— Что у тебя? — спросил голос Тимченко.
— Все то же. Рублю.
…В кабину вошел и сел в свое кресло второго пилота Валентин Ненароков. Руки у него были забинтованы, на лбу и на щеках проявились обмороженные места — красные пятна, которым предстояло стать черными. Тимченко улыбнулся ему и даже похлопал рукой по колену, продолжая слушать Игоря. Голос бортинженера докладывал:
— Первая нервюра готова. Лезу выше, рубить вторую.
— Устал? — поинтересовался командир.
— Ничего. Ломать — не строить.
…И снова Игорь, мотая головой, чтобы пот не заливал глаза, рубил топором неподатливый дюраль… Дорубил и полез выше, протискиваясь между трубой и тягами. Одежда на нем уже висела лохмотьями. А фонарик, укрепленный на лбу, показывал своим светом, что лезть еще долго и пространства наверху еще меньше: носок киля кверху сужается… В кабине Тимченко спрашивал:
— Ты уже наверху?
— Да, — отвечал голос Игоря. — Тут блок радиостанции.
— Смотри не замкни электрику… Сам убьешься и пожар устроишь.
— В случае пожара звоните «01», — непочтительно ответил Игорь. — Я больше не буду рубиться. Тут люк. Попробую выломать замки и отогнуть крышку.
— А не сорвет ее потоком?
— Ну и сорвет. Зачем она вам? — Тимченко покрутил головой и усмехнулся… «Ту-154» летел в темноте над невидимой черной землей. Только хвост самолета был ярко освещен фарами сопровождающего «Ила».
На верхушке киля, над плоскостью стабилизатора, распахнулся лючок. И сразу же крышку сорвало встречным потоком воздуха и унесло. Из отверстия, как танкист из люка, высунул голову Игорь. Но, ослепленный светом фар, он тут же спрятался обратно.
— Андрей, Васильевич, — попросил он в микрофон. — Скажите ему, чтоб чуть поджал фары или пускай переместится так, чтобы на меня падала тень от руля!
«Ил-18», по-прежнему висевший над самолетом Тимченко, погасил одну фару.
Игорь снова вылез до половины и, неудобно выкрутив шею, поглядел вдоль стабилизатора на руль высоты.
— Вижу! — сообщил он командиру. — Там застряла какая-то деталь.
— Не наша?
— Нет. Какой-то обруч, по-моему… Попробую его зацепить и вытащить.
— Рассказывай, — что делаешь, — потребовал командир.
— Достаю «кошку»… — Он вынул из сумки маленький остролапый якорек на толстой леске. — Буду понемногу стравливать.
Неторопливо, будто за борт лодки, Игорь стал выпускать наружу леску с «кошкой» на конце. Как он и ожидал, встречный поток воздуха подхватил якорек, прижал к стабилизатору и поволок назад. Но до руля высоты «кошка» не доползла — потоком ее отбросило вправо.
Игорь попробовал еще раз, но опять безрезультатно.
— Ну как там? — обеспокоенно спрашивал Тимченко.
— Пока никак… Надо парашют делать.
— Какой парашют-?! — не понял Андрей Васильевич.
— Для «кошки». Из рукава.
Он потерся плечом об острый край люка. Ткань комбинезона затрещала. Изловчившись, Игорь сорвал с левой руки рукав и один конец его прицепил к леске у основания якорька. Потом опять пустил по ветру «кошку», снабженную самодельным парашютом. И снова ее отнесло в сторону.
В Министерстве авиации по-прежнему следили за каждым действием экипажа Тимченко. Молодой бородатый инженер говорил:
— Вот эта идея, чтобы зацепить и вытащить «кошкой» на веревке…
— На фале… — машинально поправил хозяин кабинета.
— Да, на фале… Идея зацепить «кошкой» на фале мне решительно не нравится. Во-первых, «кошка» сама может застрять в руле высоты и еще усугубить положение…
Хозяин кабинета сказал с некоторым раздражением:
— Ну не ставить же этот вопрос на голосование!.. Они же действуют!.. Вы, по-моему, других идей им не подсказали?
В соседней комнате был накрыт стол. Проголодавшиеся за ночь участники совещания наспех подкреплялись чаем с бутербродами, слушая через открытую дверь, о чем говорят в кабинете.
— Смените полностью состав дежурных диспетчеров, — приказал в селектор хозяин кабинета. — Пускай заступят свежие люди, неуставшие.
Игорь, измученный, продрогший, снова выпустил якорек наружу. На этот раз ветер, наполнивший «парашют», потянул «кошку» куда следовало. Стравив метра два лески, Скворцов потянул к себе, опять отпустил, опять потянул… На четвертый или пятый раз «кошка» не пошла назад, зацепилась за что-то. Игорь с трудом высунулся и заворочал головой, светя фонариком. Точно: одна лапка ухватилась за обруч.
— Поймал рыбку! — крикнул он в микрофон, нырнул обратно в отсекатель стабилизатора и потащил что было силы. Обруч не поддавался. А у Игоря уже сил не осталось: он закоченел на тридцатиградусном морозе, на ветру.
— Держится, сволочь, — доложил он командиру. — Попробую по-другому.
— Особо не мудри, — встревожился Тимченко. Но Игорь не ответил. Он весь сжался, убрал ногу с упора и повис на какое-то мгновение, держась только за леску.
Его семьдесят килограммов сделали свое дело: обруч, заклинивший руль высоты, выскочил, и Игорь полетел вниз по крутому наклону внутри носка киля. Острые края прорубленных им нервюр раздирали на нем одежду, кожу. Он тяжело, так что хрустнуло в груди, ударился о качалку тяги руля и остался лежать неподвижно.
— Что случилось?.. Игорь! Что с тобой? — спрашивал голос командира.
— Все нормально… — выдавил из себя Скворцов. — Проверьте руль высоты.
— Сейчас попробую… Полный порядок!
…Когда Игорь с трудом выбрался из негерметичного отсека через дыру в шпангоуте, к нему бросилась Тамара.
— Игоречек, хороший мой, как ты?
Она обхватила его, повела к ближайшему креслу.
— Я хорошо… Только не обнимай меня, пожалуйста. Я, по-моему, ребро сломал.
Он закашлялся и согнулся от боли.
…В кабине Тимченко говорил с Москвой:
— Я восемьдесят пять четыреста шестьдесят восемь. Курс двести сорок. Высота три тысячи. Скорость пятьсот. Руль высоты исправили, экипаж здоров.
— Инженеру и второму передайте благодарность, — сказала Москва.
— Передам с удовольствием… «Ил-18» можете отпустить. Спасибо им, здорово помогли.
— Уже отпустили. К вам идут сверху два истребителя ПВО. Для сопровождения… Будьте на связи. В Киеве гроза, фронт двести километров. Сдвигается на север… Готовим другие запасные варианты.
…Игорь Скворцов стоял в буфете, раздетый до пояса. Приподняв руки, он медленно поворачивался, а доктор туго обматывал его грудь длинным купальным полотенцем.
— Два ребра, — беззаботно говорил доктор. — Но это вам повезло. Я всем советую: если ломать, так именно ребра. — Очень хорошо срастаются…
