Разговор все больше интересовал Фреда, однако он, как и прежде, не подавал вида.
- Вы сегодня в плохом настроении, Гарри!
- Только сегодня? Вот уже почти год...
- Вчера вы перебрали, Гарри, сегодня добавили... Когда человек выпьет, все, что скрыто в тайниках души, вырывается наружу, так как человек ухе не властен над своими чувствами. Это плохо для всех, а для разведчика в особенности.
- Слишком уж все у вас правильно, откровенно говоря. Что же, разведчик, по-вашему, - не человек? Потому и напился, что хочется погасить в себе все человеческие чувства! Я же, как молитву, всякий раз повторял слова фюрера о призвании расы господ, а где очутился? У развалин фатерланда, у могилы собственных мечтаний и надежд. Ибо эфемерными были эти надежды и мечты, вот что я вам скажу! Никто ничего мне не даст, если я сам не вырву свой кусок, сам не позабочусь о том, чтобы стать господином. И плевать мне тогда на всех и вся, на всех шлитсенов и нунке... Да не глядите вы на часы! Говорил же вам - сегодня никто не позвонит... Сколько до семи?
- Через четверть часа можете считать себя свободным.
- Тогда в нашем распоряжении еще полчаса. Условился встретиться с одной девчонкой в восемь. Жаль, если кто-нибудь перехватит. Милашка этакая, сами понимаете...
- Догадываюсь.
- Идея, Фред! А не махнуть ли нам вместе? Весьма приличный дансинг, а девочки - пальчики оближешь.
- Нет, меня больше соблазняет вот этот словарик. В чужом городе, не зная языка... Кстати, вы не поможете мне написать несколько цидулок и отправить по этим адресам - портье дал мне список антикваров. Хочу разузнать о гобеленах, чтобы напрасно не ходить.
- Успеется! Напишем завтра утром. Раз уже заговорили откровенно...
Гарри еще долго сетовал на судьбу, так обманувшую его, на собственную глупость, которая привела его в школу "рыцарей благородного духа", где им понукают, как быдлом, где всем заправляют те, кто забрался наверх и сумел о себе своевременно позаботиться.
- Уверяю вас, Фред, мы только пешки, которые они выбросят из игры, как только достигнут своего. А я не хочу быть пешкой! И вы, я вижу, не из тех, кого можно передвигать по доске, - горячо шептал Гарри, придвигая кресло еще ближе к Фреду. - Когда раньше меня посылали на задание, пусть самое сложное и ответственное, я шел не колеблясь. Я верил - это еще одна ступенька вверх. А теперь? Вот Шлитсен предупредил, что в багаже важные документы, возможно даже ценности. А я вдруг подумал: кому мы их повезем? Фюреру? Родине? Или тем бонэам, что, втянув нас в авантюру, первыми сбежали? Нет у нас с вами ни роду, ни племени! Выходит, мы два офицера, а в сущности двое нищих, должны рисковать жизнью, как делали это не раз, в угоду честолюбию и ради кармана тех, кто нас обманул и будет обманывать впредь, если мы не поумнеем. К нам в руки попадет настоящий клад, ведь документы - тот же клад, а мы его чудно-мило отдадим Шлитсену и Нунке, которые сумеют нагреть на этом руки! Почему вы молчите, Фред?
- Уже четверть восьмого, и вам пора идти, улыбнулся Шульц, показывая на часы.
Гарри нехотя, словно колеблясь, поднялся с кресла. Он медленно, очень медленно застегнул ворот рубашки, почистил щеткой туфли, поправил перед зеркалом галстук... Фред видел, как напряженно Браун ждет ответа или какого-либо замечания.
Но Фред не проронил ни слова. Опустив веки, он задумчиво курил сигарету, как бы мысленно взвешивая все, только что услышанное.
Сокрушенно вздохнув, Гарри не торопясь вышел.
ГОБЕЛЕНЫ БЫВАЮТ РАЗНЫЕ...
Любой путеводитель для туристов обычно грешит против истины, рассказывая о той или иной местности. И не потому, что авторы справочника сознательно допускают неточности. Просто, акцентируя внимание на главном, наиболее характерном, они невольно затушевывают остальной фон, а это нарушает соотношение обычного и необычного.
Когда после разговора с Гарри Фред вышел из гостиницы, несоответствие между действительным и воображаемым наполнило его сердце разочарованием. Он быстро определил, где находится, узнал знакомые по фотографиям и описаниям здания, но их характерные очертания как бы нивелировались в потоке стандартных сооружений, обычных для центра любого большого города. Поступь нового века! Шагая по улицам города, современное безжалостно стирает остатки прежнего, его своеобразие, снисходительно перешагивая кое-где через памятники старины, - в угоду поколению, еще крепко связанному с прошлым.
Мысли эти промелькнули в голове Фреда и исчезли. Слишком уж много у него сегодня волнений, чтобы им поддаваться. Хотелось поскорее отправить письмо Курту, надо было обдумать, как вести себя с Гарри Брауном, выяснить, насколько тот был откровенен.
Улица, по которой Фред шел из гостиницы, была людной. Это и затрудняло и облегчало положение. В толпе легче затеряться, но можно и не заметить, что за тобой следят. Фред несколько раз останавливался то у витрины, то у дома интересной архитектуры, чтобы проверить, нет ли хвоста. Наблюдения как будто не было.
Вот и площадь Пуэрта-дель-Соль - "Ворота солнца", как поэтично окрестили ее испанцы. Большая, окруженная высокими, ярко освещенными домами, она пульсировала, словно огромное обнаженное сердце, которое, то сжимаясь, то расширяясь, как бы наполнялось кровью и тотчас разгоняло ее по сосудам улицам. Пуэрта-дель-Соль и впрямь сердце столицы, тот узел, откуда берут начало десять главных улиц, широких и ровных, на которых никогда не прекращается движение. Полюбовавшись фонтаном, Фред свернул на одну из самых оживленных улиц - Алькола.
Сухой неприятный ветер, дувший весь день, к вечеру стих. Лишь изредка по вершинам деревьев пробегал едва уловимый трепет - последний истомленный вздох умирающего дня. Прохлада словно струилась с вечернего небосвода, на котором одна за другой зажигались звезды. Отсюда, с земли, они казались едва заметными пятнышками - ведь на улице вспыхивали свои ночные огни. Огоньки пробегали и гасли вдоль фасадов на рекламных транспарантах, загорались в глубине зеркальных витрин, мигали в окнах вечно бодрствующих гостиниц, мерцали над входами бесчисленных ресторанов и кафе. Казалось, люди сознательно хотят ослепить себя искусственным светом, будучи не в силах преодолеть страх перед бездонной пропастью неба.
Пройдя два квартала, Фред, поколебавшись, остановился: очень хотелось пить, надо было достать конверт... Зайти в маленькое кафе, а потом продолжить вечернее путешествие по Мадрид'?
- Может, сеньор офицер желает осмотреть город? - послышалось рядом на ломаном немецком языке.
Фред оглянулся.
Перед ним стоял невысокий, худощавый человек. Берет открывал выпуклый, чуть сдавленный у висков лоб, на который спадала прядь черных волос. Глаза, близко поставленные к переносице, лихорадочно блестели в глубоких ввалившихся глазницах. Узкое лицо казалось болезненно изможденным.
- Кто вы и почему решили, что я офицер? спросил Фред не очень приветливо.
- Я водитель такси. Мне показалось, что сеньор впервые в Мадриде.
- Почему же вы назвали меня офицером?
- О, теперь у нас много таких! - Грустная ирония прозвучала в этих словах. Но шофер, видно, почувствовал, что ведет себя не слишком учтиво, поспешно добавил:
- Простите... я хотел сказать бывших немецких офицеров.
Теперь голос его звучал совершенно равнодушно, но Фреду казалось, что в глубине глаз быстро промелькнули и погасли насмешливые искорки.
- Вы угадали, я действительно хочу осмотреть город. Что касается чина, которым вы меня наградили, то придется вас разочаровать.
- Тем лучше!
- Почему "лучше"? - Фред не пытался скрыть доброжелательной улыбки. Ему начинал нравиться этот бедняга, очевидно не питающий особо нежных чувств к бывшим гитлеровским офицерам, которые, спасаясь от заслуженной кары за совершенные злодеяния, теперь толпами бежали в фашистскую Испанию.
- Вы вообще против офицерства или только против нас, немцев?
Водитель вскинул на Фреда внимательные глаза. "Кто ты и почему интересуешься этим? - спрашивали они. Какое тебе дело до того, что думает простой испанский труженик? Не опасно ли быть с тобой откровенным?"
- Я повидал разных немцев, - уклончиво ответил водитель, хотя взгляд незнакомого сеньора и был приветлив. - Я уважаю туристов, которые любуются нашим городом, и не люблю пассажиров, которых надо возить по... домам, не хочется даже называть их...
- Я не собирался сегодня долго путешествовать, но охотно проедусь. Где ваша машина?
- Пожалуйста, на той стороне.
Фред перешел улицу, сам открыл дверцу и первым сел.
- "Мерседес" тридцать девятого года?
- О, сеньор хорошо разбирается в машинах!
- Немного.
- Не сказал бы. Что касается этой, хочу предупредить - осталась только оболочка. Все новое! Ходит как зверь!
- Ну, заводите своего зверя!
Машина легко тронулась с места и плавно покатила по асфальту. Таксист искоса поглядел на Фреда.
