– Боже мой, дядя Карл! Вы что же, не узнаете меня? – и, подойдя, поцеловала его в щеку, чуть привстав на цыпочках.
– Да и не мудрено, племянница, – оправдываясь, заговорил герцог, – прошло, наверное, лет десять…
– Одиннадцать, дядя, – уточнила Герберга. – Это было, когда вы с братом, Ренье и Ламбером отправились в Лотарингию отвоевывать Эно у графа Годфруа. И мне тогда тоже было одиннадцать. Больше мы не виделись. Поэтому я от всей души прощаю вас.
– И какая же ты стала теперь! – восхищенно протянул Карл, разглядывая племянницу. – Вытянулась, похорошела, красавица хоть куда, не устоять ни одному мужчине.
Он выразительно взглянул на Беатрису.
– А вот вы совсем не изменились, – с улыбкой продолжала Герберга, – наверное, поэтому я сразу и узнала вас. Впрочем, все же постарели: на висках несколько седых волосков.
– Это от забот, моя дорогая, – ласково ущипнул ее за щеку Карл. – Но ты не одна, Герберга? – и он перевел взгляд на Гизелу, безучастно наблюдавшую сцену свидания родственников. – Не ошибусь, если скажу, что это твоя сводная сестра?
– Ну конечно же! – бойко подтвердила Герберга. – Ведь герцогиня Беатриса сказала вам, не правда ли? Гизела старшая дочь короля Бургундского и, между прочим, племянница самой императрицы.
Гизела подошла и вежливо поздоровалась с герцогом.
– Я слышал о вас и вашем муже, – сказал ей Карл Лотарингский. – Мне очень жаль, что Генрих отсидел столько лет в заточении. Я рад, что он наконец на свободе и вы снова вместе.
– И я рада, герцог, поверьте, что и вам удалось выбраться из темницы, которая зовется Брюсселем. Честное слово, при дворе франкского короля вы будете в большем почете и окружены вниманием знатнейших женщин королевства. Тогда станет ощутимой разница между Брюсселем и Ланом.
– Я ее уже ощутил, герцогиня; выводы явно не в пользу Нижней Лотарингии.
– Скажите, дядя, а где же ваш спутник? – задала наконец Герберга давно вертевшийся у нее на языке вопрос.
– Мой спутник?
– Ну да, мы видели вас из окна с каким-то Голиафом.
Карл рассмеялся, переглянувшись с Беатрисой.
– Этот человек совсем недавно стал моим другом, – сказал он племяннице, – поэтому рассказывать о нем я ничего не буду. Скажу только, что он норманн. Викинг. Ты еще успеешь познакомиться с ним.
– А куда он подевался?
– Ушел на конюшню выбирать себе лошадь.
– Ах, так…
– А теперь мы оставим герцогиню Беатрису, ведь ей вовсе не интересно слушать наши семейные тайны… – Карл взглянул на хозяйку дома, словно надеясь на ее согласие с таким решением, – … и ты расскажешь мне, как жила все это время, – продолжал он, взяв племянницу под руку, – а потом я расскажу о себе.
– С вашего позволения, герцог, а также с вашего, герцогиня, я покину вас, – неожиданно заявила Гизела. – Нынче такой погожий день… я, пожалуй, прогуляюсь по двору.
И сестры многозначительно переглянулись. Гизела торжествовала; Герберга, закусив губу, уныло опустила взгляд.
– Быть может, составить вам компанию? – предложила старая герцогиня, обращаясь к молодой. – Посидим в беседке и мило поболтаем, если вы не против, конечно.
– Нет, нет! – остановила ее жестом руки Гизела. – Вам не стоит беспокоиться. Я люблю гулять одна.
Этот бурный протест не удивил Беатрису. Женщина умная, она сразу же догадалась о цели прогулки старшей дочери короля Конрада, едва вспомнила упоминание Карла Лотарингского о конюшне. Загадочно улыбнувшись, она сказала:
– Что ж, не стану вам мешать, тем более, что я и сама большая любительница таких прогулок. А вы, герцог, – добавила она, обращаясь к Карлу, – берите с собой племянницу и идемте со мной. Я покажу вашу комнату. Там вы и будете ожидать моего возвращения из поездки.
– Вы уезжаете? – спросила Гизела.
– Да, ненадолго.
Глава 9. Принцесса на конюшне
Гизела вышла из покоев герцогини, вернулась к себе в комнату, надела корону и вышла во двор. Конюшня находилась близ левого крыла замка; чтобы попасть туда, надо было миновать прачечную и иные хозяйственные постройки. Гизела глубоко вздохнула и, перекрестившись и вручая себя Богу, неторопливо пошла по двору.
Можер тем временем, не без помощи конюха, уже выбрал подходящую лошадь и теперь топтался возле нее, то пробуя на прочность узду и стремена, то разглядывая лошадиные зубы и похлопывая животное по крупу и спине. Наконец он вскочил в седло, причем не пользуясь стременем; лошадь стояла неколебимо, как утес, и только пофыркивала, прядая ушами.
Убедившись, что такой скакун ему подойдет, Можер спешился и, склонившись, принялся подтягивать подпругу.
– Какое красивое животное, – вдруг послышался рядом восхищенный женский голос. – Верно, и всадник под стать такому коню. Хотелось бы мне увидеть…
Голос внезапно осекся: из-за ушей лошади показалась голова нормандца.
– Это еще кто? – недовольно пробасил он, глядя на непрошеную гостью. – Ты что тут делаешь?
– Ничего особенного, – вся съежилась Гизела от этого громового голоса, – просто я проходила мимо и… дай, думаю, посмотрю. Ведь вы приехали с герцогом, да?
– А ну марш отсюда, пока я не задал тебе трепку!
Гизела уставилась на нормандца, вытаращив глаза.
– Трепку? Мне?.. – от негодования кровь бросилась ей в лицо. – Да как вы смеете! А знаете, из какого я рода?
– Плевать мне, какого ты роду, – бросил Можер. – Я спрашиваю, кто ты? И что это у тебя на голове?
– Корона…
– В самом деле? Сними, тебе не идет.
– Но я принцесса и имею право носить корону, только маленькую.
– Принцесса? Ты? Ха-ха-ха! Не скажи этого еще раз, не то захохочут все лошади этой конюшни.
– Вы не верите мне?
– Я не верю никому, даже самому папе, тебе тем более.
– Бог мой! А еще говорят, что норманны перестали быть грубыми, переняв у франков такт… и вежливость.
Можер вышел из-за лошади, в руках его был кнут.
– Что ты там такое лопочешь про норманнов, глупая девчонка? Хочешь меня оскорбить? – он похлопал кнутовищем по руке. – Что ж, валяй, но знай, скажешь еще дурное слово о викингах, я посажу тебя в карман моих штанов, и ты будешь сидеть там до тех пор, пока мне не придет охота вытащить тебя оттуда.
Гизела побледнела:
– Меня?.. В карман ваших штанов?!
– Вижу, тебя это не очень устраивает, – нормандец почесал в затылке, поглядел по сторонам. – Что ж, тогда я насажу тебя на оглоблю; будешь висеть на ней, пока король не решит, что с тобой делать.
От возмущения Гизела поперхнулась и, не найдя что сказать, в страхе уставилась на оглоблю, лежавшую на земле шагах в пяти.
