- Очень мало!
- Жаль! Что же делать? Ладно, рискну! Понимаете, через несколько дней моей жене исполняется... надцать лет - не станем раскрывать женские тайны! Она очень увлекается гобеленами. А Мадрид, говорят, славится ими. Выберите на свой вкус... Нунке положил перед своим подчиненным пятидесятидолларовую бумажку.
- Я разыщу лучшего консультанта, только бы угодить фрау Нунке.
- Хочу надеяться, что моя жена не будет на вас в претензии... Герр Шлитсен, поторапливайтесь, через четверть часа самолет должен быть в воздухе!
- Немедленно едем!
Когда Шлитсен и Фред подошли к машине, рядом с шофером кто-то сидел. Незнакомец, не обернувшись, поднял руку в знак приветствия и тотчас замурлыкал какой-то модный мотив. Это очень раздражало Шлитсена - всю дорогу он мрачно молчал. Даже в момент посадки ограничился лишь коротким напоминанием:
- Герр Шульц! Вы отвечаете за выполнение задания как старший!
Фред молча козырнул в ответ.
Сделав круг над школьным аэродромом, самолет взял курс на Мадрид.
Только теперь Фред смог разглядеть своего будущего помощника. Это был высокий, но узкоплечий и узкогрудый молодой человек с маловыразительной, однако довольно нахальной физиономией. Во всяком случае держался он развязно и тотчас заговорил фамильярным тоном:
- Надеюсь, герр старший, вы не очень гордый и важный. Давайте по-приятельски: я вам - Фред, вы мне - Гарри. Эти цирлих-манирлих перед путешествием, когда можно гульнуть... Вы не возражаете?
- Если приятельские отношения не помеха служебным делам.
- Вам не понравилось слово "гульнуть"?
- Отчасти. Не хочу быть педантом, но должен напомнить: к сожалению, мы отправляемся не на прогулку, и ждут нас не развлечения, а дела, возможно, даже опасные.
- Вижу тень Шлитсена, стоящую за вами!
- Тогда должен предупредить еще об одном: я понимаю юмор, люблю шутку, но не переношу, когда переступают дозволенные вежливостью границы.
- Вы неправильно поняли меня, герр Шульц!
- Очень рад, если так. А теперь простите меня, хочу немного вздремнуть. Очень устал за день.
Обиженный Гарри замолчал, а Фред откинулся на спинку сиденья и закрыл глаза. Он и впрямь надеялся заснуть, но сон бежал, как ни старался Фред отделаться от назойливых мыслей.
Почему за документами послали именно его? Если они столь важны, опасно давать задание человеку новому, незнакомому с местными условиями, да к тому же не владеющему испанским языком. За документами такой важности следовало бы поехать Шлитсену или даже самому Нунке. Верно, документы не столь уж важны, если их поручено... Тут-то, верно, и зарыта собака! Если же бумаги не такие важные, как о них говорят, то их мог получить и привезти один Гарри, этот недотепа, которого дали ему в помощники. Вернее сказать, не в помощники, а в наблюдатели. Именно так! Проверка политической благонадежности Генриха-Фреда или испытание его деловых качеств? Скорее последнее. Хотя... Позорное поражение, вместо мирового господства, отрезвило многих немцев. Такой опытный проныра, как Нунке, не мог не учитывать этого. А Шлитсен и подавно: он, возможно, и не знает о взаимоотношениях Генриха фон Гольдринга с такой важной персоной, как Бертгольд, отношениях, служивших раньше для Генриха, а теперь для Фреда самой надежной аттестацией, крепким щитом, за которым можно чувствовать себя в безопасности...
Незаметно пришел сон.
Когда Гарри, уже на мадридском аэродроме, разбудил Фреда, часы показывали четверть одиннадцатого.
По всему было заметно - Гарри в Мадриде не первый раз. Взяв небольшой чемодан, он уверенно пошел вперед, время от времени оглядываясь, не отстал ли попутчик. Выйдя с аэродрома на площадь, он так же уверенно свернул налево и подошел к большой черной машине, стоявшей немного в стороне. Небрежно поздоровавшись с шофером и жестом пригласив спутника садиться, Гарри бросил:
- Поехали!
Он не назвал адреса. Очевидно, водитель знал, куда надо доставить пассажиров.
Восстанавливая в памяти план города, Фред старался угадать, по каким улицам они едут, но машина мчалась с такой скоростью, что дома с ярко освещенными пятнами окон и еще более яркими витринами стремительно убегали назад, фонари уличного освещения сливались в одну сплошную линию.
Машина остановилась перед высоким домом в стиле модерн. Гостиницу построили, очевидно, совеем недавно, она, кажется, не значилась в путеводителе. Впрочем, проверять это не было времени.
Гарри издали, как с добрым знакомым, поэдоровался с портье и дежурным администратором и, войдя в лифт, нажал кнопку четвертого этажа.
А еще через минуту он уже по-хозяйски, как у себя дома, распоряжался в двухкомнатном номере: аккуратно повесил на плечики чистые рубашки и светло-сиреневый, модного покроя костюм, приказал налить в графин свежей воды, бросить туда лед и принести бутылку вина.
- Это на всякий случай, чтобы всегда было в запасе, - подмигнул он Фреду и стал переодеваться. - В ресторан пойдем?
- Нет, я не выспался. Хочу отдохнуть.
- Как знаете... А то пойдем? Кусочек остро приправленной рыбы и рюмка бренди плюс хорошенькая певичка сразу прогоняют сон и усталость. Ручаюсь!
- Я, видите ли, после болезни. Всего три дня как поднялся с постели.
- Тогда прислать что-нибудь в номер?
- Очень вам благодарен, Гарри... Кстати, как ваша фамилия? Мы так и не представились друг другу.
- Браун... для таких случаев, как этот, Браун... В школе же нас величают только по имени... Так прислать что-нибудь?
- Еще раз спасибо, не волнуйтесь!
Минут десять Гарри Браун прихорашивался у зеркала и, наконец, отбыл. Фред расстелил постель и стал медленно раздеваться. Только теперь он в полной мере почувствовал, что отравление сигаретой не прошло для него даром. Видно, не пожалел тюремный человеколюбец этой чертовщины, подмешанной в табак. Чуть не усыпил навеки!
Прохладное прикосновение свежего постельного белья прогнало эти мысли. Так приятно было вытянуться во весь рост и расслабить мышцы. В самолете сон был тревожным. Перед глазами прыгали страницы путеводителей, словно телеграфная лента, разворачивались строчки черных букв. Между словами не было интервалов, и он не мог понять смысла фраз. Теперь же его сморил сон, глубокий, крепкий, без сновидений.
Проснулся Фред поздно ночью, и не потому, что выспался. Его разбудили непривычные для уха звуки. Спросонья он не мог понять, откуда они. Казалось, где-то рядом расположен зоопарк, все его обитатели чем-то взволнованы и проявляют недовольство каждый на свой лад: клекотом, свистом, хрюканьем, хрипением.
Фред вскочил с кровати и включил свет. Одного взгляда было достаточно, чтобы понять: Браун перебрал в ресторане и теперь расплачивался за это кошмарами, душившими его. О том, что Гарри был сильно пьян, свидетельствовали и разбросанные повсюду вещи: пиджак небрежно свисал с кресла, рубашка и галстук валялись на ковре, одна туфля лежала в проеме двери, ведущей в спальню. Вторую Браун даже не снял, просто расшнуровал, да так и свалился прямо на одеяло.
Тихо выругавшись, Фред направился к Гарри, чтобы разбудить его при помощи нескольких тумаков, но на полпути остановился. Напрасные старания! Ни тумаками, ни кружкой холодной воды, вылитой на голову, Брауна не отрезвить.
Пришлось взять под мышку подушку, простыню, одеяло и идти в другую комнату досыпать на диване.
Но о сне нечего было и думать. Тоненькая раздвижная стенка не могла приглушить звуки, доносившиеся из спальни. Они даже стали громче. Верно, голова пьяного скатилась с подушки, и теперь он то вскрикивал, то стонал.
Набросив на плечи макинтош, Фред вышел на балкон и плотно прикрыл дверь. Сюда разноголосый храп Брауна почти не долетал, но балкон был маленький, ночной ветер продувал его насквозь, а шезлонг за недостатком места не раздвигался - спинка торчала чуть ли не под прямым углом. Пейзаж тоже не радовал: небо над Мадридом закрыли тучи, уличное освещение частично было выключено - фонари горели тускло и лишь кое-где.
Злой, взбешенный Фред сидел в темноте, не зная, куда себя девать.
"А что, если послать письмо Матини на адрес Курта? Собственно, не письмо, а показания по делу бедняги доктора. Самому Матини писать не стоит, он, верно, арестован. А Курт догадается передать показания фон Гольдринга, куда следует..." От этой мысли Григория бросало то в жар, то в холод.
"Рискованно, черт подери! Разведчик не имеет права никому писать. Если письмо перехватят и об этом станет известно в школе... Нет, нельзя давать показания. Их могут опубликовать в прессе... и тебе крышка. Тогда уж не выскользнуть. Впрочем, можно проинструктировать Курта, как действовать и кого из товарищей Ментарочи он должен разыскать. Свидетелем может стать и Карл Лютц. Если он жив и Курт поддерживает с ним связь... Письмо надо написать без подписи, спросить только, как ходят часы, которые подарены Курту. Он поймет, от кого письмо и почему оно не подписано..."
