– Не хотят они, чтобы чужаки приезжали сюда и рубили их уголь.
– Но откуда они узнали, что я должен приехать?
– Они все знают, всегда. – Теперь она пожалела о том, что дала телеграмму.
– Но ты же говорила, что здесь полно работы.
– Так оно и есть. И компания хочет нанять побольше людей, но рабочие их прогоняют.
– Прогоняют?
– Словом, так устраивают, что люди сами здесь не остаются, – сказала Мэгги. И взяла его за руку. – Держись меня, Гиллон, а я буду держаться тебя. – Он знал, что она это выполнит.
– Как же они это делают? Скажи мне. – И он схватил ее за плечи.
– Только не при них, – непререкаемо заявила она. – Так лупят, так колошматят, что человек потом работать не может.
«Вот незадача», – подумал Гиллон: он только примирился с этим поселком и с ожидавшей его тут работой, а теперь, оказывается, поселок не желает допускать его к работе и даже готов для этого, если придется, переломать ему кости.
– Надо было тебе сказать мне об этом, Мэг. Надо было, чтоб я знал. – И он так посмотрел на нее, что ей стало не по себе. Ведь промолчав, она обманула его. – Ну, ладно, – сказал он, – пошли.
Вскоре после этого мальчишки-углекопы окружили их – они скакали и прыгали, выкрикивая непристойности.
– Не смотри на них, – сказала Мэгги. – Не давай им повода. Делай вид, что ты их не замечаешь. Это же всего-навсего горлопаны.
Чумазые мальчишки, черные от угольной пыли и грязи, с лицами, лоснящимися от пота. Гиллону они казались омерзительными, уродливыми гномами в черных масках, под которыми вырисовывались костлявые, ввалившиеся от голода узенькие лица, маленькие и злые, как у ласок, темные глазки, редкие гнилые зубы.
– Мы сейчас отделаем твою высокогорную задницу! – крикнул один из них.
– Что это он крикнул?
– Что он исколошматит тебя, – сказала Мэгги.
– Смотрите, как выпялился, экий щеголь, а еще хочет рубить уголь с народом! – крикнул другой и, подскочив к ним, приложил мокрую черную руку к спине твидового сюртука Гиллона. Другой полез ему в лицо и провел рукой по губам. Гиллон впервые ощутил вкус угольной пыли. Он поднял было руку, но Мэгги остановила его.
– Ты должен быть выше их.
Больше всего раздражала парней шляпа.
– Шляпа… – орали они. – Давай сюда шляпу! – Крик этот был подхвачен теми, кто стоял у ворот. – Да сбейте вы чертову шляпу с этой чертовой башки! – Но мальчишкам это оказалось не под силу: Гиллон был много выше их.
Когда Гиллон и Мэгги находились уже ярдах в пятидесяти от ворот, толпа умолкла и лишь смотрела, как они шли рука об руку, глядя прямо перед собой, глядя сквозь и поверх тех, что ожидали их. Они все приближались, и толпа начала пятиться – перед ней был чужой и непонятный человек, не просто углекоп с другой шахты, который, в общем-то, такой же, как они, но человек, который вроде принадлежал к совсем другому сословию, и Гиллон с Мэгги уже почти одержали победу, уже почти прошли, когда какой-то углекоп вдруг встал на их пути и загородил дорогу.
– А вот дальше не пустим.
– О, господи! – вырвалось у Мэгги. Она произнесла это бессознательно, но она знала остановившего их человека – самозваного блюстителя законов Питманго. Она дернула Гиллона за руку, но он продолжал идти, пока не очутился нос к носу с угрожавшим ему углекопом.
– Я сказал: дальше не пустим. В эти ворота ты не пройдешь.
– Мне тут обещали работу, – сказал Гиллон, но углекоп лишь покачал головой.
– В Питманго уголь рубят те, кто живет в Питманго. Мы никому не дадим войти в эти ворота.
– И кто же остановит меня? – Это была чистая риторика. Гиллон чувствовал, как отчаянно стучит у него сердце. Углекоп походил на молодого быка, а от угольной пыли казался лишь более грозным.
– Эндро Бегг.
– Вот этой киркой?
– Вот этим. – И он показал Гиллону свои руки. Они были как две кувалды из черного камня.
Бегг вытянул кирку из-под ремня и швырнул ее на булыжник. Гиллон не знал, что в угольных поселках это все равно как бросить перчатку. Не успело острие кирки со звоном ударить по булыжнику, как углекоп развернулся и ударил Гиллона в грудь – у того даже дух перехватило. Тогда Гиллон поднял руку, давая понять углекопу, чтобы тот повременил, и принялся не спеша снимать пиджак и галстук, стараясь выиграть время.
– Это я тебе не по злобе, – сказал Эндро Бегг, – это по обязанности.
А Гиллон тем временем решил снять с себя и полотняную рубашку, и толпа ахнула, увидев, какой он стройный и белый.
– Да ведь это ж цыпленок против вола! – крикнул кто-то.
– На твоем месте, – сказал углекоп, – я бы снял с башки эту дурацкую шляпу, не то я с тебя ее мигом скину.
И Гиллон аккуратно положил шляпу на стопку одежды.
Удар, который нанес Гиллону углекоп, причинил боль, но одновременно выбил из него страх. Ждать – оно, пожалуй, ничуть не легче, а боль человек может вынести и в конце концов ничего – выживает. Гиллон внимательно оглядел углекопа, оценивая его. Шея у него была почти такая, как грудь у Гиллона, а руки – как дубовые стволы, но короткие, так же как и ноги. Он только что отработал десять часов под землей, и его толстая одежда и шерстяное белье были пропитаны потом и шахтной водой. На ногах у него были грубые башмаки, подбитые большими гвоздями, которые скользят на булыжнике. Если этот парень не ударит слишком сильно, рассуждал про себя Гиллон, если не сломает ему какой косточки и если ему, Гиллону, удастся держать его на расстоянии благодаря своим длинным рукам, у него есть шанс выжить – не избить этого малого, но утомить его, превратить драку в позиционный бой.
Бегг двинул его еще раз и, когда Гиллон упал, помог ему подняться и даже вроде пожалел его, но Гиллон сказал: нечего его жалеть, он будет драться дальше.
После этого он начал изнурять противника: отскакивал от него, выигрывая время, боялся его, но не настолько, чтобы застыть на месте, подпускал к себе этого коротышку, вынуждая его махать руками, махать, растрачивая энергию, – Бегг задышал прерывисто, ему стало не хватать воздуха, и тут Гиллон ударил, нанес ему быстрый, стремительный удар в скулу, да такой, что в этом месте грязь сошла с лица углекопа, а под глазом набухла шишка. Гиллон испугался: ему вовсе не хотелось слишком разъярять быка, но, когда Бегг снова ринулся на него, чтобы отплатить за обиду, Гиллон обнаружил, что в силах двигаться, и отступил и закружил, выставив вперед длинную левую руку, держа на расстоянии углекопа, так что тот лишь молотил кулаками по воздуху.
Немного найдется людей, которые без тренировки могли бы вести бой больше двух-трех минут подряд. Углекоп напирал, а Гиллон лишь удерживал его на расстоянии; к тому же работа в шахте едва ли способствовала развитию у углекопа мускулов, нужных для кулачного боя, чего нельзя было сказать про Гиллона, который жил и работал на море. И вот в какую-то минуту Гиллон чуть ли не со страхом понял, что его противник не владеет больше своими могучими руками. С каждым ударом вхолостую руки углекопа опускались чуть ниже, и ему стоило невероятного труда держать их на весу, а тем более размахивать ими. Подобно рыбе, растратившей силы в бессмысленном трепыхании, Бегг выдохся, и теперь его уже можно было багрить – он жадно хватал воздух раскрытым ртом, высунув язык, точно собака в конце погони. Гиллон убрал с головы углекопа руку, которой удерживал его, и заплясал вокруг, не решаясь, однако, ударить. А углекоп кружился, свесив руки, поворачиваясь то в одну сторону, то в другую, чтобы быть лицом к противнику, – так раненый бык поворачивается, чтобы видеть матадора, – и тут Гиллон с размаху ударил его в лицо; это был страшный удар, от которого у Гиллона заныла вся рука до самого плеча.
Бегг стоял и глядел на Гиллона, широко разинув рот, и Гиллон понял, что сломал ему челюсть. Взревев от ярости, углекоп взбычился, ринулся на него, ударил, но тут Гиллон так саданул его по почкам, что тот невольно вскрикнул от боли.
– Бей в живот, Гиллон! – услышал он крик Мэгги. – Ты изуродуешь себе руку об его голову! Бей в мошонку, Гиллон, приканчивай его, приканчивай! Ударь в живот как следует – и из него дух вон!
Настроение толпы изменилось, как это бывает с толпой. Теперь уже зрители хотели, чтобы Гиллон уложил Бегга на обе лопатки. Они пришли ради крови и, учуяв ее запах, хотели видеть, как она прольется, независимо от того, чья это будет кровь. Они не желали расходиться по домам, пока не увидят окончания боя. Гиллон взглянул на Мэгги.
– Бей его! – сказала она.
Он несколько раз ударил углекопа в живот – тот лишь стоял и даже не оборонялся. Под каждым глазом у него набухли желваки величиной с тетеревиное яйцо, Гиллон ударил по желваку, и из него брызнула кровь, точно из опухоли, взрезанной ланцетом. Оба противника были в крови, и Гиллон опустил руки.
Настроение топы изменилось, как это бывает с толпой, толпы, – уложить-то его все-таки надо: он это заслужил.
И Гиллон решил побыстрее уложить углекопа, пока тот еще жив. Он принялся молотить его по животу, и вот колени Бегга наконец подкосились, и он рухнул на мокрые камни у ворот, точно бык, сраженный смертельным ударом.
