мамы ее телефон. Своим они обычно возвращают вклады.
– Кто тебе сказал? – удивился стоматолог.
– Максим, зять. Знаешь, какой у них был ежедневный оборот? Миллион долларов, или три миллиарда рублей. Ты понимаешь? Ежедневный!
– Откуда ты знаешь? Тоже от зятя? Тогда пусть он и даст совет, как выбраться.
– Он в Питере, у него своя пирамида. Смотри, какие люди! Видишь вон там даму в берете? Режиссер Лиознова, между прочим, мадам Штирлиц. А Ахмадулина была поручителем и защищала Рачуков.
Появилась милиция и стала разгонять людей, уговаривая идти по домам. Рачука найдут через месяц убитым в собственной ванне, а Францева будет несколько лет в поиске.
* * *
– Дай мне кофту! Дай мне кофту! Алик! Дай мне кофту.
Артур в кухне говорил по телефону – разговор был серьезный.
Оля принесла кофту:
– Эту?
– Я Алика просила, а не тебя.
– Не капризничай, он по телефону говорит.
Лариса разозлилась:
– Я не капризничаю, я болею.
– Я знаю, что ты болеешь, но вокруг жизнь идет. У Алика серьезный разговор.
– С кем?
– Ну откуда я знаю. Вот тебе чай, осторожно, он горячий.
– Ты со мной как с ребенком говоришь.
– Я не знаю, как с ребенком говорят. И ты, кстати, не знаешь. Я пошла. Таблетки Алик даст.
– Оля, скажи мне честно: это рак?
– Я тебе тысячу раз говорила: нет.
Лариса исхудала, и при этом лицо отекло куда-то вниз, изменив ее обычный облик: какая-то чужая капризная старушка.
– Дай мне кофту.
– Я тебе дала.
– Надень! Помоги надеть!
– Ты не можешь сама надеть? Ты вчера еще надевала.
– Не спорь, ты всегда со мной споришь. Не приходи больше.
– Как, вообще?
– Вообще.
– До свиданья.
– Ты куда?
– На свои выселки.
Оля надела длинное тяжелое старомодное пальто и сверху закрутила теплый платок.
Лариса критически ее осмотрела: сколько она привозила сестре хороших вещей, свои отдавала, куда это все подевалось? Ходит в одном и том же.
– Между прочим, эти твои выселки, как ты выразилась, не так-то легко было тебе достать. Алик набегался по собесам и разным инвалидным центрам.
– При чем тут инвалидные центры? – насторожилась Оля.
– Ну надо же было тебя как-то квалифицировать, менингит помог.
Артур мрачно вошел в комнату:
– Ну всё, конец.
– Что? – испугалась Лариса, запутавшись в рукавах кофты.
– Плохо. Я безработный. Иновещание закрывают.
Оля замерла в дверях.
– Надо бороться. Тебе полтора года до пенсии. Давай напишем…
– Куда?
– Я знаю куда. Я сейчас очень хорошо знаю, я все время пишу, я не даю никому спуску.
Оля размотала теплый платок и начала снимать свое огромное пальто.
– А как же твои выселки? – ядовито спросила старшая сестра.
– Успею.
* * *
В квартире Финкельмонов раздался телефонный звонок. Тамара с трудом проснулась. Пробуждения и засыпания давались с трудом. В Израиле ей поставили стимулятор в сердце, стало легче дышать.
– Слушаю, – строго сказала она в трубку.
– Тамара Александровна, это Кочетков. Как хорошо, что я вас застал. Это Кочетков говорит. Вы меня помните? С истфака.
– А-а, конечно, простите, как ваше имя?
– Да меня всегда по фамилии звали. Ну Вячеслав Викторович. Речь не об этом, у нас на кафедре наметили интересное мероприятие: отмечать юбилеи выпусков. Первые вы – сорок лет прошло.
– На какой кафедре? – не поняла Тамара.
– Истфак, я теперь заведующий кафедрой. Вот я чего звоню. Людей надо собирать. Кто жив, кто умер – выяснить. Посчитать по головам, как говорится.
– Яша умер.
– Простите?
– Вы про Яшу?
– Нет, я вообще. Мы заготовим приглашения на мероприятие, и надо знать, кому посылать. Займитесь, пожалуйста, своей группой – я вам перезвоню через недельку.
Тамара боялась, что у нее даже телефонов нет. Стала искать старые записные книжки. Нашла Лешкин, Ларисин, Рыжего. Нет, можно созвониться. Наткнулась на старый телефон дочери. Отношения у них были плохие, просто никакие.
Она вернулась недавно, и никак не могла повидаться с дочерью. Света, наверное, поменяла телефон. Тамара не была уверена, в курсе ли она, что отец умер. Или она все время в дороге: ездит и ездит по миру, лишь бы дома не бывать.
Начала с Берты. Та оказалась доступна.
– Берта, дорогая моя, ты меня узнаешь?
– Да, конечно, это кто?
– Тамара.
– Рогова? Как я рада тебя слышать. Знаешь, я сейчас убегаю, ты прости. Звони! Только обязательно. Уже ушла.
Потом соединилась с Русиной. Та была безутешна из-за «Чары». Стала рассказывать про интриги и как было трудно вернуть средства. Говорят, режиссер Лиознова вообще всё потеряла. А вот нам все же удалось часть вернуть, но это стоило стольких нервов.
А ведь Францеву до сих пор ищут.
Наконец Тамаре удалось встрять:
– Звонили с кафедры, ну истфака – они собирают наш выпуск. Сорокалетие.
Русина странно отреагировала:
– А какое я имею отношение к истфаку? Я Никите передам.
И продолжила про «Чару», не задав ни одного вопроса про Тамарину жизнь.
Расстроившись, дозвонилась до Ларисы. Подошел Артур. Он только сказал «алло» и пропал. Доносились голоса, звонок в дверь, опять голоса. Что-то упало. Кто-то плакал.
Она слушала звуки чужой жизни и понимала, что там беда. Она знала эту беду, она была с ней знакома. Она только что пережила это отчаянье и эту беспомощность. Это была смерть. Сделать отбой она не решалась. Просто держала возле уха и молчала.
Потом отбой дали там. Наверно, понадобился телефон.
…Ларисы больше не было на земле. Оля приняла ее последний взгляд и выдох.
Артур сидел и смотрел в пол. Врачи скорой писали бумаги.
Артур обдумывал одну и ту же мысль и повторял ее про себя бесконечно: «Жизнь оказалась короткой и состояла из каких-то обрывков».
* * *
Все три девочки: Берта, Русина и Тамара пришли в строгих пиджаках с университетскими ромбиками на лацканах. Причем у Русины был пиджак из французского бутика, а Тамара и Берта надели пиджаки мужей. Рыжий выглядел великолепно и со всеми здоровался, пожимал чьи-то руки, шутил с дамами, а некоторые к нему просто льнули.
– Эффект телевидения, – объяснила Русина, – стал на экране появляться.
Она тоже с кем-то здоровалась. Тамара и Берта не узнавали никого. Это же был их поток, пять лет вместе учились. А их группа? Умерли, что ли, все?
И вдруг Тамара увидела Артура – он так же озирался, как они, никого не узнавая. Она бросилась ему на шею:
– Алик, дорогой, как я рада тебя видеть!
– Рогова, – просиял Артур, – когда ты вернулась?
– Финкельмон умер – я и вернулась.
– Мои соболезнования.
– И мои тебе тоже.
– Я никого не позвал – она так просила.
– Где похоронил?
– Развеял в Сокольниках.
– Тоже она просила?
– Да.
Помолчали. Стали приглашать в зал. Совершенно незнакомые лица, постарели, что ли. Незнакомые стены, ремонт, наверное, был. Если бы не эти пять близких людей, было бы ужасно. Шестым оказался Кочетков: морда квадратная, лоснится, глазки заплыли. Не хватает малинового пиджака. Пришлось пожать ему руку. Из-под манжета выглянул роскошный «роллекс».
Мероприятие было официальное и смертельно скучное. Ничего живого. Объявили выступление депутата Думы по высшему образованию. Артур даже не удивился, что им оказался немного постаревший координатор.
Стало совсем противно. Тамара сказала: «Давай сбежим». Они огляделись – Берта и Русина обсуждали внуков, а Рыжий вообще сидел в
