сказал резидент, медленно поворачиваясь и слегка опуская руки. Теперь он стоял бок о бок со своим помощником. — Но здесь гораздо лучше, чем снаружи, не правда ли?
— Правда.
Как действовать, Романов уже придумал. Выход из положения был всего один. Отчаянный, почти стопроцентно обреченный на неудачу. Но иного не существовало.
Мелко переступая, он переместился боком к жарко пылающему костру. Быстро наклонился, схватил желтую папку и бросил в огонь. Одновременно выставил вперед пистолет и истошно закричал:
— Не двигаться! Убью!!!
Тут вся тонкость была в том, что целил Алеша не в вооруженного слугу, а в безоружного господина. Если б в Тимо, тот, пожалуй, выстрелил бы, а так не осмелился. Еще и ухватил рванувшегося с места капитана за локоть.
Отступив к стене, Романов все наводил ствол на Теофельса, тщетно пытавшегося вырваться из цепкой лапы своего клеврета. Желтый коленкор едва начал чернеть, содержимое же и подавно пока оставалось нетронутым.
Вырвется или нет? Если накинется, все пропало…
— Пусти! Пусти! Idiot! Lass mich weg![18] — кричал капитан.
Он ударил слугу локтем в бок, лягнул каблуком, но чудищу это было нипочем. По-прежнему держа в правой руке револьвер, Тимо левой перехватил господина за шею и сжал так, что Теофельс лишь беспомощно трепыхался.
А папка, умница, уже пылала, с каждой секундой все жарче, все веселей.
— Тимо, стреляй! Приказываю! — просипел полузадушенный резидент.
— Nein! Er wird Ihnen schiessen![19] — отрезал славный Тимо, да еще и к Алеше обратился, по-русски. — Не надо стрелят! Ви не стрелят — я не стрелят.
Ай да верный Личарда! Аи да золотое сердце! К дыре в потолке валил густой белый дым, летели искры и клочки сажи.
Капитан уже не барахтался в железных тисках, лишь завороженно смотрел на бушующее пламя.
Дело было сделано. Алеша отлично понимал, что живым ему отсюда не уйти. Жизнь кончена. Она получилась короткой и немного нелепой, но финал, ей-богу, совсем неплох. Жаль только, наши не узнают, что план развертывания к немцам не попал. И как погиб студент Романов, тоже не узнают.
Он вздохнул.
— Как весело горит сухая бумага, — неживым голосом сказал Теофельс. Он перевел взгляд на Алешу. Глаза у немца светились странным блеском. — Что ж, господин Романов, вы провалили мне задание. Такое со мной случается в первый раз. И, клянусь, в последний… Пусти, Тимо, черт бы тебя побрал! Старый сентиментальный осел, ты растоптал мою честь.
Слуга больше не держал его. Растирая помятое горло, капитан цедил слова с пугающей неторопливостью. Эта ледяная ярость устрашала гораздо больше, чем недавний истерический хрип.
— Вы победили, юноша. Но погодите радоваться. Я вызываю вас на дуэль. Биться насмерть. Все равно жить мне теперь незачем.
— Какая еще дуэль? — Алеша косился на пылающую папку — вся ли сгорела, не уцелеют ли какие-то страницы? — Думаете, я позволю вам взять в руки оружие?
— Обойдусь без оружия. — Теофельс криво усмехнулся. — Мы с вами вот как. Держу пари, что вы любитель Конан Дойля… «Этюд в багровых тонах» читали? Про Божий Суд. Как двое американцев пилюли глотают?
Романов кивнул. Конечно, читал. Первый раз — еще приготовишкой.
— Вино вот. — Немец мотнул головой на полупустую бутылку. — А это, — он вынул из жилетного кармашка крохотную коробочку, — пилюли.
Там, разложенные каждая в свою ячейку, лежали одинаковые таблетки.
— Вторая слева, вторая слева… — пробормотал резидент. — Ага, вот эта.
Вынул одну пилюльку, положил на ящик рядом с бутылкой.
— Яд моментального действия. У каждого уважающего себя разведчика есть такая малютка-спасительница. От виселицы. Остальные — обыкновенный аспирин.
Он взял еще одну таблетку, положил обе в стаканчик, встряхнул и высыпал на салфетку.
— Теперь я и сам не знаю, где тут лекарство, а где яд. Принцип дуэли, надеюсь, понятен? Выбора у вас нет. Один из нас должен погибнуть. В противном случае я просто кинусь на вас, и тогда мы погибнем оба. Тимо, выстрелишь ему в живот, чтоб помучился.
Слуга, напряженно вслушивавшийся в медлительную речь своего господина, сделал протестующий жест:
— Es geht nicht! Zu gefahrlich![20] — Ничего, я везучий, — осклабился капитан. — Быть может, эта маленькая встряска вернет меня к жизни.
Если он думал, что затея с поединком на пилюлях испугает противника, то здорово ошибся.
Алеша встрепенулся. Кажется, прощаться с жизнью было еще рано. Появилась пускай слабая, но надежда.
