еще полежу. Скоро… Паркинсон.
Берта заметила, что он держит чашку двумя руками, стараясь справиться с дрожью.
– Это серьезно?
– Кажется.
Берта только сейчас увидела, как он сдал: балованный профессорский сынок, бодрячок Аракелов выглядел гораздо старше и Никиты, и Артура. Кожа на висках провисла. Веки отекли. Пропал блеск остроумия и хулиганства, которым он когда-то ее пленил. Старенький испуганный мальчик.
Максим вдруг встал и обнял его. Никогда в жизни он не обнимал ее, укол ревности был мгновенный.
– А где ты был раньше? Когда мы… мы… мы… – она захлебнулась от слов, которые не имели смысла перед этим униженным болезнью человеком.
– Ничего, – сказал Максим, – будешь жить у нас, я буду за тобой ходить.
Берта молчала.
Лешка обнял Максима и заплакал.
* * *
Артур водил свою «Волгу» очень осторожно – у него не было прав. В Венгрии это сходило с рук. В Союзе он даже не пробовал. Лариса приехала к нему на майские и была поражена: как изменился город. Его улицы, набережные, восстановили взорванный во время войны мост Эржебет, открыли массу кафе и даже знаменитую улицу Ваци сделали пешеходной. Можно было идти и глазеть по сторонам: какие разные магазинчики и уличные певцы.
И чудо: в посольстве им сделали поездку в Вену на один день. Артур колебался – вести ли самому машину или попросить посольского шофера Янчо. Но Янчо уехал на праздники в свою деревню, и выбора не было. Коллеги утешали Артура, что граница между Венгрией и Австрией почти прозрачная и проверяют только визу, а не права. Артур решил рискнуть.
Выехали очень рано, чтобы на Вену осталось больше времени. Вел осторожно. Рядом с ним сидела Лариса с картой на коленях и проверяла маршрут. «Лоцман» – назвал ее муж.
Предстояла сказочная поездка, и стояла сказочная погода. Дунай нес свои воды величаво, не интересуясь границами и политическим устройством окрестных берегов. Чего он только не видел на своем веку! В бумажнике Артура лежали вместе с форинтами австрийские кроны. Он чувствовал себя капиталистом во всех смыслах этого слова. Жизнь улыбалась во всю пасть – так сформулировал свое житье-бытье везунчик Смирнов.
– Расхвастался, – фыркнула Лариса, – не сглазь, Алик. Впереди граница.
Сначала их легко выпустили, а потом совершенно безответственно впустили в натовскую капстрану – Австрию. Шлепнули штамп, даже не посмотрев на физиономии.
– Салаги, – добродушно сказал Артур, – их бы к нашим на обучение или в твой музей – как на медвежьих лапах через границу бегать.
Незаметно возникла Вена, и первая проблема была – язык. Немецкого оба не знали. Чисто по-школьному знали английский, это называлось «владею со словарем». Венгерский там никому не был нужен.
Артур достал разговорник и прочитал: «Guten Tag»[1]. Ему показалось – этого достаточно. Лариса внезапно оробела.
Вокруг был город Генделя и Моцарта. Позолоченный Штраус пронесся мимо. Гигантский памятник всеевропейский теще Марии-Терезе, рядом музей, потом еще один, потом еще. Около какого-то магазина пристроили свою «Волгу» и пошли пешком, впитывая в себя доблесть и славу прежних времен.
Перенасытившись достопримечательностями, купили штрудель прямо на улице и сели жевать, прислонившись спинами к каменной вечности.
– Пора, – сказал Артур, – пока не стемнело.
Обратный путь показался длинным. На дорогах были пробки, на границе – очереди. Когда наконец дорога пошла по Венгрии, начался дождь и очень быстро стемнело. Артур бесконечно протирал запотевшие стекла. Лариса предложила: давай окна откроем! Алик, ты меня слышишь?
Неожиданно Алик попросил:
– Посмотри, я могу повернуть?
– Куда? – Лариса не поняла вопроса, до Будапешта оставался примерно час.
Артур сказал:
– Мне надо остановиться, посмотри знаки.
– Какие знаки? Надо встать – вставай.
– Здесь?
– Здесь. А что случилось? Алик, что случилось? Ты меня слышишь?
– Слышу.
Он повернулся к ней:
– Я ничего не вижу.
– Меня видишь?
– Нет.
Лариса предложила:
– Давай немного отдохнем. Потом поедем очень медленно, я буду руководить. Мы доедем.
– А если нет?
– А если нет, проголосуем, бросим машину и доедем до города.
– Постоим, я немного посплю.
Артур откинулся на спинку, и так прошло около часа. За это время ни одна машина не проехала по оживленной трассе Вена – Будапешт. Ларисе стало страшно. Она растолкала мужа:
– Алик, давай двигаться. Доберемся до города, там возьмем такси.
Артур застонал:
– Что это, как это случилось? Я не понимаю.
– Черт, – сказала в сердцах жена, – надо было мне научиться водить. Кто же знал.
Она заставила Артура включить мотор, нажать сцепление и тронуться с места. Про себя мечтала, чтобы их кто-нибудь остановил. Холодным тоном она командовала:
– Нормально, впереди никого, чуть левее, не выходи на середину. Вижу знак сорок километров до Будапешта. Нормально.
Несколько машин промчались навстречу, но не удалось их остановить.
– Чуть потише, чуть подальше от края, чуть прибавь, на дороге никого нет.
За три часа они добрались до въезда в город, но никаких такси не было, пришлось ехать дальше.
– Стоп. Красный свет. Стой. Не торопись. Зеленый. Можно ехать. Кажется, будет поворот.
– Там перекресток?
– Вижу. Красный. Стоять.
Совершенно слепой человек вел машину. К счастью, было за полночь. Завтра рабочий день. Город спал.
– Узнаю дорогу. Еще немного и налево. Светофор красный. Стоять.
…Спустя пару лет им попадется документальный фильм, который назывался «Семь нот в тишине». Там человек с завязанными глазами, только повинуясь молчаливому приказу и легкому прикосновению сидящей рядом женщины, ехал по оживленным улицам. И хорошо ехал. Он был экстрасенс.
Артура вела его жена: спокойная, неторопливая, неузнаваемая. Она довезла его до дому.
– Спасибо, лоцман, – сказал он.
* * *
Посольский врач назвал диагноз: отслоение сетчатки, быстро в Москву на операционный стол.
Майские праздники закончились.
Погода была мерзкая. Не осень, не зима. На жалком скверике желтела трава. Вот тебе и Новый год. Нюта просила к Новому году шампанского достать. Савелий Карпович дошел до угла, там была эта самая спецстоловая, в которой он отоваривался почти всю жизнь. Гордо проносил сосиски, сыр, вино мимо жаждущих – им предлагались остатки к концу работы столовой.
Он привычно прошел охрану, предъявив красную книжечку. Потом спустился в подвал, там и был закрытый буфет для важных персон. Помахивая книжечкой, подошел к прилавку. Две бутылки шампанского на прилавке дразнили взгляд. Знакомая продавщица привычно метнула «новогодний заказ» и взяла деньги.
Он уже двинулся к дверям, но вспомнил и вернулся:
– Забыл, мне еще шампанское. Какой Новый год без шампанского? Мне бы две бутылки. Иду к дочери отмечать.
– Шампанского нет, – ответила продавщица, распихивая деньги по ящичкам, расположенным внизу кассы «Националь».
Сколько лет он уже видит эту кассу.
– Простите, не понял, отвлекся, – мне шампанского.
– Шампанского нет.
– А это что?
– Это статуй.
– Пусть стоит, я не против. Вы мне принесите другую. Лучше две.
– У вас нет пометки.
– Какой пометки? Я у вас всегда беру шампанское на Новый год.
– Только для тех, у кого есть пометка, а у вас ее нет.
В буфет вошла группа весьма немолодых товарищей, предъявили книжечки, продавщица вынесла им по бутылке, и они удалились.
– А какие нужны пометки? – заинтересовался Савелий Карпович.
– Бригады коммунистического труда.
– А где их дают?
– А я знаю?
Вошли еще
