Больного привезли в клинику в июле этого года с тяжелой черепно-мозговой травмой и переломами ребер. При нем не было никаких документов, Мужчина долго находился в коме, хирурги сомневались в том, что он выживет. Однако организм справился с задачей — вытянул своего хозяина с того света. Когда мужчину перевели из реанимационного отделения в палату для тяжелых, открылся интересный факт: больной абсолютно ничего не помнил о себе. Возле него собирались целые консилиумы — каждый врач старался найти в памяти мужчины хоть какую-нибудь живую точку. Ни одна попытка не увенчалась успехом. Однако почти сразу всем стало ясно, что мужчина — иностранец. Он хоть немного и понимал по-русски, совершенно не мог объяснить, откуда у него имеются обрывочные знания русского языка. Зато он свободно шпарил по-английски, и сначала решили, что он — англичанин. Но потом учительница английского, которая лежала в гинекологии, опротестовала это ложное мнение, заявив, что у него совсем не английское произношение, а скорее всего больной — американец. На чем и порешили. К тому времени как американца перевели из хирургии в терапию, в палату, которую курировал Дима Беспалов, бедолагу окрестили Биллом, и тот безропотно отзывался на это имя.
— Почему Билл? — поинтересовался Дима у заведующей.
— А в честь Билла Клинтона, — усмехнулась та с каким-то едким удовольствием и приготовилась отвечать на многочисленные Димины вопросы. Эти вопросы она и сама вчера задавала главному и ждала их теперь от врача. Почему такого больного — к ним? Ему теперь больше подойдет психиатрическая клиника. Ну, в крайнем случае — неврология. А они что могут?
А ежели память Билла не станет торопиться, а, наоборот, подзадержится? Сколько они будут вынуждены держать его здесь без страхового полиса? Кто потом оплатит больнице расходы? Президент Клинтон? Ха-ха! А если к больному все же вернется память и окажется, что он никакой не Билл, а Вася Пупкин, который скрывается от налогов или от своих друзей-братков и вполне искусно симулирует амнезию? Надо сказать, заведующая терапевтическим отделением, Татьяна Юрьевна, была возмущена до глубины души и вчера на планерке отстаивала свою точку зрения с пеной у рта. Главный непонятно чему улыбался, рассеянно крутил в пальцах авторучку, подергивал ноздрями. Вообще вид у него был загадочный. Словно он знал что-то такое, чего не знали другие, но до поры не мог или не хотел сказать подчиненным. Его не всегда понимали: то ли он шутит, то ли всерьез.
— А если он все же американец? — улыбаясь странной улыбкой и растягивая слова, словно подшучивая над собой, говорил главный. — А если дипломат? Бизнесмен? Или, скажем, шпион?!
Тут главный сделал страшные глаза и расхохотался. Татьяне Юрьевне, признаться, стало неловко за него. Позволять себе так шутить на производственной планерке, в присутствии молодых коллег…
— Мы с вами, Татьяна Юрьевна, потом будем рвать на себе волосы и вопрошать друг у друга: как мы могли упустить, отдать другому учреждению столь ценный экземпляр? Нет уж, давайте лечить, а там — видно будет.
Татьяна Юрьевна была оскорблена, но бессильна. К тому же она догадывалась, какую корысть вынашивает главный. Приближались губернаторские выборы, и главный планировал выдвинуть свою кандидатуру. И в свете этих планов было нелишним покрасоваться перед Америкой своим профессиональным подвигом. Все знали, что во время прошлых выборов избирателям раздавали пакеты с гуманитарной помощью «оттуда». Татьяна Юрьевна подозревала главного, но отказаться не могла. Зато она могла поручить больного другому врачу. Что она и сделала.
— Очень интересный случай! — только и сказал Дима Беспалов и отправился осматривать новенького.
Диме тогда казалось, что коллеги все усложняют. А Татьяна Юрьевна вообще делает бурю в стакане воды. На его взгляд, все обстояло гораздо проще: нужно только активнее воздействовать. Подсовывать больному открытки с видами Америки, фотографии американских кинозвезд, тексты по-английски. Короче, будить память.
Но память ни в какую не хотела просыпаться. Дима был настойчив. Он водил американца домой и включал видео — показывал гостю американские боевики. Билл виновато разводил руками. Ни Чак Норрис, ни Сильвестр Сталлоне не могли помочь. Вероятно, там, в прошлой жизни, Билл не особо увлекался кино.
— Ну а жена, — допытывался врач, — жена у вас была? Ну, вот моя жена вам никого не напоминает?
Американец потирал затылок и вновь разводил руками. Жена Димы Галя, в стоптанных китайских тапочках и ситцевом фартуке с линялыми незабудками на карманах, никого решительно не напоминала американцу.
— А дети? — Дима вынимал из кроватки полуторагодовалого Юрку и показывал гостю.
— Хороший парень, — хвалил американец и брал Юрку на руки.
— У тебя есть сын? — вопрошал Дима, следя за выражением глаз больного.
Увы, американец с большим сомнением пожимал плечами.
Дима подавлял вздох и звал Билла ужинать. Неудачи закаляли Диму, делая его изобретательным.
Сбежав по больничной лестнице вниз, в белый от снега больничный двор, Дима не торопясь двинулся в сторону сада. Увидев Диму, Билл просиял, хотя утром на обходе они виделись и немного поболтали. Внимательный доктор был симпатичен больному.
— Как русская зима? Впечатляет? — бодро спросил Дима, трогая снег. — Как на Аляске?
— Вряд ли я когда-нибудь бывал на Аляске, — вдруг сказал американец и быстро взглянул на врача.
Тот застыл, боясь пошевелиться.
Что это? Просвет в памяти? Неудачная шутка? Хитрая игра?
— Ты что-нибудь вспомнил? — осторожно начал Дима, жадно вглядываясь в лицо больного.
— Мне кажется… я когда-то уже бывал в России, видел снег и красные ягоды на деревьях.
— Рябины?
Билл кивнул, так же не спуская глаз с Димы.
— Наверняка у тебя есть в нашем городе друзья или хотя бы знакомые. Почему же тебя никто не ищет?
Дима захватил ладонью пригоршню снега и сунул в рот. Билл сделал то же самое. Пожевал задумчиво.
— Я думаю… я почему-то думаю, что я ехал куда-то. По делу, — с трудом подбирая слова, проговорил американец.
— Откуда у тебя такое ощущение? — допытывался врач. — Что навело тебя на эту мысль?
Больной потер себе грудь в области сердца и даже для убедительности постучал себя кулаком.
— Вот тут… что-то…
— Томит? — подсказал Дима.
— Томит, — согласился американец.
Они погуляли еще немного по дорожкам сада. Диму так и подмывало рассказать Биллу о подготовленном сюрпризе, но он сдержался.
Дима где-то читал: якобы для того, чтобы проснулась память, должно произойти что-то неожиданное. Порой достаточно незначительного события, детали, которая расставит все по местам. Иногда необходимо сильное потрясение. Никогда нельзя угадать, что и кого потрясет. И Дима Беспалов долго выдумывал и тщательно готовил потрясение для Билла и решил организовать свое мероприятие именно сегодня, в канун католического Рождества. То, что больница уже была украшена к Новому году, оказалось на руку неунывающему, дотошному врачу.
